Донор - Елена Усачева

Но стоило за ним закрыться двери, класс взорвался. «Хорошие ребята» отыгрались за пятнадцать минут тишины вовсю. Нелли Олеговна молча смотрела в окно. Можно было даже не пробовать начать новую тему.

К концу дня Лавренева отпустило. Он забыл про Алиску. Насыщенный событиями день стер из памяти все ненужное. И вдруг посреди коридора его настиг голос: «Ты должен извиниться!»

Игорь крутанулся, не понимая, кто ему это мог сказать.

Перемена гомонила, переливалась, разбиваясь о стенки коридора радужными волнами лиц, причесок, кофт, свитеров и курток. Ничей голос особенно не выделялся. Так, стоял общий гул.

Ну вот, теперь ему мерещится всякое начало! Он пробежал по этажу, с грохотом скатился по лестнице. Третий этаж. Звенит звонок. Биология. Направо, темный закуток, дверь.

Он успел заметить. Две темные фигуры. Одна держит другую за опущенную руку. Вторая стоит, безвольно опустив голову. И уже сорвались, и уже стоят около двери. Черные волосы Ганиной отливают плавленым металлом.

– Подойдешь близко ко мне, прибью, – прошептал Игорь в склоненную макушку и, оттолкнув обеих девчонок (второй оказалась Ира Синявина; что они здесь делали вдвоем? Колдовали?), первым шагнул в класс.

Дальше время потекло стремительно. Съездил в бассейн на тренировку, потом курсы – он будет адвокатом, даже тени сомнения не допускает. И только палец, два раза за сегодня уколотый, болел. Может, за бортик в бассейне задел? Или хлорированная вода в бассейне ранку разъела? Долго рассматривал розовую подушечку с ровными линиями морщинок. Две синие точки. Вроде ничего. Но болит. Пытался мять – упирался в кость. Чему там болеть?

– Мать, кто звонил? – крикнул он, переступив порог квартиры. Бросил сумку. Настроение испортилось. Хотя бы эта Алиска еще месяц в больнице пролежала. Все бы забылось.

– Игорек, – выплыла из своей комнаты мать, – я винегрет сделала, проходи на кухню.

– В комнате поем, – буркнул Лавренев, поддевая правой ногой тапочек. Он перевернулся и никак не желал вставать нормально. В результате был заброшен под вешалку.

Есть не хотелось. Игорь поковырял бугорок салата, выкатил на край тарелки горошину. По телевизору показывали ерунду.

Он прошел в комнату. Каким-то эхом в голове отдалось – уроки, написать реферат для курсов, глянуть, что там по истории. Но голова уже наливалась тяжестью лени. Все равно ничего не получится. Только промается лишние пару часов. Как был – в джинсах и рубашке – завалился на диван, не стал его разбирать. Думал, подремлет, потом сядет за уроки.

Из холодного липкого сна его выдернули уже слышанные им днем слова: «Ты должен извиниться!»

Открыл глаза, долгую секунду с непониманием смотрел в темный потолок. Шторы не закрыты, по комнате гуляет желтый отсвет уличных фонарей.

Душно, что ли?

Он выпрямил затекшие ноги, потянулся. Стояло какое-то глухое, беззвучное время ночи, то ли два, то ли три. Он постучал пальцами левой руки по столу, медленно приходя в себя. Напомнила о себе боль в пальце.

Он разобрал диван, покидал на него одеяло, простыню. Какой-то шорох заставил похолодеть затылок. Оглянулся.

«В моей смерти…» – вспомнилась некстати записка.

– Вот черт! – пробормотал в голос, чтобы прогнать странное наваждение. Пошел в ванную. Думал было поваляться в горячей воде, но было лень мыть ванну, ждать, когда она наполнится. Он провел рукой по белому фаянсовому покатому боку ванной, встал перед раковиной. Умоется, почистит зубы – и спать. В крайнем случае, можно пару раз пропустить школу, чтобы Ганина не маячила перед глазами. Невелика потеря. Все равно нужные предметы он учит по курсу института.

Поднял глаза к зеркалу. В первую секунду не увидел ничего необычного. Алиска любила вставать у него за спиной, заглядывая через плечо. И сейчас она стояла там, улыбалась странно-застывшей улыбкой, глаза остановившиеся.

«Откуда?» Обернулся. От неожиданности чуть не упал на мокром полу. Капли брызнули на зеркало, и в них отразился красный кафель стен.

Никого, конечно, не было.

– Спать, спать, спать, – под нос пробормотал Игорь, понимая, что накручивает себя. Не такой он ожидал встречи. Обвинений, упреков – да. Тогда бы на его сторону встали все парни, можно было бы еще поиздеваться. А тут – тишина. Словно и не было ничего.

Босыми ногами прошлепал на кухню, выпил воды, вернулся в комнату, забрался в кровать. Опять не к месту в голову полезли мысли, что с Алиской они на этой кровати не раз лежали. И простыня была эта самая. Коричневая. Обнаженная Алиска на ней особенно эффектно смотрелась.

