Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 1 - Семен Бабаевский

Ф. И. Панферов, стоявший у истоков романа «Кавалер Золотой Звезды», очень тонко заметил тогда, что «литературе нашей не хватает радости», а людям, пережившим тягчайшие испытания, но победившим, она была необходима, жила в них вопреки всему. С. Бабаевский сердцем угадал это ожидание праздника жизни на освобожденной земле и выразил его, как мог. Произведение С. Бабаевского и в самом деле напоено радостью земного бытия, насыщено волнующими описаниями природы благодатного южного края с его студеными ветрами, веющими с горных вершин, шумом рек и говором перекатов, шорохом колосящихся хлебов, буйством зелени, роскошью зреющих плодов и великолепием благодатных и освежающих летних гроз и ливней, насыщающих согретую солнцем пашню.

«Радуйтесь, люди добрые! Жизнь берет свое!» — так закончил одну из повестей военных лет писатель, и в романе «Кавалер Золотой Звезды» жизнь продолжается, жизнь «берет свое», не уступая горю и разорению. Незабываемые послевоенные годы, когда народ праздновал победу и не покладая рук творил и созидал мир, остались жить в романе, сделав его свидетельством эпохи, а героя — сыном своего времени.

Творчество С. Бабаевского, а значит, и судьбы его героев чаще всего связаны с конкретными событиями, направляющими жизнь общества в новое русло, как это было и в его дилогии о послевоенном колхозном строительстве. Гораздо реже в своих повестях и рассказах — «Грачи» (1956), «На хуторе Вербовом» (1958), «Чужая радость» (1960) — писатель обращался к драмам сугубо личным, не переставая видеть и в них отражение социальных сдвигов и перемен. Тонкий и углубленный психологизм таких рассказов, как «Яман-Джалга» (1940) или «Соседка» (1956), рождал правду характера и переживания, обращал на себя внимание. Но подобная литературная стезя не могла увлечь С. Бабаевского, который, выражаясь образным языком его героев, всегда находился не в затишке, а на быстрине происходящего, о чем свидетельствовали роман «Сыновний бунт» (1961) и роман о трудной женской доле и судьбе «Родимый край» (1965).

Казалось бы, основная драматическая коллизия романа «Сыновний бунт», появившегося через десять лет после дилогии, берет начало в разладе, произошедшем в семье председателя передового колхоза Ивана Лукича Книги, а выливается в повествование о диалектически сложном и взаимообогащающем процессе борьбы и смены разных поколений, объединенных общей целью.

Люди старшего поколения — жизнестойкий и жизнелюбивый дед Лука, этот крепкий корень крестьянского рода, мужественная и мудрая в своем женском и материнском горе Василиса, бывший кузнец, а ныне парторг Яков Закамышный с его умом и тактом, да и сам честный и бескорыстный Иван Лукич — душевно щедры, и находятся на той нравственной высоте, которая позволяет им одолеть слабость или беду, не роняя своего достоинства. Гидрологу же, «водяной царевне» Настеньке Закамышной и будущему архитектору Ивану Книге-младшему еще предстоит подняться на эту высоту, но и у них есть в жизни своя правота, свое предназначение.

Иван Лукич весь погружен в председательские дела и самолюбивые заботы об удержании «первого места», не любит он «пасти задних», а вот кубанская вода на землях «Гвардейца» тонкими струйками сочится от заиленных шлюзов в сторону трех колхозов. Но сын Иван в отличие от отца помнит о том, что кубанская вода, пришедшая в засушливые ставропольские степи, — не только подмога земледелию, но возможность и необходимость социального и культурного обновления села, потому и «привязывает» Иван свой дипломный проект к журавлинским землям, помогая употребить накопленное колхозом богатство на благо всех и каждого. Прав Иван, когда в разгар уборки и хлебопоставок требует срочной очистки шлюзов, не давая драгоценной влаге уходить в песок. Но он вновь навлекает на себя гнев Ивана Лукича.

Сын Иван, споря с отцом и настаивая на осуществлении проекта «новых Журавлей», не своевольничает, не мстит отцу за нанесенную обиду, а опирается на нечто совершенно реальное, уже содеянное народом, что должно ведь иметь свое продолжение и принести людям ответную радость. Проще всего видеть смысл противостояния двух Иванов в ревности отца ко все возрастающей популярности сына. Истинная же причина кроется не в борьбе самолюбий, а в том предвидении сыном Иваном близкого и далекого будущего, которое с самого начала несет в себе невысказанный упрек Ивану Лукичу в узости и ограниченности.

