Тигр снегов - Тенцинг Норгей

Теперь наконец-то на мою долю выпал успех, и я выражаю свою благодарность. «Туджи чей» – так принято говорить у народа шерпа – «благода­рю». Поэтому я посвятил свое повествование Чомо­лунгме: она дала мне все. Кому же еще посвящать его?

Судьба была ко мне благосклонна. Но многого я лишен, и чем больше я узнаю свет, тем яснее вижу это. Я неграмотен. Мне очень бы хотелось многому научиться, но, когда тебе сорок лет, учиться уже поздно. Моим дочерям будет лучше. Они учатся в хорошей школе и получат образование, отвечаю­щее современным требованиям. Я говорю сам себе: «Не можешь же ты иметь все. И ты ведь умеешь пи­сать свое имя». После взятия Эвереста я написал свое имя столько раз, что большинство людей, на­верное, за всю свою жизнь не напишут столько слов.

Как ни странным это может показаться, но у меня много книг. В детстве я их совершенно не видел, разве что иногда в каком-нибудь монастыре; но, став взрослым и побывав в разных экспедициях, я немало услышал и узнал о книгах. Многие люди, с которы­ми я ходил по горам и путешествовал, написали книги. Они прислали их мне, и хотя я сам не могу читать, я понимаю, что в них говорится, и дорожу ими. И вот мне захотелось самому написать книгу. Книга, по-моему, – это то, чем был человек и что он сделал за свою жизнь. Перед вами моя книга. Это рассказ обо мне. Это я сам.

Прежде всего я должен кое-что разъяснить. Язык шерпа, мой родной язык, не имеет письменно­сти, поэтому у нас не сохранилось никаких офици­альных записей. К тому же счет времени велся у нас по тибетскому календарю. Таким образом, я не могу поручиться за точность всех фактов и дат, относя­щихся к моей молодости. Когда я работал в горах, я, к сожалению, не мог вести дневника и поэтому не всегда уверен, как надо писать имена друзей, с которыми совершал восхождения. Я сожалею об этом и надеюсь, что они извинят меня, если обнару­жат ошибки. Я шлю всем товарищам по восхожде­ниям свою благодарность и горячий привет.

Даже с моим собственным именем – оно не­сколько раз изменялось – было немало путаницы. Когда я родился, меня назвали совсем не Тенцингом. Об этом я еще расскажу позже. В разное время мое теперешнее имя писалось на западных языках когда с «s», когда с «z», когда без «g» на конце. Второе имя тоже менялось: сначала я был Кхумжунь (по названию одной шерпской деревни), потом Ботиа (тибетец) и, наконец, стал Norkay или Norkey, а также Norgya или Norgay (в переводе это значит «богатый» или «удачливый», что не раз за­ставляло меня улыбаться). Я и сам путался то и дело, но как быть, если нет официальных записей, и как писать на языке, который не знает письмен­ности.

По-настоящему моя фамилия, или название моего рода, Ганг Ла, что означает на языке шерпа «снежный перевал», однако мы обычно не пользуем­ся фамилиями, и единственное употребление, кото­рое я сделал из своей – назвал ею свой новый дом в Дарджилинге. У нас есть свои ученые, ламы; они объяснили мне, что правильнее всего писать мое имя Tenzing Norgay. На этом написании я и решил остановиться. В официальных случаях я часто до­бавляю на конце слово «шерпа», чтобы было понят­нее, о ком идет речь, и как дань уважения моему народу. Но дома и в кругу друзей меня зовут про­сто Тенцинг; надеюсь, что это так и останется и я не услышу, проснувшись в одно прекрасное утро, что я кто-то другой.

Много имен – много языков. Это характерно для той части мира, в которой я живу. Как известно, найти единый язык для многочисленных народов Индии – одна из труднейших задач этой страны. Чуть ли не в каждом уезде говорят на своем языке.

А так как я много путешествовал, то стал, несмотря на неграмотность, настоящим полиглотом. Еще в детстве я выучился говорить на тибетском язы­ке (на обоих диалектах – северном и южном), от которого происходит мой родной язык – шерпский. Свободно объясняюсь по-непальски, и это понятно: ведь Соло Кхумбу находится в Непале, недалеко от Дарджилинга, где я живу уже много лет. Классиче­скому хинди я не учился, но могу объясняться на хиндустани, представляющем собою смесь хинди и урду и довольно сходном с непальским. Кроме то­го, я немного знаком с другими языками, например пенджабским, сиккимским, гархвали, ялмо (употреб­ляется в Непале), пасту (употребляется в Афганиста­не) , читрали (на нем говорят в Северо-Западной пограничной области), знаю по нескольку слов на многочисленных языках Южной Индии, но всем этим я пользуюсь только во время путешествий. Дома, в кругу семьи, я обычно разговариваю на шерпском языке, а с другими людьми в Дарджилинге чаще всего говорю по-непальски.

Ну и, конечно, еще западные языки. Много лет я ходил по горам с английскими экспедициями, зна­вал немало англичан, живших в Индии, и говорю теперь по-английски настолько уверенно, что смог рассказать без переводчика большую часть настоя­щего повествования. Приходилось мне путешество­вать и с людьми других национальностей, и я не всегда оставался немым. Французский? – «Са va bien, mes braves!» Немецкий? – «Es geht gut!» Италь­янский? – «Molto bene!» Может быть, это даже к лучшему, что мне не пришлось сопровождать польские или японские экспедиции, не то бы я, по­жалуй, слегка помешался.

Я много путешествовал. Путешествовать, пере­двигаться, ездить, смотреть, узнавать – это у меня словно в крови. Еще мальчишкой, живя в Соло Кхумбу, я как-то раз удрал из дому в Катманду, столицу Непала. Потом удрал снова, на этот раз в Дарджилинг. А из Дарджилинга я на протяжении более чем двадцати лет ходил с экспедициями во все концы Гималаев. Чаще всего – в лежащий поблизо­сти Сикким и обратно в Непал, нередко в Гархвал, Пенджаб и Кашмир. Случалось ходить и подальше: к афганской и к русской границам, через горы в Ти­бет, в Лхасу и за Лхасу. А после взятия Эвереста мне пришлось побывать еще дальше: я изъездил почти всю Индию, и южную и северную, летал в Англию, дважды посетил Швейцарию, провел не­сколько дней в Риме. Правда, я еще не видел осталь­ной части Европы и Америку, но надеюсь скоро получить такую возможность. Путешествовать, по­знавать и изучать – значит, жить. Мир велик, и его не увидишь сразу весь, даже с вершины Эвереста.

Я сказал, что я счастливый человек. Далеко не всем шерпам так везло, как мне, – многие из них погибли от болезни или во время несчастных случа­ев в горах. Конечно, и со мной бывали несчастные случаи, но серьезного ничего не было. Я ни­когда не падал с обрывов и не обмораживался. Кто сильно потеет, легко обмораживается, но я никогда не потею во время восхождения; а в лагере, когда нам положено отдыхать, тоже стараюсь двигаться. Обмораживается тот, кто сидит и ничего не делает. Трижды я попадал в лавины, но они были неопасны. Один раз потерял очки на снегу и сильно помучился с глазами из-за ослепительного солнца; с тех пор я всегда ношу с собой две пары темных очков. Дру­гой раз я сломал четыре ребра и вывихнул колен­ные суставы, но это было во время лыжной прогул­ки, а не в горах. Единственное настоящее поврежде­ние в горах я получил, когда пытался задержать падающего товарища и сломал палец.