Луны морозные узоры. Часть 2 (СИ) - Кириллова Наталья Юрьевна

— Джеймс собирается жениться.

Я перевела взгляд с сына на сидящую напротив меня Кору, пытаясь осмыслить услышанное, убедиться, что правильно поняла собеседницу.

— Жениться?

— Да, хоть меня это и удивило несказанно, — русалка провела пальцем по боку чашки тонкого фарфора, повторяя узор из переплетающихся золотых ветвей. — Я всегда полагала, что он все же сделает предложение… — Кора подняла на меня глаза и запнулась. — Впрочем, это уже неважно.

— Что неважно?

— Ничего.

— Кора! — как может быть неважным то, что касается Джеймса? Как я могу не знать о нем столь серьезной вещи?

Мы столько времени проводим вместе, столько разговариваем, но он никогда не говорил, не делал ни единого намека, что намерен жениться, пусть бы не сейчас, но в некой отдаленной перспективе. И Мартен тоже ни словом о том не упоминал. Конечно же, Джеймс зрелый, привлекательный мужчина, он интересен женщинам, даже когда им неизвестно, чем он занимается, а слово «пират» же и впрямь оказывает на многих из них словно волшебное воздействие, сродни способности демонов-инкубов привораживать девушек. У Джеймса обычные мужские потребности и он, само собой, не ведет жизнь жреца, давшего обет безбрачия, однако я и представить не могла, что он решит сочетаться узами священного брака, создать семью, завести детей.

— Ради моря, Лайали, если Джеймс не сделал того, что многие из нас ждали, значит, у него были на то свои причины, — возразила русалка терпеливо. — И не мне рассказывать тебе то, о чем, может статься, Джеймс предпочел бы и вовсе не упоминать.

Глубокий вдох. Выдох. Я должна успокоиться и не вести себя хуже вздорной рыночной торговки. Должна отринуть эгоизм и обиду неясную, горькую, будто полынная настойка.

— И кто она? — спросила я, надеясь искренне, что голос мой не сорвется, что возмущение не проявится в нем звенящими нотками.

— Вдова Гишем. Которая держит трактир в порту.

— Вдова? — повторила я недоверчиво. — И давно она вдовеет? Есть ли у нее дети?

— Детей нет — покойный господин Гишем был старше ее лет на тридцать и умер уже лет десять как, оставив жене трактир, — Кора проницательно посмотрела на меня и усмехнулась. — Джеймс и сам не мальчик, ему не нужна юная мечтательная девица, только что покинувшая классную комнату, и он не родовитый дворянин, чтобы требовать у невесты приданого посолиднее да подтверждения ее плодовитости.

— Тогда зачем же он женится? — бросила я в сердцах и заметила, как в синих морских глазах русалки мелькнуло выжидающее, испытующее выражение.

— Зачем люди еще женятся? По разным причинам — ищут богатства, связей и влияния, из соображений удобства или необходимости, по любви. А вдова Гишем женщина взрослая, свободная и привлекательная, сама владеет своим имуществом, со смерти мужа управляет трактиром и у нее нет близких родственников, указывающих ей, как следует поступать и кого выбирать в мужья. Говорят, она умна и, как всякая разумная женщина в Верде, едва ли станет задавать Джеймсу лишние вопросы и упрекать его.

Я прикусила язык, сдерживая порыв задать другой, не менее бестактный вопрос, и отвернулась к Андресу. Сын старательно, сосредоточенно строил что-то из веточек, травы и бусин, некогда бывших моим ожерельем, перекладывал разложенные перед ним предметы с места на место, замирал надолго, словно зверь в засаде, разглядывая внимательно свои сокровища.

Мне не нравится одна лишь мысль, что Джеймс любит эту женщину, что он женится на ней и она родит ему детей. И меня пугает болезненное, царапающее изнутри чувство, возникающее в ответ на эту мысль.

— Он уже просил ее руки?

— Нет, но собирается.

— Я должна с ним поговорить.

— Естественно, — пухлые губы Коры изогнулись в полуулыбке, мимолетной, словно вздох листвы на ветру.

Я не смею без веской нужды послать за Джеймсом — в самом деле, не приглашать же его раньше срока и все из-за того, что мне не терпится обрушиться на него обвиняющим вихрем? И он свободный мужчина, волен жениться на любой, кого выберет, и я ему не указ, не строгая мать, следящая, чтобы сын взял в жены достойнейшую, не позорящую честь семьи и рода.

