Посмотри мне в глаза! Жизнь с синдромом «ненормальности». Какая она изнутри? Моя жизнь с синдромом Аспергера - Робисон Джон Элдер

Каждый встречный полагал, будто отлично понимает, почему я так себя веду, почему прячу глаза. Ответ был прост: потому что я дрянной мальчишка.

– Разве можно верить тому, кто прячет глаза?

– У тебя глаза бегают, что ты, как преступник, честное слово!

– Ты затеваешь какую-то пакость, уж я-то знаю!

В большинстве случаев, я ничего такого не затевал.

Я понятия не имел, почему все на меня так взъедаются. Я даже не понимал, почему так важно смотреть другим в глаза. Но мне все равно было стыдно: ведь окружающие ожидали, что я буду смотреть им в глаза, и я знал про их ожидания – но все равно отводил взгляд. Что со мной было неладно?

«Психопат» или просто «псих» – вот самые распространенные диагнозы, которые я слышал в свой адрес в полевых условиях, то есть в обыденной жизни. Диагнозы звучали снова и снова: «Я читал про таких, как ты. Они делают морду кирпичом, потому что ничего не чувствуют. Между прочим, самые страшные убийцы-маньяки как раз и были психопатами».

Постепенно я поверил в то, что обо мне говорили – ведь говорили-то все время одно и то же. Но знать, что ты какой-то неполноценный, было больно и обидно. Я замкнулся, сторонился окружающих. Начал читать книги о психических отклонениях и преступниках, и спрашивал себя – неужели и я в один прекрасный день пойду по плохой дорожке? Неужели я вырасту в убийцу? Про убийц всегда пишут, что у них глаза бегают.

Я бесконечно задавался одними и теми же вопросами. Но я ни на кого не нападал, не устраивал поджогов, не мучил животных, не испытывал тяги к убийству. Во всяком случае, пока. Может, это начнется позже, думал я. Снова и снова я спрашивал себя, неужели попаду за решетку. Я читал что мог о тюрьмах и пришел к выводу: федеральные тюрьмы получше. Если меня упекут, остается надеяться, что мне повезет и я попаду в обычную тюрьму, а не в заведение строгого режима, вроде «Аттики».[1]

Только в отрочестве, на пороге юности, мне удалось понять, что никакой я не убийца и не маньяк. К этой поре я уже знал, что, когда отвожу взгляд от собеседника, то вовсе не избегаю общения и не хитрю. Тогда-то я и начал дивиться: надо же, так много взрослых считает, будто, если ребенок отводит глаза – значит, он непременно затевает каверзу или хитрит. К тому же я успел неоднократно столкнуться с хитрецами и интриганами, которые умели прямо смотреть в глаза, что не мешало им скрытничать и подличать. Поэтому я был убежден: те, кто обвиняли в скрытности меня, попросту лицемерили.

И по сей день, когда я говорю, любые зрительные впечатления меня отвлекают. Раньше, в детстве и юности, если мне случалось увидеть нечто интересное, я умолкал на полуслове, потому что сосредотачивался на увиденном. Теперь, повзрослев, я, правда, не замолкаю совсем, но вполне могу запнуться и сделать паузу, если что-то приковало мой взгляд. Именно поэтому я и предпочитаю смотреть не в глаза и не в лицо собеседнику, а на что-нибудь нейтральное, например, себе под ноги или вдаль. Поскольку разговаривать и наблюдать одновременно у меня всегда плохо получалось, то разговаривать за рулем я научился с большим трудом, – но все-таки овладел этим искусством.

Теперь я знаю: когда я разговариваю, для меня избегать взгляда собеседника – совершенно естественно. Нам, аспергерианцам, это не просто удобно, а жизненно важно. По сути, я вообще не понимаю, почему считается, что из вежливости нужно непременно смотреть в глазные яблоки собеседнику.

Для меня было огромным облегчением понять, почему я не смотрю людям в глаза. Узнай я подлинные причины раньше, в детстве и юности, я страдал бы куда меньше… 

Шестьдесят с лишним лет назад австрийский психиатр Ганс Аспергер написал об особых детях. Эти дети, одаренные, со словарным запасом гораздо обширнее среднего, тем не менее проявляют такие черты в поведении, которые роднят их с аутистами – например, явные трудности в социализации и коммуникативных навыках. В 1981 году это психическое состояние официально получило название «синдрома Аспергера». В 1984 году синдром Аспергера внесли в «Диагностический и статистический справочник умственных расстройств», которым пользуются психиатры.

