Пеликаниана - Кока Феникс

* * *

- Ма! - Андрей подошeл и ткнулся своей твeрдой лысиной в отвисшие мамины титьки. - Ну, что ты, киса?! - умилилась мама, а сама подумала: "Стареет сын! Волос совсем нет, растолстел, обмяк. А был-то бычком!"

- Работу тебе хочу, ма, показать. Последнюю. - Ну, а... - Никому ещe не показывал. - А Наташе? - замирая сердцем от сногсшибательной перспективы, выведывала мама. - Ей и подавно. Может быть и вообще никому не покажу. Только тебе! - Андрей поднял голову. У мамы на глазах выступили слeзы. Пошли! - решительно проговорил Андрей и взял маму за руку. Они спустились в подвал. Андрей не торопясь, зажeг по углам свечи, и понемногу начало проясняться перед глазами. В середине комнаты стояла тумба, накрытая белой накрахмаленной скатертью. Хозяйский мамин глаз сразу же приметил, что скатерть захрустит при сдeргивании. И что-то недоброе напомнил ей этот звук.

"Что ж это?" - подумала мама и тут же узнала его.

У них в деревне так обряжали покойников в последнюю дорожку. Встряхнут простынь, накроют тело до подбородка, поднимут и понесли.

Андрей подошeл к покрывалу и, действительно с хрустом, сорвал его.

- Вот! - кукарекнул он торжественно. Перед мамой на настоящей, обложенной кирпичами клумбе, разместился вместительный холодильник. Мама, конечно, ничего не поняв, вопросительно посмотрела в сторону сына, а он в это время сосредоточенно щeлкнул выключателем и дверца сама собой распахнулась.

- Матерь Божия! - прикрыла ладошкой рот мама. Дверца захлопнулась, холодильник перевернулся вместе с клумбой, как акробат, и опять открыл дверь. Голова Розы Карловны, однако, не перевернулась, а как будто и не тронулась с места, несмотря на внешнюю эквилибристику объекта. Холодильник перевернулся ещe раз, предварительно захлопнув дверцу и снова открылся. Голова висела неподвижно в центре освещeнного ледяного квадрата и даже не моргала.

И только захлопнулась дверца, как мама не выдержала и засмеялась. Сначала рывками, потом плавнее и, ещe сдерживая себя, но уже вовсю заливаясь, хрипела:

- И что, как ты еe? - Что, - засмеялся тоже Андрей. - Ну, как что? Розу Карловну! Ой, описаюсь. - Хо-хо-хо! - догонял маму Андрей. - Хо-хо-хо!

- Хы-хы-хы! - свистела и визжала мама. - Хы-хы-хы! Из чего ты еe сделал-то киса?! - Ах, - трясся Андрей. - Это! А что похожа? - Ох, похожа, как похожа, - кряхтела родительница. - Ну, то-то, - стукнул Андрей по столу кулаком и, мгновенно сделавшись серьeзным, сказал: - А она ведь настоящая, ма! Маму сдуло со стула. И она сразу, умудрeнная опытом своих лет, всe осознала: - Да тебя ж пасодют! - завизжав, побежала она к сыну. Андрей, закатив глаза кверху и воздев руки, цитировал: - Искусству требуются жертвы и жертвоприносители, ма. - И опустив глаза, добавил от себя: Впрочем, через эту голову гнить на рудниках я не хочу. Потому больше никто еe и не увидит до моей кончины. Но потом...

"А ведь есть сила!" - восхищeнно подумала мама и положила свою голову Андрею на грудь.

- Бедный ты мой, сына, несчастный, - пыталась она разнюниться. Но ей почему-то всe это адски понравилось. И вместо того, чтобы причитать, она деловито спросила:

- А тело? - Мурашам скормил, - мрачно соврал Андрей. Тут такие рыжие, кусючие, с палец толщиной. Он и сам не знал, куда подевалось тело Розы Карловны. Когда в его руках оказалась еe голова, остальная Роза Карловна неожиданно испарилась. Так что Андрей даже сначала боялся, что его арестуют, потому как, может быть, ноги сами ушли или что-нибудь ещe в этом роде. А потом дня два минуло, и он, уже осознав своe безопасное положение, пришeл к выводу, что и не было у Розы Карловны ничего, кроме этой секир-башки. И что правильно он еe раскусил.

- А, Карловна, - щурился Андрей, заглядывая в открытые тeщины глаза. Попалась! То-то!

"Умно!" - восхищалась мама. - "Ничего не скажешь! Пеликановская кровь!"

Когда-то у мамы был дедушка. С него-то фамилия и началась. Потому что под конец его так раздуло в зобу, что никто иначе как Пеликаном и не называл. А вместе с ним и их всех туда же - Пеликановыми. Дедушка был что называется, бабкой-повитухой, и вся окрестность к нему лечиться бегала. Была ещe, правда, Мавра-толстая, но еe кондратий хватил, а дедушка тут как тут: взял и пустил ей кровушку. Чeрная была кровь, мама помнит, да и вытекла вся без остановки. Мавра осунулась, как сдулась и ку-ку.

Но не только с ней дедушка чудил. Он вообще множество трав и тварей всяких знал. Бывало, роды у девки примет, всe чин по чину, рану промоет, а потом незаметно чего-нибудь ей такое внутрь впустит... Глядь, три дня - и сгнила.

Но вообще-то он был хороший. Пусть он кого и изведeт, да зато кого-то и вылечит. И люди шли. Охотно.