Я жду вечера и ужина, тревожусь без видимой причины, заранее продумываю наш разговор и свои слова. Осознаю, что ни одна добрая жена, сколь бы разумной и готовой закрыть на многое глаза она ни была, не допустит, чтобы ее муж навещал чужую супругу, ужинал с ней и беседовал часами едва ли не наедине, играл с ее сыном и привозил ему подарки. Я люблю Мартена, а в Джеймсе вижу близкого друга, фактически члена семьи, но мне отчего-то непереносима мысль, что он может нас оставить.

Оставить меня.

В положенный час слуги накрывают на стол в столовой, а я с непривычной тщательностью прихорашиваюсь перед зеркалом, выбрав лучшее платье из того, что допустимо надеть на скромный семейный ужин. В Верде я могу одеваться так свободно, как только можно одеваться благочестивой замужней даме. Здесь я не обязана закутываться во множество покровов и прятать лицо под вуалью, и никто не заставляет меня одеваться по придворной моде Афаллии, где леди порой не отличить от гаремной одалиски. Моя камеристка София укладывает мои длинные черные волосы в простую прическу, когда после короткого стука входит одна из служанок и приседает быстро.

— Господин Дарро уже прибыл? — удивилась я, решив почему-то, что служанку послали сообщить хозяйке о приходе гостя.

— Нет, миледи, — покачала головой девушка. — У черного входа спрашивают Лайали, принцессу шианскую.

Я едва сдержала невольную дрожь — так давно я не слышала этого титула, так давно никто не называл меня принцессой Шиана. В Верде я — леди Лайали Ориони, и никто, кроме Мартена и Джеймса, не знал иного моего имени.

Я поймала в отражении в зеркале растерянный взгляд Софии и обернулась к служанке.

— Кто спрашивает?

— Не знаю, миледи. Знаю только, что там две женщины и что у одной из них афаллийский выговор и она из благородных. Так господин Рутилио сказал.

Кивнув камеристке, я встала из-за столика, вышла из спальни и спустилась на первый этаж.

Черный вход, или задняя калитка, предназначены для слуг, простолюдинов и торговцев, но и еще — для тех, кто не хочет, чтобы его видели у парадных ворот. В сопровождении господина Рутилио, нашего управляющего, и молодого крепкого парня, выполнявшего тяжелую работу по дому, я пересекла небольшой задний двор, окутанный вечерними сумерками. По знаку управляющего, парень открыл дверь в высокой каменной ограде, окружающей дом, и из проема сразу выступила невысокая фигурка в широкой черной накидке с надвинутым низко капюшоном. Из тяжелых складок выскользнула тонкая девичья рука, сняла капюшон и в свете фонаря, что держал господин Рутилио, я увидела прелестное бледное личико, карие, почти черные глаза и небрежно собранные темно-каштановые волосы. И я узнала ее, ту, кто некогда была леди Изабеллой Делвин, племянницей герцога Эрмана и молодой вдовой, а теперь — Ее королевским высочеством Изабеллой, супругой наследного принца Афаллии Александра.

Глава 2

Я так удивлена, что теряю дар речи, я не знаю, что сказать девушке, которая заменила меня подле Александра, встала рядом с принцем перед брачным алтарем и принесла священные обеты. Видит Серебряная, я даже не знаю, как вести себя с нежданной гостьей: выказать ли почтение, какое должно выказывать супруге принца и будущей королеве, поприветствовать ли ее, как равная равную, как та, кто и ныне не ниже ее по положению, или и вовсе притвориться, будто мне неизвестно, кто она на самом деле. Сомневаюсь, что принцесса Изабелла прибыла в Верейю с официальным визитом.

— Лайали, — произнесла Изабелла наконец, суховатым тоном, отсутствием титула и прямым взглядом подтверждая мои предположения.

— Изабелла, — ответила я и жестом велела слугам отойти. Они не видели следующей королевы Афаллии даже на копиях официальных портретов и имя Изабелла распространено широко на юге, но и немолодой управляющий, и юноша смотрели на гостью во все глаза, теряясь, верно, в догадках о том, кто она и что ей надо.