Ревность - Диана Чемберлен

– Я звонил в Перу вчера вечером, после того как мы получили заключение ветеринара, – сказал Ивен. Это было признание в том, что он позвонил, не посоветовавшись с ней. – Я сказал им, что у нас не хватает самок для размножения без родственного спаривания. Они ответили, что мы можем взять двух самок и пару детородного возраста в районе Даку, если отловим их сами.

Шон прислушалась к звучанию его слов, к тому, как осторожно он их отмеривает. Она отметила, что он смотрел на нее, пока она наблюдала за Тикой. Ивен не знал, как – с энтузиазмом или с тревогой – отнесется она к его словам; похоже, она сама этого не знала.

Шон глубоко вздохнула.

– Ты хочешь сказать, что мы оба едем в Перу ловить…

– С Робин и Дэвидом, – добавил он слишком быстро. – Робин говорит, что сейчас самое подходящее время, пока Мелиссе девять месяцев. Она говорит, что в возрасте от восемнадцати до двадцати четырех месяцев расставание было бы для нее чрезвычайно болезненным, но теперь оно даже полезно.

Шон взяла у него магнитофон и почувствовала, как ее пальцы внезапно похолодели.

– Семь часов две минуты. Дети отошли от Тики и Флэша и приблизились к Лансу в квадрате А. – Она выключила магнитофон и посмотрела на Ивена. – Чудесно, что смерть Тики так точно совпадает с потребностью Мелиссы в развитии.

Ивен даже присвистнул.

– Что ты предлагаешь? – спросил он.

Она потупилась, пристыженно глядя на магнитофон. Она всегда старалась говорить о Робин и Мелиссе с уважением, даже с почтением.

– Сейчас для меня не лучшее время, чтобы ехать.

– Я знаю, что ты хочешь поехать.

Хотела ли она? Если бы она могла просто проснуться в лесу под дождем; не помня о телефонном звонке в Икитосе, который прервал ее поездку еще до того, как ее нога успела ступить на землю джунглей.

– Я все же твой начальник, – сказал Ивен, улыбаясь. – Я могу тебе просто приказать. – При обычных обстоятельствах мысль о том, что Ивен ее начальник, могла бы только рассмешить Шон. Он пришел в питомник за три года до ее появления там, и поначалу она многому у него научилась. Но после семи лет совместной работы о его превосходстве напоминали только титул и лишняя тысяча долларов в год. Сейчас она была раздражена неуместностью начальственного давления.

– Близнецы пойдут в сентябре в среднюю школу, – тихо сказала она.

– Ну и что? – Ивен поднял левую бровь, верный признак того, что он раздражен.

– А то, что для них это большое испытание, и я хочу помочь им его выдержать. – Так оно и есть. Ее сыновья немного тревожатся. Они на пару лет моложе своих одноклассников, потому что пошли в школу рано и, перескочив через класс, сэкономили еще как минимум год. Иногда они все еще играли в солдатиков. Иногда и того хуже, – начинали дурными голосами распевать песни в стиле кантри с новой пластинки или уносили телефон в другую комнату, чтобы никто не смог подслушать их разговоры с друзьями. Они отдалялись от нее.

– Шон, речь идет всего лишь о паре недель. Мы можем отправиться в конце июля. Мальчики проживут без тебя в течение этого времени.

Может быть, но проживет ли она без них?

– Может, они поедут с нами? – предложила она.

– Это все же не пикник. Она вздохнула.

– У них уже есть кое-какие планы на лето. – Мальчики собирались провести лето на пляже, чтобы вдоволь насмотреться на девочек в поре полового созревания. Самое последнее место, в котором им хотелось бы оказаться, – так это джунгли, под присмотром обоих родителей и без музыки.

– Дэвид говорил мне, что у него накопилось много отпускного времени, – сказал Ивен.

Если они поедут в Перу, ей придется отложить разговор с Дэвидом о разводе. Как сможет она прожить в тесном соседстве с ним две долгие, жаркие недели, если главное, чего она хочет, – это избавиться от него? Она не могла объяснить это Ивену. Она вообще не могла говорить с Ивеном о разводе. Это было бы нарушением заключенного между ними пакта.

Шон почти прислонилась лицом к сетке.

– Кажется, она не дышит, – сказала она.

Тика лежала неподвижно, и Флэш смотрел на нее в замешательстве. Один из детенышей искал ее сосок и вдруг, почувствовав что-то, отпрянул от безответного тела матери.

– Давай лучше покормим детей с рук, – предложила она.

Люси нагло приблизилась к своему отцу. Она села на камень и принялась чистить Флэша, сосредоточенно наблюдая своими умными глазками за тем, как ее длинные пальцы расчесывают его гриву.

– Ты только посмотри на эту маленькую потаскушку, – возмутился Ивен. – Надо ее отсадить, пока Флэш не сориентировался.

Флэш сидел, безвольно опустив свои золотистые лапы, пока Люси щебетала над ним. Он был похож на очень старого человека, не знающего, как ему жить дальше.

Ивен встал и засунул руки в карманы джинсов.

– Я понимаю, почему ты так нервничаешь насчет Перу, Шон, – сказал он теперь уже мягким голосом, – тем самым, каким он говорил ей о любви. – Не знаю, как бы я поступил на твоем месте. Но мне кажется, что ты чересчур суеверна.

Она промолчала. Это трудно было отрицать. Ивен продолжал.

– Если бы мне случилось побывать в каком-нибудь месте, скажем, в магазине, и меня настигло бы там ужасное известие… Разумеется, мне нелегко было бы решиться снова пойти в этот магазин.

Она улыбнулась, покоробленная этой неловкой аналогией.

– Сможем ли мы на этот раз не заезжать в Икитос? Допустима ли такая степень потворства моей суеверной натуре?

– Скорее всего, мы это устроим. Значит ли это, что ты едешь?

Она покачала головой.

– Это значит, что я подумаю.

2

Когда Шон возвращалась из питомника домой, она заметила над собой в сером небе самолет Дэвида. Она включила радио.

– …на междуштатном пятнадцатом движение нормальное, – проговорил Дэвид. Голос звучал на фоне приглушенного рокота мотора. Она представила себе, как он сидит перед контрольными приборами самолета в громоздком шлеме на мягких каштановых волосах, изогнув шею, чтобы видеть движение транспорта. Но только изгиб его шеи свидетельствует о напряжении. Во всех других отношениях его телу так же уютно и комфортно, как если бы он лежал в гамаке во дворе собственного дома.

– Сегодня видимость лучше внизу, чем здесь, наверху, – продолжал Дэвид.

Много лет назад, когда Хэзер была еще жива, Шон начертила красной краской на куске простыни слова Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ и прикрепила это признание на крыше «бронко», который она тогда водила. Если Дэвид замечал ее машину, он говорил «Я тоже люблю тебя, Шон» прямо в середине радиопередачи. Он мог себе это позволить. Он был любим как в нанимавшей его радиостанции, так и теми, кто сидел за рулем.