В свободном падении - Анна и Сергей Литвиновы

Но прежде чем я заселюсь в гостиницу, я обязательно в каждом городе прямо по пути с аэродрома заезжаю в одно место. Сименс прекрасно знает о моем обычае. И соответственно планирует поездку.

Мы всегда берем машину без шофера. Нам не нужны лишние, случайные свидетели нашей внутренней кухни, ведь именно в авто нам нередко требуется втайне поговорить. Вот и сейчас, разместившись за рулем «мерса», Сименс сказал, скорее утвердительно, чем вопросительно:

– Едем, куда обычно.

Я кивнул.

Православный собор в Энске помещался возле рынка.

Он действовал, даже когда я был маленьким. Его – по-моему, единственный в городе – не прихлопывали во все годы советской власти. Однако же в мои детские годы я не был там ни разу. Напротив, когда случалось (нечасто) проходить мимо, меня всегда пугало, если кто-то открывал высокую и тяжелую дверь, и на меня обрушивался запах, свет и голос церкви: свечи, хоровые песнопения, ладан. Наверно, правильно говорила моя крестная (в том числе, получается, и обо мне): «Разве дети – ангелы? Они – бесенята!» В Храм (с большой буквы) меня привела именно она, и было это уже в Москве. И с тех пор церковь (с маленькой буквы, как строение, а не институция) для меня, ко всему прочему, является лакмусовой бумажкой: раз она меня принимает, раз я могу войти сюда без корч и скрежета зубовного – значит, не все еще для меня потеряно. И, значит, я, хоть и богопротивным ремеслом занимаюсь, не окончательно перебрался на сторону темных сил.

Вот и сейчас я горячо и с чувством прочел молитвы, а потом попросил прощения за то, что имею самонадеянность брать на себя если не миссию Бога, то ангелов его. «Если дар мой – от Тебя, вразуми, как мне лучше воспользоваться им. Если он – от дьявола, то дай мне знак, и я отрину его!»

Но тихо, прохладно и пустынно было в церкви. Заутреня закончилась, до вечерней службы было далеко. Потрескивали свечи перед иконами, матушка, торгующая в лавке, углубилась в псалтырь, другая – вытирала тряпкой широкие подоконники. Я положил в ящик для пожертвований все, что было у меня в кошельке. Щедрое подаяние – то была еще одна малость, которой я пытался откупиться от Бога и от Судьбы.

Сименс ждал меня на улице. О религии мы с ним никогда не говорили, и какого он вероисповедания (или атеист), я не знал. Однако так уж повелось: во время моих визитов в церкви он дожидался снаружи. Может, мой менеджер просто не хотел мешать.

– В гостиницу? – спросил он.

Я молча кивнул, натягивая бейсболку.

Больше никаких видений из прошлого мне в тот день, слава Создателю, не являлось.

Варвара Кононова

Уже в полвосьмого утра я сидела в кресле воздушного извозчика, направляющегося в Энск.

Полковник все годы моей службы в комиссии школил меня, чтоб я принимала решения быстрее. Не рефлексировала (как выражался он). Не тормозила (как про себя добавляла я). Кое-чему за десять лет я, сказать самокритично, обучилась. Вот и сегодня: после того как Петренко сообщил мне чудо-новость, что мой подопечный отправился туда, куда ему ездить совершенно не следовало, я молвила: «Вылетаю туда немедленно. Разъездную «Волгу» подошлите». Мой командир аж крякнул от удовольствия: какая я стала стремительно мыслящая и борзо действующая. А я рассудила просто, в две минуты: ехать все равно придется. Причем не кому-нибудь, а именно мне. И скорей всего, завтра же. А сейчас уляжешься спать – проворочаешься полночи, потом невыспавшейся кулемой придется тащиться в аэропорт по пробкам… Уж лучше я сейчас, затемно, путь в Домодедово проделаю, возьму спокойно билет, а потом прикорну в самолетном кресле, а лучше уж – как на место приеду, в гостинице улягусь. Все равно до сегодняшнего вечера ничего в Энске не произойдет. Просто не успеет произойти.

Беда только, что покуда я у себя дома ждала разгонную машину и собирала сумку, а потом в аэропорту покупала билет, ждала регистрации, посадки и прочее, успела выпить чашки четыре эспрессо. И теперь в кресле белокрылого лайнера мне стало решительно не до сна. Что ж! Силой заставлять себя засыпать не следует. Как говорит великий человек Петренко: «Каждый час, оторванный у сна, должен радостно приветствоваться, потому что он увеличивает время сознательной жизни».

