Платиновая леди - Анна Данилова

– Отлично, я прямо сейчас и позвоню… – Таня шумно, с придыханием, как ребенок, выпила кофе и подошла к телефону, набрала номер. – Виктор Львович? Угадайте, кто вам звонит… Правильно, это я. Меня интересует дело Ступиной… Да, да… Мне бы хотелось встретиться с ее мужем. К нему сейчас бьется человек по фамилии Соболев, это его друг. Надо бы записать их разговор… Да вы что? Отлично, спасибо… – Глаза ее засияли, она посмотрела на Шубина и кивнула ему головой, мол, все получилось. – Родина вас не забудет… Хорошо, через два часа я у вас…

Она положила трубку:

– Получилось! С первого раза! Этот старый жучара понял, что запахло денежками… Ну и бог с ним… Главное, что он ждет меня через два часа. Скоро появится Соболев, они запишут их разговор, и Корнилов сделает нам копию пленки. Я сама поговорю со Ступиным, ведь можно?

– Конечно, только подготовься как следует и учти, что он может находиться в шоке как в случае, если бы он сам убил жену, так и если бы ее убил кто-то другой… Судя по тому, что мы с вами услышали, ее семейная жизнь не ладилась. Она была любовницей его друга, однако продолжала приходить к мужу. Странный брак, странные отношения. Видимо, странный человек этот Ступин.

Но Таня его уже не слышала. Она мысленно перенеслась в маленькую, залитую желтым светом лампы комнату для допросов. Перед ней на стуле сидел убеленный сединами господин Ступин – директор мясоперерабатывающего комбината, угрюмый, с опущенной головой, и она задавала ему свои вопросы… Шубин ей уступил право первой встретиться с человеком, которого подозревают в убийстве. Интересно, как бы построила свой разговор с ним Земцова?

Таня подняла глаза и встретилась взглядом с Надей Щукиной.

– Надо Земцовой позвонить, может, она на Новый год к нам сюда собирается, – вдруг сказала Надя, и все повернулись в ее сторону. – Что это с вами? Я что-то не то ляпнула?

Глава 2

Она домывала последнюю ступеньку третьего этажа, когда услышала женский голос. Валентина замерла, перестала возить тряпкой и выпрямилась. Молодой женский голос недовольным тоном жаловался кому-то на потерю ключей:

– Представляешь, достала из сумки ключи, они выскользнули из рук и провалились в щель между стеной и полом… Такое даже трудно себе представить, а вот меня угораздило… Здесь же огромная щель… фанера, за фанерой тысяча проводов, они тянутся с девятого этажа до первого вдоль стены, поэтому неизвестно, где они зацепились… Короче, Коля, я не могу попасть в квартиру. Что мне делать? Сидеть и ждать на ступеньках? Спускаться вниз? Ты пришлешь машину? Хорошо, договорились… Только скажи своему водителю, чтобы поторапливался. У тебя щи остались, или мне, может, сходить в магазин за капустой? Понятно, ты снова ничего не ел… Ладно, потом поговорим…

Валентина слышала, как женщина чертыхнулась, судя по всему, уже отключив сотовый телефон, и, пробормотав: «Непонятно, чем он вообще питается… Ему готовишь-готовишь… Святым духом, наверное…», вызвала лифт. Он мощно загудел, двигаясь медленно откуда-то снизу, после чего звучно, лязгая невидимым железом, остановился, двери разъехались, и дамочка-растяпа, только что потерявшая ключи, цокая каблуками, вошла в него, двери закрылись, и лифт потащился вниз.

«Раз, два, три – отомри!» Валентина вздохнула, словно ей кто-то до этого мешал дышать, и подошла к массивной металлической двери, оклеенной пленкой, маскирующей ее под дерево. На лестничной площадке, получается, была всего одна-единственная квартира. Видимо, хозяева ее объединили все три квартиры. План созрел в одно мгновение. Вот он, электрический щиток, дверца приоткрыта. Валентина заглянула внутрь и поняла, что он не функционирует – новый электрический щит, вероятно, находится теперь в самой квартире, а этот остался с тех времен, когда на площадке проживали три семьи. И от него когда-то тянулись вниз все провода, грубо замаскированные толстой фанерой, выкрашенной в белый цвет. А вот и щель… Действительно, широкая. И угораздило же ее, эту дамочку, выронить ключи таким образом, что они скользнули прямо в темноту, вниз, в грязь и неведомую электрическую паутину. Не каждая женщина отважится сунуть в эту щель руку. Валентина пошарила в карманах, но, не найдя ничего подходящего, решила поискать алюминиевую проволоку или что-нибудь наподобие этого во дворе дома или на помойке. Но это потом. Сейчас приедет машина с водителем, который передаст хозяйке квартиры ключи, и она останется там. Может, завтра утром она уйдет на работу, к примеру, или к парикмахеру, словом, туда, куда отправляются утром нормальные женщины, а Валентина попытается достать упавшие ключи. И тогда в ее жизнь хотя бы на полчаса вернется элемент цивилизации – ванна. Это пока было пределом ее мечтаний. Она не видела ванну уже тысячу лет, как не видела и всего остального, чем прежде была наполнена ее жизнь… Сейчас же ей оставалось только одно – мыть полы в подъезде. Она делала это по собственной инициативе, зная, что в ЖЭКе сократили единицу уборщицы и что жильцы этого и других близлежащих домов решили сами нанять уборщицу, которая согласилась бы за копейки убирать подъезды (Валентина случайно оказалась возле дома в тот момент, когда там проходило собрание). Понятное дело, что никто не согласился, и тогда Валентина на свой страх и риск вымыла два подъезда, затем через три дня еще раз и еще… А через месяц пошла по квартирам собирать деньги за уборку подъезда. Все спокойно отдавали по пять рублей с человека, мало интересуясь тем, кто мыл лестницы и сколько раз в неделю. Набрала триста шестьдесят рублей и была счастлива и этим деньгам…

Дамочка вернулась минут через двадцать (Валентина наконец-то увидела ее: высокая хрупкая шатенка в зеленых шелковых брюках и белой кружевной блузке), позванивая ключами, которые ей передал, очевидно, муж. В течение этого времени Валентина домыла подъезд, нашла несколько кусков разной проволоки, ржавый крюк возле мусорного бака и вернулась на третий этаж, чтобы убедиться в том, что на лестничной площадке никого нет. Ей понадобилось не более пяти минут, чтобы выудить из черной, жутковатой и пугающей своим электрическим нутром щели эту связку блестящих новеньких ключей. Это было самым настоящим богатством. «Если бы я была воровкой, – подумала она, – то, забравшись в эту огромную квартиру, ограбила ее подчистую, вынесла что только можно… Жаль, что я не воровка».

Когда в подъезде уже нечего было делать, она села на скамейку возле дома, спрятанную под густой старой вишней, чтобы проследить за движениями жильцов интересующей ее квартиры. Она мало думала о том, какие последствия могут быть, если ее застанут там. Если бы она об этом думала, то не сидела бы на скамейке, а давно бы уже спустилась в колодец и спала бы там, медленно умирая от стыда и грязи, в которую загнала себя сама… Да и вообще она в последнее время научилась не думать о каких-то вполне конкретных вещах и проблемах, чтобы не омрачать и без того беспросветное и тягостное существование. Она понимала, что выхода все равно нет. И вот сейчас, прижимая к груди связку ключей, она спрашивала себя, что мешает ей перед тем, как оказаться на нарах, все-таки ограбить эту плывущую к ней в руки квартиру, чтобы купить себе приличную одежду, заказать сытный обед в ресторане, снять номер в гостинице, и ответа не находила. Видимо, ее мозг отказывался вообще воспринимать эти вопросы, как нечто чужое, незапрограммированное, идущее вразрез с общей системой ее мышления. Подобный сюжет об ограблении она воспринимала лишь как художественный вымысел – книгу, фильм – или же как документальный репортаж с места события, не имеющий к ней никакого отношения.

Те триста шестьдесят рублей разошлись очень быстро – на хлеб, молоко, дешевую колбасу и кусок мыла. Она попыталась помыться в колодце, куда Сергей принес ведро воды, и помылась, сдирая с кожи грязь и несколько раз намыливая голову. Волосы ее давно превратились в паклю, кожа – в коричневый пергамент… Тело и вовсе грозилось в скором времени стать скелетом.

Она растерялась, когда увидела, что девушка из интересующей ее пятнадцатой квартиры (на женщину она не тянула из-за детского выражения лица и какой-то необычайной хрупкости тела) вышла из подъезда и направилась в сторону гастронома. Валентина решила не покидать свой наблюдательный пункт, чтобы не пропустить самого главного – ее возвращения. И она, эта молоденькая хозяйка, вернулась. В руках она держала завернутый в полиэтиленовый пакет кочан бледно-зеленой капусты. «Ну конечно, она же собиралась варить щи. А куда же она дела те, что он не съел, ее муж? И где ее вообще черти носят, если она не знает, что съел или не съел ее муж? А может, это вовсе и не жена его, а приходящая любовница и одновременно кухарка и домработница – три в одном флаконе?!» Валентина почувствовала сонную оцепенелость. Голод заставил все ее внутренности уменьшиться в размерах, и теперь ей достаточно было утром лишь выпить воды да съесть кусок булки, чтобы не испытывать боли в желудке. Сергей тоже похудел, но голод терзал его куда сильнее, он даже плакал по ночам, словно его завывание и стоны прибавили бы еды в колодце, где они жили.