"В природе всe должно быть поровну, - приговаривал старик, осматривая страдающего и наглаживая свой знаменитый зоб. - жизнь, смерть. Так Иегова написал Моисею. Может помрeшь, а может и жить будешь!"

И больной размякал, терял свою волю и отдавался дедушке в волосатые лапы. М-д-а-а...

А Пеликановская кровь тем временем покрывала объект хрустящей простынью и одну за другой гасила свечи.

- Пойдeм, ма, поужинаем. Жена уж, верно, изготовилась, ждeт! - устало усмехнулся Андрей.

* * *

За ужином мама была подчeркнуто внимательна к Наташе. Даже принимала еe сторону, чем очень удивляла невестку. Андрей же был, напротив, донельзя обычен. В середине ужина, доедая борщ, он перевернул на скатерть остатки, ругнулся еле слышно и проблеял:

- Ма, я пролил. Наташа, отбежав в это время к плите, чтобы перевернуть мясо, ответила чистосердечно: - Ну, что ты, ма, вытри сам. - Да ну тебя, ма, - обиделся Андрей и открыл "Крокодил". "Вот это выдержка! - думала наблюдая за сыном мама. - "А ведь, пожалуй, залети в голову его светлую: маму на объект порешить - не остановится. Не остановишься, киса?!" - спросила она его вдруг всем сердцем.

И в этот момент Андрей заржал. - Смари, ма, смари! - не обращаясь ни к кому, закричал он, захлeбываясь от восторга. Мама и Наташа обе уставились на него. - Анекдот, - пояснил Андрей и начал читать: - "Сидит лягушка на берегу болота. Кайфует. Тут eжик ползeт. Видит - лягушка сидит. Он и спрашивает еe:

- Ты чего такая страшная и зелeная? А лягушка отвечает: - Да это я больная сейчас. А вообще я белая и пу-ши-с-с-та-я! - захлeбывался Андрей. - Кха-кха. Ох, кхоп! Ну!

- Не остановишься, - прошептала мама. - Во-во, ма, пушистая! - услышал по-своему Андрей. - Ну, ладно, сына, мне пора! - решительно поднялась мама. - Да посидим ещe, ма! - автоматически подхватил Андрей. - Чего ты, уже спать? - Да нет, я не спать. Я вообще собралась. На поезд я успеваю. Спасибо за хлеб, за соль. У Наташи из рук полетела сковородка. - Ты что, ма, - обрезал, очнувшись Андрей. - Ты ж говорила на неделю, а ещe и дня не прошло. Тебе что анекдот не понравился? Так вот он, - Андрей погрузил свою лапу в "Крокодил" и прихлопнул его сверху.

- Да, нет, кис. Я забыла совсем тебе сказать! У Петяевны же день рождения. А она так больна, что до следующего уж не дотянет. И так просила приехать, так плакала. Шутка ли: 100 лет и никого рядом. Зачем тогда жить столько? Нет, сына, я должна. Пойми правильно.

- Ну, я не знаю, - сказал наконец Андрей, повернулся к столу боком и налил себе стакан Пшеничной.

- На посошок, - проговорил он в никуда, влил в себя жидкость и разочарованно пошeл наверх, махая обеими руками, будто птица лапами, когда она скользит по течениям.

Мама, упоeнная своим враньeм и перспективой вернуться целой и невредимой к своим баранам, расцеловала истерически Наташу, подбирающую с пола куски мяса, накинула на голову платочек и, как метеор, выскочила из этой ужасной западни. На улице, ещe не веря в своe спасение, дрожа от ужаса и захлeбываясь от счастья, она затянула "Шумел камыш", тормознула грузовуху, взобралась на высоко седалище, хлопнула дверцей и сгинула из поля нашего зрения.

* * *

По исчезновении мамы Наташа решила серьeзно заняться скрипичной карьерой. - Ну всe, на этого идиота больше надежды нет. Займусь я сама своим будущим, - подытожила она и сейчас же схватилась за скрипку.

Особняк наполнился звуками. Это новшество даже развлекло Андрея. Он выразил желание тоже присутствовать "при рождении музыки" и получил "добро".

Наташа начала с Баха. Отпилив 1-ый Брандербургский концерт она опустила скрипку и вздохнула. Надвигался второй. Но пока - святое время перерыва. Если музыканта тронуть во время этого святого времени, то он просто бросится и перекусит Вам аорту. И Андрей это знал. Он, внимательно наблюдая за Наташей, подождал, пока она попила водички из-под крана, отeрлась освежающей салфеткой с запахом, изображающим понимание специалистами фабрики "Северное сияние" аромата сибирских лесов, что ещe? Ах, да, вышла на пару минут и вернулась, подошла к пюпитру, вздохнула и начала 2-ой Брандербургский концерт.

Всe это время Андрей молчал. Но когда раздались первые такты, он с кряхтеньем поднялся, отряхнул брюки, топнул тапками и проговорил:

- Ну, что ты, ма, скрипишь на своей дурынде? Наташа по инерции провезла смычком ещe пару нот и замерла. А Андрей громко открыл дверь и вышел. Что-о-о?! - закричала Наташа, но Андрей уже подскользнулся на подложенной им же для дуры-жены банановой шкурке и летел вниз. Ему казалось, что он, ударяясь о ступеньки, отпрыгивает от них с новой силой и не будет конца его путешествию.