Ошибки прошлого - Холли Престон

— Просто говорю, что есть. Я еще не забыл, каково твое тело на ощупь…

— Мейсон!

— …как пахнет твоя кожа и бьется твое сердце…

— Не надо! — взмолилась она.

— Итак, почему ты так похудела?

— Обмен веществ, наверное.

— Обмен веществ, — цинично ухмыльнулся он. — Так это называется, по-твоему? И еще. Что стряслось с твоими руками?

— С руками?.. — Кейтлин торопливо спрятала их за спину.

— Можешь не стараться. У меня было время рассмотреть все хорошенько.

— Верно, — не сразу согласилась она, опуская руки.

Мейсон положил одну себе на ладонь. Ногти были короткими, без малейших следов маникюра, а кожа огрубела так, как бывает после многих месяцев тяжелой — мужской — работы.

— Не похоже на ручки южанки-аристократки, Кейтлин.

— Не похоже, — коротко согласилась она.

— Твоя мать всегда настаивала, чтобы ты, садясь на лошадь, надевала перчатки.

— Да. Правда, я избавлялась от них, едва мама скрывалась из виду.

— Я помню. — На сей раз смех Мейсона был искренним и теплым. — Для твоей матери красота рук была очень важна.

— Верно…

— «Кэтти, милая, — это я однажды случайно услышал, — леди должна быть ухоженной, и начинать следует с рук. Крем, Кэтти, никогда не забывай о креме для рук».

— Кое-чего я точно не забуду.

— Я не претендую на то, что запомнил дословно.

Кейтлин моргнула. В глазах ее застыла такая боль, что сердце Мейсона вдруг сбилось с ритма.

— Маме больше нет дела до моих рук. Она… она умерла пятнадцать месяцев назад.

— Так мне и сказали.

Кейтлин вскинула голову.

— Сказали?! Когда? Кто?

— Один знакомый.

— И ты, конечно, не признаешься, кто именно. Ладно, бог с ним. А ты знаешь, что папа тоже… — Кейтлин сделала над собой усилие, чтобы не заплакать, — что он тоже умер?

Мейсон кивнул.

— Вскоре после мамы. Я думаю — от разбитого сердца, хотя это и выглядело, как несчастный случай. По-моему, он не смог жить без нее.

Разбитое сердце?.. Возможно, хотя, если верить источнику, которому Мейсон доверял, в смерти отца Кейтлин более всего была повинна бутылка.

Прищурившись, Мейсон смотрел на Кейтлин: его милую девочку, его красавицу, всегда сияющую, вечно смеющуюся над какой-нибудь шуткой. Ее нынешняя беззащитность царапала тот ледяной панцирь, что покрывал душу Мейсона все пять последних лет.

Руки его дрогнули. Он готов был уже прижать Кейтлин к себе, но подумал, что, как бы она ни менялась, изменения эти, скорее всего, поверхностны. Кейтлин Маллин оставалась дочерью своих родителей. Это навсегда. Руки Мейсона опустились.

— В чем дело? — спросила Кейтлин. — Ты так внимательно смотришь на меня. Будто пытаешься что-то прочесть в моей душе. Не старайся, все равно не увидишь больше того, что есть.

Мейсон усомнился в этом. Он засмеялся — невесело, жестко, и Кейтлин попятилась.

— Мне действительно надо найти теленка, — сказала она. В голосе ее была боль.

— Я еду с тобой.

— Ты мне не нужен, я вполне управлюсь сама.

— Я все равно поеду.

— Вот упрямец! Ну ладно, если настаиваешь, седлай лошадь.

— Сейчас. — Мейсон взял ее левую руку. — Ты не замужем, Кейтлин.

Впрочем, это ему было давно известно, но хотелось узнать причину.

— Нет.

— Почему же? Кругом столько интересных мужчин!

— Не так уж много.

— И все-таки — почему?

— Я никогда не выйду за нелюбимого.

— Хочешь сказать, что никогда не любила?

Кейтлин отвела глаза, пробормотав:

— Ты слишком любопытен. — Кейтлин помолчала, потом перешла в наступление. — Ну, а как ты, Мейсон? Не женился?

— Женился.

Он не успел понять выражения, скользнувшего по лицу Кейтлин. Гнев? Разочарование? Облегчение?

— Что же ты не захватил жену с собой? — вежливо осведомилась она.

Значит, ей все равно, что в моей жизни была другая женщина. Только глупец мог рассчитывать на иное.

— Не пришло в голову, — пожал плечами Мейсон и пояснил, встретив вопросительный взгляд: — Мы разошлись. Брак был недолгим.

Кейтлин покачала головой и неопределенно протянула:

— Вот оно что…

Она вздрогнула, когда Мейсон взял ее за подбородок и принялся медленно поглаживать шею большим пальцем.

— У тебя нет вопросов, Кейтлин?

— А должны быть?

— Тебе совсем не интересно то, что я сказал?

— Это твоя жизнь, Мейсон, не моя.

— Верно. Но когда-то мы были друзьями. Больше чем друзьями.

— Ты напоминаешь мне об этом во второй раз. — Почему-то она снова прятала глаза. — Не знаю, зачем ты цепляешься за прошлое. Что бы тогда ни было, а было не так уж много, — все это случилось очень давно.

Черт бы побрал эту девчонку! Могла бы выказать хоть немного заинтересованности моим браком.

Снова обратив к нему взгляд, Кейтлин, как ни в чем не бывало, сказала:

— Уверена, история твоего распавшегося брака захватывающе интересна: Но сейчас меня куда больше занимает бедный пропавший теленок.

Как и ее мать, миссис Маллин, Кейтлин умела поставить человека на место. Рука Мейсона упала.

— Какую лошадь мне взять? — деловым тоном спросил он.

Кейтлин указала на гнедого жеребца. Хотя со времен работы Мейсона ковбоем прошло немало времени, любовь его к лошадям не уменьшилась. Норовистый конь, казалось, почувствовал, что этот человек сильнее его, и стоял смирно, пока Мейсон возился с седлом и затягивал подпруги.

Их лошади шли неспешным шагом.

— Когда ты научился летать, Мейсон? — спросила Кейтлин, решив нарушить затянувшуюся паузу.

— О, довольно давно.

— Тебя научил новый хозяин?

Он усмехнулся ей в лицо.

— У меня нет хозяина, Кейтлин.

— Нет?

Ее глаза раскрылись так широко, что Мейсон рассмеялся.

— Кажется, это изумило тебя больше чем то, что я разведен.

— Не совсем так. Ты больше не похож на человека, которому можно приказать.

Мейсону пришлось постараться, чтобы не показать, как он удивлен прозорливостью Кейтлин.

— Некоторое время назад я обнаружил, что должен работать на себя.

— И чем ты занялся?

— Так, кое-чем…

— Это не ответ, сам понимаешь.

Усмешка, с которой Мейсон по-прежнему смотрел на Кейтлин, так обозлила ее, что она, пришпорив лошадь, послала ее в галоп. Мейсон припустил следом.

Прошел почти час, прежде чем он заметил бурую шкуру в траве неподалеку от зарослей смертоносного мескита. Мейсон вытянул руку.

— Вон твой теленок.

— Сама вижу.

— Цел и невредим, доволен травкой и думает лишь о еде, а между прочим, ему очень повезло, что он еще на ногах. Пятьюдесятью футами левее, к тем вон колючкам, — и готово.