Мир, где тебя нет (СИ) - Дементьева Марина

Колдовской эль, поднесённый в ладонях сидхе.

Яд или панацея?

Жизнь или смерть?

— Даже твоему ученику, Коган, не умирать дважды. Если так, это, — рука неудержимо клонилась долу, словно отягощённая несносимой ношей, — ничего уж не изменит.

— Не изменит, — прошептал Коган, — но обрекать на подобные муки и — напрасные?..

Зеркало чаши едва дрогнуло, отразив угасающее сияние. И — на миг осветилось ярче, когда янтарь воздуха вдруг расплавился; когда, презрев воцарённое забвение, доселе молчавший Иленгар выругался на грани приличия.

Удар впечатанного в стену кулака заглушили устлавшие всё ковры.

— Мэтр Согрейн! Вы лучше моего знаете Дема. Но и мне известно, что он не из тех, кто гибнет без борьбы. Разве не доказательством тому что мы здесь, тогда как костры иных бывших с нами в Доброй Веси уже остыли?

— Он использовал бы самый ничтожный шанс, — тихо сказала Диана, — даже если итог обернётся худшим, чем просто поражение. Вы знаете это, Коган. Вы сказали мне, и я здесь. Теперь я говорю вам: не идите против его воли.

Пальцы Кристалины едва приметно коснулись сжатой ладони мага.

— Обо мне ты знаешь, — сейчас Эста говорила только с Согрейном. — Это всё, что я могу для него сделать. Коган?

Учитель Демиана тяжело кивнул.

Женщина оставалась отстранённой, словно одно из тех изваяний Многоликой, что так же равнодушно взирали на Диану из свечного сумрака гротов или фамильных молелен.

— Идите сюда вы двое. А лучше позовите ещё кого-нибудь крепкого.

— В личной гвардии своего отца я с пятнадцати лет считалась достаточно крепкой, — ровно произнесла Кристалина, поворотом корпуса остановив готового отворить дверь Иленгара. — Довольно наших ушей и глаз.

— Хорошо. — Целительница вращала чашу противосолонь.

В первый миг Диана удивилась тому, что её товарка идёт вместе с мужчинами и авалларкой. Но руки у этой миловидной женщины были такие, что она могла бы запросто уносить с поля боя раненых бойцов, и даже не волоком.

— Зачем? — только и спросила герцогиня, когда все четверо встали по разным углам постели.

— А чтоб себя не порешил, алмазная, — мягким грудным голосом пропела женщина. — Да не трудили б вы своего сердечка, герцогинюшка, нечего вам здесь видать.

— Помехой вам не стану, — тихо возразила Диана.

— Твоя воля, — сказала молодая, склоняясь над Демианом. — Порой лучше увидеть, чем представить. Держите его.

Целительнице явно не впервые довелось вливать снадобья в беспамятного, разжимать сведённые зубы, заставлять сглатывать немо хрипящим горлом. С нечаемой силой, одной рукой приобняв за плечи, коротко нажала под челюстью и наклонила край чаши к разомкнувшимся губам. Придержала ладонью под затылок, пока он пил — с жаждой, до капли.

Липа и мелисса.

Диана сглотнула занемевшим ртом. Горечь и соль.

Прежде чем лекарка опустила черноволосую голову на подушки, ведьмак содрогнулся — раз, другой — нечеловечески, точно в него разом вселился легион демонов, — и рванулся, выворачиваясь из рук.

Будто под действием некоего тёмного ритуала, Диана видела: на него союзно навалились в четыре пары крепких рук. Остов массивной — коробом — постели затрещал.

Кристалина выдохнула авалларскую брань, почти ложась на бьющееся тело, сейчас по-звериному сильное, нечувствительное к боли в немыслимо изворачиваемых суставах.

Иленгара швырнуло на колени, и левая рука Демиана, высвободившись, метнулась гюрзой; согнутые когтями пальцы целили в горло.

Человеческий глаз не уловил тот прыжок, только будто бы размазалось что-то в воздухе — и вот уже Иленгар налёг Демиану на грудь, подминая и выкручивая локоть. Какой-то миг — и ведьмак в беспамятстве вырвал бы себе глотку.

Секунда передышки, как секунда замирания на краю, — и крик человека, сжигаемого заживо.

— Милостивая Хозяйка! — прошептала Диана. — Отчего вы просто не связали его?