Синдром Аспергера существовал всегда, и дети-аспергерианцы появлялись на свет всегда, просто внимание врачей он привлек сравнительно недавно. Когда я был маленьким, психиатры ошибочно принимали проявления синдрома Аспергера за депрессию, шизофрению или другие психические расстройства, и ставили неверные диагнозы.

Синдром Аспергера – это не вселенское зло, в нем есть свои достоинства – временами он щедро одаряет тех, кто с ним родился. Среди аспергерианцев встречаются люди редкостного интеллекта, острого ума и проницательности. Из ребенка-аспергерианца может вырасти талантливый инженер или ученый. Или, например, одаренный музыкант с абсолютным слухом и иными неимоверными способностями. Многие аспергерианцы наделены таким великолепным ораторским даром, что кое-кто из-за них называет наш синдром «синдромом Маленького Профессора». Но не обманывайтесь: большинство детей-аспергерианцев все-таки не вырастают в профессоров. Потому что расти им очень тяжело.

Синдром Аспергера у всех проявляется в разной степени. У некоторых его симптомы настолько сильны, что эти люди неспособны в одиночку справляться с жизнью в обществе. У других, – и я в их числе, – симптомы слабее, так что мы более-менее приспособились жить самостоятельно. Кое-кто из аспергерианцев умудрился невероятно преуспеть, подобрав себе такую профессию, в которой их уникальные способности как нельзя кстати.

С течением времени выясняется, что синдром Аспергера – явление весьма распространенное, и аспергерианцев куда больше, чем можно было подумать. На 2007 год, по данным федеральных Центров по контролю и профилактике заболеваний США,[2] из 150 человек один имеет синдром Аспергера или какое-то еще расстройство аутистического спектра. Получается, что только в США проживает два миллиона аутистов.

Синдром Аспергера – это врожденное, а не приобретенное состояние. Я-то понимал это едва ли не с раннего детства, просто взрослые не знали, на что обращать внимание и где искать. Родители и вообще старшие родственники понимали: я не такой, как прочие дети. Даже когда я был маленьким, сторонний наблюдатель заметил бы, что со мной неладно. Я ходил какой-то механической походкой, будто робот, и в целом был неуклюж. Редко улыбался, мимика была бедная. Зачастую я вообще не реагировал на окружающих – вел себя так, будто рядом не было ни души. Большую часть времени я проводил, замкнувшись в своем мирке, в одиночестве, не общаясь со сверстниками. Я мог часами не замечать ничего вокруг, полностью занятый игрушками. Если же мне и случалось иметь дело с другими детьми, выходило это у меня неудачно. Я избегал смотреть им в лицо.

Кроме того, я не мог и минуты просидеть спокойно: все время раскачивался, вертелся и подскакивал на месте. И вот этот непоседа был поразительно неуклюж – мячика и то не мог поймать. Спорт мне не давался, даже простейшие упражнения или игры. Дед мой был спортивной звездой колледжа, бегуном-рекордсменом, он даже выступал за олимпийскую команду США. Но куда уж мне!

Придись мое детство на нынешние дни, кто-нибудь из взрослых наверняка обратил бы внимание на мои странности и показал меня врачу, и тем спас от большинства пережитых испытаний, которые я описываю в этой книге. Но, как заметил мой брат, я рос без точного диагноза.

Рос в одиночестве и муках.

Синдром Аспергера – не болезнь. Это образ жизни. Аспергерианцев не вылечишь, да и нет в этом необходимости. Но вот что и впрямь необходимо – понимать особенности детей-аспергерианцев и помогать им, их родителям и друзьям приспособиться к жизни и друг к другу. Я надеюсь, что читатели, особенно те, кто принадлежит к аспергерианцам или же живет бок о бок с ними, извлекут из моей исповеди пользу, увидят, что все крутые повороты моей биографии, все мои ошибки и промахи все-таки не погубили меня и позволили прийти к достойной жизни.