– Ты должен извиниться! – четко прозвучал голос, и Игорь вскочил.

За шторой кто-то был. Он осторожно поднял руку.

Алиса была в той же одежде, что и в школе – черные джинсы, черная кофта, волосы закрывают лицо. Сидит на узеньком подоконнике со стороны улицы. Там и удержаться-то не за что!

– Как ты туда? – Игорь ахнул, делая машинальный шаг вперед. И встретился с ледяным взглядом мертвых глаз.

Отшатнулся, задевая ногой стул, неудачно упал на край застеленного дивана.

Ганина не отводила глаз. Все так же смотрела остановившимся взглядом змеи. Рот чуть приоткрыт, словно зубы не помещаются под губами. Желтый свет фонарей гладил ее ровную бледную кожу.

– Ты ведь живая! – вскрикнул Игорь. – Я видел!

– Знаешь, как у Сент-Экзюпери? – шелестел ее голос, но он не был уверен, что губы шевелились. – Ты в ответе за тех…

«…кого приручил!» – машинально закончил он эту уже в зубах навязшую фразу.

– Знаешь… – чуть склонила она голову, словно разглядывала сидящего на диване парня. – А теперь извинись. Я не могла жить без тебя. Ты меня приручил.

– Да пошла ты! – выпалил Игорь, чувствуя ярость бессилия. Он был уверен, что спит, что перед ним разворачивается кошмар – недаром Ганина колдовала в закутке с Синявиной. Это какие-нибудь очередные девичьи шуточки. Духов вызывали, ненормальные.

– Значит, ты готов на жертвы!

Алиса легко спрыгнула с подоконника в комнату.

Как она там держалась? Подоконник узкий, покатый.

Так и не смог понять. – Она шагнула налево. Там гостиная. А еще дальше – комната матери!

Не помня себя, Игорь сорвался с места.

– Стой! – зашипел, замерев на пороге спальни. Только бы мать не проснулась! Ее же кондратий хватит.

Побежал обратно. Алиса снова сидела на подоконнике. Смотрела внимательно, словно первый раз видела.

– Как ты… – надо было молчать, но не удержался, – туда залезла?

Ее верхняя губа дернулась, и внутри у Игоря что-то оборвалось.

Алиса поднялась, качнувшись на неверном уступе.

– Пустишь? – Ее сильно повело в сторону. – А то упаду!

Лавренев бросился к окну, дернул створку. Но перед ним уже никого не было. Только по спине опять пробежали мурашки холода.

– Сначала было больно, а теперь ничего. – Она стояла у кровати, смотрела, склонив голову.

– Что ты с собой сделала? – Игорю было страшно, и этот страх парализовал, выключив способность бежать, сопротивляться.

– Ты сделал. – Голос был без эмоций. Ни обвинения, ни упрека. Просто слова. – Я хотела умереть. Но чтобы и тебе было больно. И так стало. Раньше, – она скользнула ближе, обдав его неприятным холодом и тяжеловатым запахом с примесью чего-то похожего на гарь от свечи, – когда молодые люди бросали девушек и те с горя бросались в речки, то становились русалками. Или ведьмами.

Она улыбнулась. При этом лицо ее странно вытянулось, обнажая выдающуюся вперед сильную челюсть с белоснежными зубами.

– Я думала, что буду приходить к тебе во снах, являться в минуты задумчивости. Все бы так и было. – Она пошла вокруг него, ведя пальцем по плечу, спине, другому плечу, груди и снова плечу. Два круга, а перед глазами уже все плыло. – В больнице не откачали. Слишком много прошло времени. А потом кто-то дал выпить крови. Помню только руку. И мир стал другим.

– Так, значит, сегодня… – Ноги не удержали, и он упал на диван.

– Я искала твою кровь. У нее обворожительный вкус. В поликлинике было то же самое. Я ее отличила сразу. А потом подумала: зачем убивать? – Она склонилась, волосы черным покрывалом свесились перед ним. – Когда можно всегда этим пользоваться.

Средний палец на левой руке стрельнул старой болью, и она потянула его руку к себе, подушечки коснулись ледяные губы. Тут же захотелось взвыть, потому что палец заломило от уходящей из него крови.

Алиса облизала губы.

– Ты же не жалеешь о том, что сделал? – вкрадчиво спросила она. При этом взгляд ее уже не был таким мертвым.

«Да мне с ней вообще не надо было связываться! – глухо колыхнулось раздражение. – О чем тут жалеть?»

– Вот и я не жалею, – улыбнулась Алиса. – До завтра. В школе увидимся.

Она скользнула к окну, и только сейчас Игорь понял, в какую ловушку угодил: если бы он не прервал их отношения, то и тянул на себе вздыхающую Алису до лета. А теперь… Надолго?

– Раз уж ты не захотел просить прощения, – пропела напоследок Ганина, посылая своему кавалеру воздушный поцелуй, – значит, ты в ответе за тех… И теперь уже навсегда!