Новеллы о вратаре - Леонид Горянов

Штрафной подает Еврюжихин, Он производит не очень сильный, но весьма коварный удар. Мазуркевич, вратарь сборной мира, выйдя наперехват, не успевает дотянуться до резаного мяча. Зато на месте оказывается Хмельницкий, он только вынужден уйти, как говорят штангисты, в низкий подсед, чтобы ударить по летящему вдоль ворот мячу, и вот уже черно-белый шар влетает в самую «девятку».

Через три минуты ветеран нашего футбола Сабо «выстрелил» по воротам метров с двадцати пяти. Мазуркевич, честно говоря, прозевал этот мяч. И вот уже счет 2:0.

Стадион, настроенный смотреть Яшина, находившийся до этого момента во власти какого-то оцепенения, вдруг сразу взорвался громом оваций, радостными возгласами, зашумел на все лады. Все вмиг переменилось и на поле и в сознании людей. Футбол стал футболом и ничем иным.

Такое бурное и успешное начало динамовцев можно очень легко понять: они испытывали необычайный подъем, ту особую приподнятость, как и каждый из нас в тот день, но они переживали это острее. Они жаждали победы, жаждали достойно защитить цвета клуба, в котором вот уже четверть века бессменно нес и несет свою вахту Лев Яшин.

Нетрудно объяснить некоторую растерянность, некоторую несыгранность, царившую в стане гостей. Собравшись из разных стран мира, едва успев провести одну тренировку, они, естественно должны были потратить какое-то время на то, чтобы найти взаимопонимание, найти «свою игру».

Счет 2:0 явился своеобразным ускорителем для решения этой задачи: у сборной было не только высокое индивидуальное мастерство, но и достаточно развитое чувство самолюбия. И, очутившись перед угрозой поражения, она как-то сразу, глубоко и сознательно определила ту точку опоры, с помощью которой ей предстояло, перевернуть ход состязания. Этой «точкой» был знаменитый Бобби Чарльтон.

Став добровольно у пульта управления, он, прирожденный и признанный диспетчер, быстро сумел придать машине нужный ход. Его исполненные глубокой мысли передачи настроили на одну высокую волну тактическое мышление команды и придали ей необходимый боевой задор.

И уже к середине первого тайма поединок приобрел всю естественную остроту и динамику настоящего футбольного состязания. И люди, утверждавшие, что все заранее, задолго до начала обговорено и что по этому договору наши ворота останутся «сухими» до тех пор, пока в них будет стоять юбиляр (право же, ортодоксы находятся всегда) — теперь поняли всю нелепость и необоснованность своих утверждений. Вопрос о «неприступности» динамовских ворот не зависел ни от уговоров, ни от благородства соперников, ни от их настроения или желания. Этот вопрос мог решать только один человек — Лев Яшин.

Очень скоро он доказал это всем нам. На острие атаки сборной стоял знаменитый Мюллер — одни из лучших бомбардиров мира. Динамовцы прикрепили к нему Хурцилаву, дав этому признанному дуэлянту «персональное» задание, на помощь тбилисцу то и дело приходил киевлянин Соснихин. И все-таки неугомонный Мюллер не успокаивался.

19-я минута. Ловко обманув своих сторожей, немецкий футболист на какое-то мгновение освобождается от опеки и оказывается с мячом у самой линии штрафной площадки. Сильнейший удар сотрясает перекладину. Мяч отлетает к одиннадцатиметровой отметке, здесь его достает невесть откуда появившийся Чарльтон и, казалось, точно посылает в угол ворот.

— Гол! — выкрикнул кто-то.

Действительно, гол был просто неминуемым, ибо трудно было представить, что на этот удар можно среагировать, тем более человеку, которому уже больше сорока.

Но в том-то и состоит высшая прелесть спорта, что он всегда, день за днем, удивляет нас, открывая все новые и новые грани давно знакомого. Вот и сейчас, разве можно было не изумиться тому, с какой мальчишеской легкостью бросился Яшин наперерез опасности и предотвратил ее. Штапов, Хурцилава, Зыков поочередно подбегали к нему и сжимали в объятиях, а он очень корректно, но решительно отстранял своих товарищей. Он не любил нежностей на поле, никогда не признавал и не одобрял их. И решительным жестом он давал это понять своим товарищам.

Но запретить толпе восторженно приветствовать своего кумира он не мог. Это было ее право. И сто тысяч зрителей, встав, как по команде, со своих мест, сердечно и единодушно скандировали:

— Яшин! Яшин! Молодец!

— Яшин! Яшин! Молодец!

Он и впрямь выглядел молодцом, умеющим не покоряться предательскому времени. Прошло еще семь минут, и новый удар Мюллера распорол воздух. Мяч шел на уровне метра от земли, направленный в щель между штангой и распластавшимся в воздухе телом вратаря, но в последнее мгновенье Яшин буквально кончиками пальцев дотянулся до мяча и отвел его на угловой.

— Господи, молодые б так играли!— выкрикнула сидевшая двумя рядами выше женщина. Я посмотрел на нее, она вся была поглощена тем, что делалось в квадрате штрафной площадки. И так же, как мы все, отчаянно аплодировала Яшину.

Нет, этот последний матч был для прославленного вратаря ничуть не легче, чем все остальные, И в этом, вероятно, было его и наше счастье. Мы видели нашего великого вратаря в игре последний раз, и он оставался в наших глазах, в нашем сознании, в нашей памяти таким, каким мы его знали всегда — молодым, уверенным, умеющим постоять за команду и за себя.

Чем большее расстояние проходила часовая стрелка по своему вечному кругу, чем длиннее становился ползущий за ней след из световых пятнышек, тем продуманнее, острее и, можно сказать, яростнее атаковала сборная. Потом, где-то в конце этой книги, я приведу высказывания тех, кто находился в этот момент на ее переднем крае, и вы, дорогие друзья, к которым я обращаю эти слова, поймете, что переживали в последние минуты последнего тайма Яшина его последние спортивные соперники.

Но как бы там ни было, счет 2:0 в пользу «Динамо» сохранился до самого перерыва. Конечно, в этом была заслуга не только одного Левы, как его любовно называют товарищи и все многочисленные поклонники — знакомые и незнакомые. Героически действовала защита, не жалели сил игроки средней линии, много, активно атаковали соперника форварды. Для многих динамовцев это была, особенно в первой половине, едва ли не лучшая их игра в жизни. И нечего объяснять, почему так произошло: каждому хотелось сыграть достойно яшинского юбилея.

Перерыв пролетел мгновенно. На поле вновь завязалась борьба. Никто не знал, что в этом не придуманном никем течении матча есть все-таки одна сценарная деталь.

На пятой минуте второго тайма, когда борьба за мяч шла где-то в середине поля, Лев Яшин поднял руку. Раздался свисток. Над трибунами повисла напряженная тишина. Только самые нетерпеливые, толкая соседей, шептали: