Оранжевые шарики (сборник) - Никита Горев

И вот Мишку «закрыли». Он сидел в клетке подавленный. Милиционер подошёл к окну и закурил. Оба молчали. Первым заговорил милиционер:

– Ничего. Держись, парень. Так им и надо, «бакланам». – Мишка ничего не ответил, лишь горестно вздохнул. – А ты, чего один-то, есть у тебя кто?

– Мамка.

– А где она, почему не пришла на суд?

– Она не ходит. На стройке работала, упала с лесов, теперь только на коляске. Пять лет уже…

– И больше никого?

– Есть. В Казахстане. Две тётки, сестра, двоюродные сестры и братья. А тут никого. Мы недавно приехали – переселенцы. Купили комнату, – Мишка опять горестно вздохнул и замолчал.

– А мать-то, поди, и не знает, что тебя арестовали?

– Не знает, – голос у Мишки дрогнул, – как она теперь будет?..

– Телефон есть?

– У меня «сотик», а дома нету. Знал бы, не брал с собой…

Пожилой прапорщик поплевал на окурок и выбросил его в форточку. Подошёл к клетке:

– Давай мне телефон, часы тоже сними, что ещё есть с собой? Деньги? Деньги можешь оставить, хотя у тебя их всё равно отберут или сп… Так что давай тоже, я их лучше матери передам. Адрес скажешь, я после работы занесу. Скажу ей, …где ты.

– Спасибо. На Садовой, девятиэтажка, восьмая квартира. Вот ещё, – Мишка замялся, – талон из аптеки. Лекарство для неё сегодня нужно было получить…

– Давай талон. В какой аптеке? На Садовой?

– Нет, на площади.

– Далековато, – поморщился милиционер. – Ну, ничего, не волнуйся, я схожу, получу.

– А как Вас зовут?

– Владимир Михайлович, но меня все зовут «Михалыч».

– А я Мишка. Вы давно в милиции работаете?

– Да без малого тридцать лет уже. Вначале-то я в уголовном розыске кинологом работал, а теперь вот уже десять лет в конвойной службе. На пенсию пора. Уже и начальник отдела спрашивал, не надоело мол, Михалыч, служить-то? Может и надоело, а как подумаю про пенсию – страшно становится. Я ведь, Мишка, один совсем. Бабушка у меня померла шесть лет назад. Сын с семьёй живет в Питере. Домой приду, а там никого. Тяжело. Другой раз вообще домой и не ходил бы. А ты чем занимае-е-е-…лся?

– Я в Алма-Ате техникум закончил. Механик по грузоподъёмным механизмам. А здесь работал на заводе сплавов, токарем.

– Понятно, – милиционер помолчал, – может, пойдём, покурим?

– У меня сигареты закончились.

– Ничего, у меня есть. Вообще, забери их, я себе куплю. – Михалыч взял сигарету и протянул Мишке мятую пачку «Примы». – И спички возьми. Идти в «хату» «пустым» не принято. Не бывал ещё?

– Где?

– Ну, в «хате-то».

– Не. Не бывал.

– Ничего. Я тебя постараюсь получше пристроить. Есть у нас камера, там серьёзные ребята сидят. Новичков не обижают, не беспредельничают. Ты за себя постоял, таких там уважают. Только с расспросами к ним не лезь, могут не так понять. И про то, что я к матери твоей пойду, никому не говори. У нас это называется связь с осуждёнными, сразу уволят.

Дверь в зал приоткрылась. Вошла молоденькая худенькая судебный секретарь. Вручила Мишке и Михалычу копии приговоров, попросила расписаться в потрёпанном журнале.

– Ну что, Мишка, пойдём. Я машину не буду вызывать, тут недалеко. Лучше зайдём в Универсам, купишь себе чаю, сигарет, конвертов, конфет каких-нибудь, бумаги. Я тебе подскажу, что нужно. Не подведёшь меня?

– …? Куда бежать от мамки-то?

– Да я не об этом. Не разболтай где-нибудь. В каждой камере «уши» есть. Расскажешь, как с «ментом» в магазин ходил, – меня сразу на пенсию.

– Ну что Вы, Владимир Михалыч! Спасибо Вам.

– Ну, пошли. И это… Ты не волнуйся… Пока мамка твоя будет одна, я ей помогу.

Мишка и Михалыч прошли узкий пыльный коридор и мимо дремлющего в стеклянной будке судебного пристава вышли на улицу.

День Рождения

В кухне что-то упало и разбилось. Пашка проснулся.

…Вчера Пашке исполнилось 6 лет. Утром пришёл мамкин друг дядя Коля. Пашка в это время смотрел телик. Дядя Коля протянул Пашке грязную, липкую ладонь и дохнул в лицо водочно-луковым перегаром:

– Ну, Пашка, держи «краба». Шесть лет это!.. Это…, – дядя Коля не смог пояснить, что значит шесть лет, покрутил рукой в воздухе и продолжил, – ты уже, значит, это, большой…, мамке должен помогать. Когда мне было шесть лет, я работал… Деньги зарабатывал… – Дядя Коля икнул, засунул руки в карманы и стал что-то искать. Искал долго, сосредоточенно. Наконец, вытащил карамельку «Апельсин», очистил жёлтый фантик от налипших хлебных крошек, табака и ворса, подал Пашке: – На-ка, Пашка, конфету. Я тебе к лету велик куплю.

Купить Пашке велик дядя Коля обещал уже много раз. Вначале Пашка верил, радовался, ждал, потом понял: никакого велика дядя Коля никогда не купит.

Дядя Коля принёс две бутылки водки, и они с мамкой стали на кухне отмечать Пашкин день рождения. Мультики кончились. Пашка выключил телевизор и стал смотреть в окно. Из кухни доносился пьяный голос дяди Коли:

– …Я ему как дам… Он отлетел… Тут второй… Я ему на… Он: Ой-ёй-ёй… Согнулся… Тут третий… Я ему на, ногой… Он вырубился… Первый поднимается и с ножом на меня… Я подпрыгнул и ногой ему в харю… На… – По-видимому, дядя Коля хотел показать, как он дрался, стул затрещал, загремели ложки-вилки, а потом и сам дядя Коля грузно грохнулся на пол. Мамка захохотала, дядя Коля заматерился.

По заснеженной, освещённой низким утренним солнцем улице шли по своим делам люди, проезжали машины. Город готовился к встрече Нового года. На автостоянке перед универсамом, напротив Пашкиного дома, рабочие устанавливали небольшую ёлочку, натягивали гирлянды. Пашка уже давно хотел есть, но идти на кухню не хотелось. Он позвал:

– Мам! Мама! – немного подождал и крикнул громче: – Мама! – из кухни по-прежнему доносилось бормотание дяди Коли, хихиканье мамки, время от времени раздавался звон стаканов и какая-то возня.

– Мамка! – ещё раз, но уже тише, крикнул Пашка и пошёл в кухню.

На стуле, сильно откинувшись, полусидел-полулежал дядя Коля. Мишкина мамка сидела у него на животе и раскачивалась. Её маленькие, отвислые белые груди то и дело вылетали из-под расстёгнутого халата.

– М-а-а-м! Я есть хочу.

Мамка вздрогнула, запахнула халат и заорала на Пашку:

– Чего надо! Урод! Пшёл вон! Убирайся!..

Пашка растерялся:

– Я есть хочу…

– Пошёл на ….!

Слёзы брызнули из глаз Пашки, он убежал в комнату и забился в угол между стеной и спинкой металлической кровати. Через минуту в комнату вошла мамка:

– Ты где? – Пашка притаился в своем укрытии, но в полупустой комнате мать сразу направилась в Пашкин угол. – Так! Быстро собирайся и иди гулять!

– Я есть хочу, – Пашка захныкал.

– Есть, есть! Говорили дуре – аборт сделать… Быстро собирайся, я сказала, а то выпорю!

Пашка натянул девичьи колготки с огромными дырами на пятках, сверху такие же дырявые, но только на пальцах, носки. Потом надел кем-то отданные большие зимние с начёсом штаны, вытянутую трикотажную кофту, сиреневую болоньевую куртку и большую, постоянно съезжающую на глаза, зимнюю шапку-ушанку. Взял ношеные-переношеные кроссовки, сунул руку в одну из них, из-под оторванной подошвы показался Пашкин палец.

Пашка вопросительно посмотрел на мамку.

– Ничего, на улице сухо. Где я денег возьму. Платили бы за тебя, дармоеда, нормально, купила бы новые. Давай, давай, иди…

В комнату вошёл дядя Коля, сел на кровать, схватил за халат стоявшую возле окна мамку и потянул к себе. Мамка вывернулась и сказала:

– Да подожди, ты, сейчас!

Пашка натянул кроссовки и вышел. Морозная свежесть мгновенно заползла под куртку и в летние, да к тому же рваные, кроссовки. Пашка осмотрелся. Во дворе никого не было, только у самого дальнего подъезда толстая, закутанная в шаль дворничиха сметала с дорожки снежную пыль. Пашка дошёл до угла дома, постоял. За домом дул холодный ветер, поэтому Пашка вернулся к своему подъезду. Есть захотелось ещё сильнее. Последний раз Пашка ел вчера днём, мамка сварила пакетик «быстрой» лапши, налила стакан чая и дала большой кусок хлеба. Сказала, чтобы Пашка оставил часть на вечер, но Пашка не удержался и съел всё. Потом мамка ушла и вернулась только ночью, когда Пашка спал. Вечером Пашка обшмонал квартиру, но ничего съедобного не нашёл, попил из-под крана воды и лёг спать…

Из открытой форточки четвёртой квартиры шёл парок, насыщенный дивными запахами жареной рыбы и картошки. Пашка хорошо знал хозяйку этой квартиры – пожилую, одинокую учительницу Екатерину Павловну. Однажды, когда Пашке ещё не было пяти лет, пьяная мамка ушла в гости, а Пашку забыла на улице. Пашка испугался, описался, стоял и плакал в заплёванном подъезде. Екатерина Павловна привела его в свою квартиру, умыла, переодела в длинную тёплую мужскую рубашку, накормила пельменями, напоила чаем с молоком и уложила на диван спать. Потом Пашка ещё несколько раз бывал у учительницы дома. Каждый раз она угощала его чем-нибудь «вкусненьким». Екатерина Павловна приглашала Пашку всякий раз, когда встречала одного на улице или в подъезде. Но у старушки были больные ноги, и из своей квартиры она выходила всё реже. Зайти же без приглашения Пашка не решался.