— Оттого что он искалечил бы себя, пытаясь освободиться. — Слова Когана вырывались толчками, согласно ритму, с которым сотрясало кровать. — И ему бы это удалось... причём вскоре. Довольно с него вреда, что уже натворила болотная отрава... и "Слёзы Анриетты".

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— До чего ж охочи по эту сторону Железных гор прятать всякую дрянь за красивыми именами. — Кристалина неженственно отплевалась от свесившихся на лицо прядей. — Наверняка ведь и баллада к тому прилагается... соответствующе слезливая.

— А то как же...

Но даже свитый из стальных полос Коган предпочёл поберечь дыхание, нежели развлекать женщин беседой. Да и те не были к тому расположены. Широкие браслеты Кристалины туже обхватили запястья, открытые выше локтей руки оплело лозами вен. На крупном лице старшей лекарки застыло терпеливое выражение, с каким она, вероятно, годы и годы обихаживала недужных.

Демиан уже не кричал. Может, сорвал голос. Никто не знал, к лучшему ли было это его молчание или ещё худшим знаком.

Ломаной походкой целительница добралась до кресел в углу и упала в ближайшее. Выпущенная из рук чаша ударилась об пол и легла пустым черепом у её ног.

Движимая некиим наитием, Диана подошла к ней. По мехам и ворсу ковров прошелестели неподобранные юбки.

Целительница подняла хризолитовые глаза.

— Поборет ночь — прежним подымется, словно и не бывало, — монотонно и мёртво прозвучали слова. — Рассвета жди... рассвет покажет.

Женщина осеклась спросить: взгляд у кармаллорской герцогини был слепой. Говорила она всё равно что спящая — разбуди и не вспомнит.

Безымянная лекарка первой отняла руки и основательно потянулась, разгоняя застоялую кровь. Её примеру последовали ведьмаки и Кристалина, но медля, пытливо всматриваясь в неподвижного мужчину, борьбе с которым отдали столько сил.

Недавнее буйство казалось наваждением; теперь Демиана не вдруг было отличить от мёртвого — ни дуновения жизни в застывших чертах. Чёрная сеть вен набрякла всюду, где кожа была свободна от покровов. Лишь там, где в пройме рубахи грудь охватывали широкие полосы льна, ржаво пестрели пятна. На заскорузлой ткани влажно отблёскивало — дурные раны открывались вновь и вновь. Если всмотреться, не мигая и не дыша, можно угадать, как едва сдвигаются повязки.

— Более от вас ничто не зависит, — произнесла герцогиня, так, что слышать её могли все присутствующие, не одна Эста, и обычным своим тоном, но слова всё так же являлись, минуя её собственный слух и разум. — Лишь от него. Вам нужен отдых. Я останусь с ним до рассвета.

Никто не успел ответить, когда Эста поднялась, порывом движения разоблачая желание уйти. Ей казалось, что её незрячие глаза ведьмы на миг прояснились. Прошлая хранительница смотрела на хранительницу настоящую и видела окутавшие её белые вихри первородной силы. До поры спящий первоисточник истекал из сердечника существа своей носительницы — в бесконечность.

Магия, способная уничтожать.

Быстро. Верно.

Бесследно.

Когда-то Эста обратила первоисточник в орудие отмщения.

И оно ударило без промаха.

А вслед за тем оставило, чтобы уже никогда не даться в руки...

Это была магия, призванная созидать.

Проходя мимо, Эста коснулась рукава медлившего Когана.

— Оставим их, — сказала она давнему другу, и в голосе её разливалось успокоение. Она знала: у Дианы есть право, которое Эстель давно потеряла. — К её словам Хозяйка прислушается вернее, чем к моим. Слишком долго я оскорбляла божественный слух упрёками и проклятьями.

Прочие ушли тотчас после слов Дианы. Но Когану нужно было услышать решение женщины, которая имела равные с Дианой права на Демиана. Теперь, когда он знал ответ, ведьмак устремил тяжёлый взгляд на ученика. Кивнул и вышел вместе с Эстель, одной рукой придерживая её за плечи.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Этого Диана уже не видела.

Действуя как сомнамбула, она подошла туда, где интуиция внушала ей искать окно. Угадать было непросто, все четыре стены выглядели неразличимо, но она двигалась уверенно, точно оказалась в собственной спальне. Продавливая обеими руками толстую ковровую ткань, она нащупала неровность и обвела очертания запертой ставни и оголовья гвоздей, которыми ковры прибили к стенам.