Писатель и в этом романе продолжил поиск героя, осуществляющего социальный и общественный прогресс, без чего нет ведь и прозы С. Бабаевского. И надо отдать ему должное, он действительно угадал в Иване-младшем молодого и образованного специалиста, способного вырасти в руководителя нового тина, в котором уже тогда остро нуждалась экономически крепнущая деревня. Но сын Иван не обрел в романе жизненности и художественной неоспоримости Сергея Тутаринова, видно, еще не пришло его время. Тут вот Иван Лукич и потеснил строптивого сына, согласно правде и логике жизни он вышел на первый план повествования, воплощая собой тип председателя — практика, чьим опытом, волей и умением долгие годы держалась деревня.

Судьба Ивана Лукича, в сущности, драматична и отражает сложности и трудности минувших лет. Как истинный герой С. Бабаевского, он неразлучен с землей, вместе со всеми пережил голодный трудодень, засуху, бескормицу, острую нехватку рабочих рук и техники. Не проносил, бывало, и рюмку мимо рта, утешал журавлинских вдовушек, вынуждая стариться свою Васену, но сумел переломить себя, когда возглавил укрупненное хозяйство, объявил войну бедности, «исключительно старанием и хитростью» вывел колхоз в передовые.

Самонравный темнолицый усач — этот умный волевой хозяин, земной и грешный человек, несмотря на противоречивую сложность незаурядной натуры, вырастает в образ цельный и художественно завершенный. Однако писатель не спешит увенчать лаврами славного своего героя, не сулит ему душевного покоя и радости, а повергает в тревогу, заставляя задуматься не только над «планом» и «доходом», но и над течением самой жизни.

Романом «Сыновний бунт» С. Бабаевский подтвердил свою верность сложным и актуальным проблемам колхозной действительности, социальной остроте нравственного конфликта, постижению «диалектики души» излюбленного своего героя — человека общественного долга и совести.

С. Бабаевский в своих романах по-прежнему ведет нас по земле, родимой и прекрасной, помогая ощутить с детства знакомую ее теплоту, вдохнуть запахи зацветающих лугов и вянущих трав, услышать стрекот кузнечиков в ночи, слабое потрескивание соломы или гудение моторов, могучие их голоса, заглушающие пение жаворонка; ведет нас по холмистой степи под высоким небом, мимо колосящихся хлебов, крылато чернеющей пахоты, чернозема, укрытого ярчайшим изумрудом озимых, или желтого поля жнивья, мимо поселков, похожих на гусиные стаи, и, конечно же, приводит на берег Кубани, этой полноправной героини всех произведений писателя.

Степные дороги и тракты берут начало в станицах, хуторах, ущельях, на горных пастбищах и в лесопитомниках, скрещиваются в «белом городе», — такой увидел столицу степного края еще Сергей Тутаринов, — и разбегаются вновь, но каждая из них ведет в такой же привольный мир героев С. Бабаевского.

Всадник в бурке и папахе, скачущий по горной дороге, по степи или с неспешным достоинством продвигающийся по шоссе среди повозок и машин, с самого начала не смог затеряться даже в похожем иной раз на весеннее половодье потоке героев С. Бабаевского: и секретарь райкома Чердынцев в «Кубанских повестях», и предстансовета Прасковья Крошечкина в «Сестрах», и заведующий коневодческой фермой Иван Атаманов в «Кавалере Золотой Звезды», и редактор районной газеты Илья Стегачев в романе «Свет над землей». Разумеется, годы не пощадили и всадника, но, пожалуй, сделали его фигуру более приметной и значительной в последующих романах.

«На обочине шоссе в жарком мареве Щедров увидел всадника. Он держался поближе к кювету, ехал шагом, видимо, боялся, как бы обгонявшие его грузовики не сбили ветром коня. На асфальте, где хозяйничали одни машины, всадник выглядел непривычно и старомодно. От его кубанки с вылинявшим верхом до натянутых стремян и болтавшейся сбоку шашки веяло далеким прошлым, и Щедрову казалось, что уже не было ни шоссе, ни грузовиков, а только этот одинокий воин, отбившийся от своего отряда, маячил в жаркой степи» — таким вот и является в романе «Современники», написанном уже в семидесятые годы, старый кочубеевец, а ныне инспектор по качеству полевых работ в передовом колхозе «Эльбрус» Антон Силыч Колыханов. Секретарь райкома Щедров любит в нем не только боевого друга своего отца, героя гражданской войны, но и человека близкого по духу и складу, помощника и единомышленника в борьбе, наконец, своего современника. Потому так пристален и тревожен взгляд Щедрова, предчувствующего скорую и неизбежную разлуку: старый воин одинок, словно отбился от стаи, и вот-вот исчезнет в жарком степном мареве, как исчезли уже его сверстники, его боевые товарищи. Старый кочубеевец при всей своей зримой конкретности и психологической заостренности черт олицетворяет в романе неразрывную связь времен и поколений, играет в образной его системе особую роль и заставляет пристальнее и зорче вглядываться во всадников С. Бабаевского и задумываться над своеобразием путей познания истины, предлагаемой иной раз художником.