Спящий бог Ари-Ча - Юрий Погуляй

Мы молчали, и наш полководец, видя наше нежелание говорить, подытожил:

— Завтра выдвигаемся в деревню одноглазого. А там будем действовать по обстоятельствам.

Улле разбудил меня утром. Я спал укутавшись в теплую ячью шкуру, но все равно продрог и потому пробуждению обрадовался.

— Они идут в Кари-Ча, — огорчил меня брат. Через несколько мгновений я уже был на ногах.

Из лагеря иноземцев по горной тропе поднимался стальной ручеек воинов. Я насчитал две дюжины солдат и того длинноволосого северянина. Вел их разведчик в сером. Точно такого же мы вчера похоронили в пещере…

— Останься здесь, — попросил я Улле. — Смотри за чужаками в лагере, а я отправлюсь в Кари-Ча.

До поселения, куда направились северяне, можно было добраться за три удара сердца Спящего. Северяне вряд ли успеют найти его раньше.

С Кари-Ча наша деревня не дружила. Так повелось еще с древних времен, после запутанной истории, в которой нашлось место и любви, и трагедии.

Я не помню ее… Но несмотря на то что с Кари-Ча мы старались не иметь дела — их стоило предупредить. Они могли уйти в горы и сами, вряд ли хоть одна деревушка в округе не знала о падении Глаза Ветра, но я не мог положиться лишь на свое предположение.

Я скользил по тропе, иногда помогая себе руками и хватаясь за камни побольше. Ноги несли меня к цели, а мимо пролетал лес, увядающий под давлением осени. Тонкие стволы и тянущиеся к небу ветви облетали, становились темнее день ото дня. Выше они и вовсе исчезнут, уступив место колючему ярко-красном кустарнику, который вскоре зачахнет и окончательно скроется меж мертвых камней верхних долин.

Я не люблю осень. Да, сухой сезон, но как же холодно становится по ночам… Утром все чаще на пожухлой листве и траве виден иней, морозная свежесть бодрит, и первые лучи поднимающегося над горами солнца ты встречаешь как пробуждение самого Спящего. С восторгом и радостью.

Наверное, осенние ночи для того и существуют.

Кари-Ча никуда не ушли. Они даже не выставили дозорных на подходах к деревне. Жили себе тихо-мирно, словно не стояла в долине армия северян.

Может быть, Кари-Ча не хотели верить, что кто-то посмел вторгнуться в земли Спящего? Когда я вошел в деревню, то никто не захотел меня слушать. Они отводили глаза, они одергивали руки, когда я хватался за них. Лишь один старик заговорил со мною. Высушенный временем, с длинной седой бородой, заплетенной в косичку, он сидел на большом камне у древнего дома и смотрел на синие силуэты Пограничных гор.

— Мы все дети Спящего, — сказал он. — Спящий защитит нас.

Я едва успел скрыться, прежде чем в деревню вошли измученные подъемом северяне. И когда запыхавшиеся белокожие объявились у алтаря Спящего — что-то изменилось. Из всех жителей Кари-Ча словно выдернули стрежень. Старик, сидящий у дома, печально поник, как будто на него навалился груз всех прожитых лет. Плечи и головы всех жителей деревни опустились.

Я затаился за камнями, у другого края Кари-Ча, прямо за жилищем местного жреца. Воздух здесь пах яками и корицей. Солнце приятно грело спину.

Северяне, отдышавшись, молча прошествовали в центр деревни, с подозрением и угрозой поглядывая на жителей. На дороге им попалось двое мужчин, не успевших отойти в сторону, и тогда длинноволосый чужак сделал знак своим людям и те схватили бедолаг. Бросили на колени перед главарем.

Он что-то сказал, и я напряг слух, силясь разобрать его слова. До него было больше ста шагов, и ветер не донес до меня даже обрывков.

Чужак некоторое время молчал, оглядываясь, и повторил уже громче:

— Нам искать ваш жрец!

Кари-Ча молчали. Вера в Спящего сильнее страха. Жрец есть плоть Спящего. Мысли его есть слова Спящего.

Длинноволосый скривился, вытащил из-за черного широкого пояса кинжал и одним взмахом перерезал одному из мужчин горло. Тот вздрогнул, выгнулся от боли и рухнул под ноги северянину, дергаясь всем телом в агонии. Его товарищ еще больше сжался и втянул голову в плечи.

Но промолчал.

— Нам искать ваш жрец! — рявкнул длинноволосый. — Я убить один за один если он не идти!

— Я здесь, — ответил ему жрец Кари-Ча и вышел из своей хижины. Он был немолод, но и до увядания у него еще было время. Длинноволосый дернул рукой, и двое северян схватили жреца под руки и поволокли по тропе прочь из деревни. Остальные, с мечами в руках, осторожно попятились, слыша, как среди жителей поднялся ропот.

Кто-то из женщин попытался преградить дорогу, но длинноволосый вдруг оказался рядом с ней и вновь пустил в ход кинжал. Я вздрогнул, увидев, как она упала на камни и замерла. В этот момент мне показалось, что я тоже умер вместе с ней. Умер и переродился в новое. В чуждое.

Над Кари-Ча поднялся горестный вой. Под плач и стенания северяне покинули деревню, и я, опустошенный, подавленный вернулся к Улле.

Тогда я думал, что стал свидетелем самого ужасного кошмара в моей жизни, но, к сожалению, ошибался. То что мне довелось узреть позже, когда северяне вернулись в свой лагерь, останется со мною до конца дней.

Мне кажется, я до сих пор слышу крики истязаемого жреца.

Длинноволосый, весь красный от крови пленника, пытал его несколько долгих ударов сердца Спящего. Над горами плыл нечеловеческий крик, отражаясь от заснеженных скал и многократно усиливаясь в холодных ущельях.

И, наконец, жрец сдался.

— Первая кровь! — стал кричать он. — Первая кровь!

Служитель Спещяго срывался на визг и неустанно повторял:

— Первая кровь!

Эхо его голоса отражалось от угрюмых скал и раненной птицей неслось прочь из долины, пролетая над скрюченными лиственницами, мшистыми полянами и зарослями сухого кустарника.

Мы с братом, холодея от ужаса, смотрели вниз на лагерь северян, когда чуть выше от нас на тропе раздался шорох камней. Я вскочил на ноги, выставил перед собою нож и увидел в сумерках бледного Дави. Стоя на тропе околдованным истуканом, он одними губами повторял слова, несущиеся над каменными сводами.

Небо темнело, на мир опускалась ночь, а жрец нашей деревни смотрел в пустоту мертвым взором, и его кривящиеся уста шептали:

— Первая кровь… Первая кровь…

Мы с Улле переглянулись, понимая, что слышим. Мы стали свидетелями. Мы узнали секрет Спящего.

Мне было страшно, но я знал, как мы обязаны поступить дальше. Едва Дави, белый как высокогорный снег, ушел, мы, не сговариваясь, развели в глубине пещеры костер и долго сидели рядом, глядя друг другу в глаза. Я не видел в Улле страха, а сам наоборот дрожал от того, что нам предстояло. Но старался не показать вида. В углях алел нож моего брата, и я не мог оторвать взгляда от раскаленной стали.