И тогда я достала из своей сумки ридер – приятный такой гаджет с памятью шестнадцать гигов. Он ничем не отличался внешне от своих собратьев, с которых продвинутая публика в столичном метро читает, прости господи, Коэльо. Однако над моим прибором серьезно поколдовали ребята из нашего технического отдела. И теперь он устроен и настроен таким образом, что доступ к его содержимому гарантированно имею я одна – мне даже никакие пароли вводить не надо, и палец прижимать к сканеру – тоже. Датчик, встроенный в видеокамеру, идентифицировал хозяйку самостоятельно, сканируя радужку моего глаза. А экран у гаджета организован так, что, если кто-то заглянет при чтении через плечо, текста он просто не увидит. Словом, английский гриф секретности «For your eyes only (только для ваших глаз)» воплощался в моем устройстве дословно. Да и гриф «по прочтении сжечь» понимался прибором непосредственно: если враг или просто любопытный вдруг попытается залезть к нему в память – тот самоуничтожится, сожжет сам себя к чертовой матери.

Когда я только пришла в комиссию – меня подобные мальчишеские штучки здорово забавляли. Сказывалось воспитание папы-генерала, который растил меня, как парня: в четыре года научил играть в шашки, в девять посадил за руль, а в двенадцать разучил приемы боевого самбо. Кроме того (как выяснилось впоследствии), они же, мои чу́дные родители, завещали мне некоторый переизбыток мужских половых гормонов.

Теперь, после десяти лет службы, причастность к великим тайнам человечества грела меня уже далеко не с прежней силой. К черту любое избранничество – если мне никак не удается нормальную семью построить. И дело не только в дежурствах: четверо суток напролет ежемесячно отдай и не греши. И не спонтанные командировки мешали, типа сегодняшней. Служба в силовой структуре, пусть сколько угодно кабинетная, всякому существу, независимо от пола, прибавляет властности и мощи. Вот и получается: я и сама по себе – далеко не мягкая-пушистая дамочка. Плюс работа делает свой весомый вклад. И получается в итоге: с мужчинами-слабаками мне неинтересно, я их презираю, и слюнки им подтирать мне не нравится. А с сильными… Ну, их еще в наши дни надо поискать. Завязать знакомство труда, правда, не составляет. Мощные духом и телом идут на меня, выпучив глаза, словно лоси во время гона. Но когда мы с подобным уникумом хотя бы на неделю вместе остаемся – такие стычки начинаются, только стук от лбов и рогов стоит.

Вот, к примеру, приходит мой любимый участковый часов в одиннадцать вечера и давай орать, вроде бы в шутку: «Эй, женщина! Твой мужик пришел! Давай, ставь борщ греть!» Сносить покорно даже юморные наезды я не умею, потому и отвечаю в тон – тоже как бы весело: «А ты где шлялся, муженек? Опять с корешами в засаде сидел? То-то от тебя пивом разит!» Когда подобные перепалки, к примеру, раз в неделю случаются – это куда ни шло, освежает. Но участковый мой ведь каждый день что-нибудь новенькое изобретал: то рубашку ему погладить, то пуговицу пришить или бутербродов на работу нарезать. Или еще хлеще: шторы в спальне, видите ли, пыльные. Я, естественно, в ответ злилась, кричала, что домашней кошечкой никогда не стану, и пусть, если ему хочется, шторы сам снимает, стирает и вешает обратно. Иногда наорем друг на друга и миримся – сначала горячий секс, а потом – вместе занимаемся домашними делами. Но часто идем на принцип. Сколько раз я с моим, так сказать, суженым разругивалась вусмерть и расходилась навсегда? Да раз уж десять, не меньше.

Теперь мы снова в разлуке – но если еще неделю назад я кричала: «Да никогда больше!» – то теперь все чаще говорю себе: «А может, мы еще разок попробуем? Может, если я терпимее и нежней к нему стану – Борька тоже не только ужин требовать будет, но и цветы дарить?» Хотя такие идеи все равно в пользу бедных. Как говаривал все тот же великий афорист Петренко, пародируя деда Щукаря: «Нутро человека – оно завсегда, рано или поздно, вылезет». И если мы с капитаном милиции участковым Борей Федосовым – два медведя в одной берлоге, вряд ли он вдруг превратится в ласкового котеночка, а я – в покорную овцу.

Что ж, женское нутро – оно тоже завсегда свое берет. Вот и я – сама собиралась в кресле белокрылого лайнера поработать, но вместо того устремилась мыслями к собственной незадавшейся личной жизни. Одно хорошо: пока погружалась в раздумины, «Боинг» незаметно для меня вырулил на взлетку, разогнался – и вернулась я в материальный мир, только когда убралось шасси, а самолет стал круто набирать высоту. Я еще пару секунд глазела в иллюминатор, а потом все ж таки углубилась в свою «читалку». Первый утренний рейс следовал полупустым, в ряду я сидела совсем одна, так что никто любопытствующий или желающий познакомиться не мог нарушить моего уединения.