Наш общий друг. Часть 1 - Чарльз Диккенс

Сомнительно, чтобы кому-нибудь могло нравиться, когда его принимаютъ за другого. По крайней мѣрѣ мистеръ Венирингъ, который на этотъ вечеръ въ первый разъ надѣлъ сорочку съ грудью юнаго Антиноя (изъ шитаго батиста, только что полученнаго въ Англіи), не видитъ никакого комплимента въ томъ, что его принимаютъ за Твемло, тщедушнаго, поджараго человѣчка тридцатью годами старше его. Мистрисъ Венирингъ точно такъ же не очень польщена тѣмъ, что ее сочли за жену мистера Твемло. Что же касается самаго Твемло, то онъ до такой степени чувствуетъ себя выше Вениринга по воспитанію, что въ дюжемъ господинѣ видитъ грубѣйшаго осла.

Желая съ честью выйти изъ затруднительнаго положенія, мистеръ Венирингъ приближается къ дюжему господину съ протянутой рукой и старается увѣрить эту неисправимую личность, что онъ чрезвычайно радъ его видѣть. Дюжій господинъ; въ своей фатальной свѣжести, отвѣчалъ немедленно:

— Благодарю васъ. Къ стыду моему, я долженъ сказать, что въ настоящую минуту не могу припомнить, гдѣ мы встрѣчались; но я крайне радъ случаю, повѣрьте.

Потомъ, стремительно кинувшись опять на Твемло, старающагося отбиться отъ него всѣми своими слабыми силами, онъ хочетъ представить его своей супругѣ, какъ мистера Вениринга; но прибытіе новыхъ гостей объясняетъ ошибку. Дюжій господинъ вновь пожимаетъ руку Венирингу, какъ Beнирингу, и Твемло, какъ Твемло, и совершенно успокаиваетъ себя словами, обращенными къ послѣднему изъ поименованныхъ:

— Забавный случай, — говорить онъ, — но я крайне радъ ему, повѣрьте!

Твемло, выдержавъ кое какъ это страшное испытаніе, увидѣлъ затѣмъ, какъ Бутсъ переплавился въ Бруэра, и Бруэръ въ Бутса, и какъ изъ остальныхъ семи гостей четверо вошли съ растеряннымъ, блуждающимъ взглядомъ и рѣшительно отказывались признать Вениринга въ комъ-либо изъ присутствовавшихъ, пока къ нимъ не подходилъ самъ Венирингъ. И мистеръ Твемло, сообразивъ все имъ видѣнное, чувствуетъ, что мозгь у него твердѣетъ по мѣрѣ того, какъ онъ приходитъ къ заключенію, что онъ дѣйствительно самый старинный другъ Вениринга. Но мозгъ его размягчается снова, и снова все потеряно въ ту минуту, какъ глаза его усматриваютъ Вениринга и дюжаго господина, стоящихъ рука объ руку, какъ братья-близнецы, въ задней гостиной у двери въ оранжерею, между тѣмъ какъ мистрисъ Венирингъ сообщаетъ ему на ухо пріятное извѣстіе, что дюжій господинъ будетъ крестить ея ребенка.

— Кушать подано!

Такъ возглашаетъ меланхолически офиціантъ, хотя ему слѣдовало бы сказать: «Шествуйте долу и отравляйтесь тамъ, вы, злополучныя чада человѣческія».

Твемло, оставшись безъ дамы, идетъ одинъ позади всѣхъ, крѣпко прижавъ руку ко лбу. Бутсъ и Бруэръ, полагая, что ему нездоровится, шепчутъ: «Ему дурно. Не позавтракалъ». Но они ошибаются: онъ только отуманенъ неразрѣшимой загадкой своего существованія.

Подкрѣпившись супомъ, Твемло скромно бесѣдуетъ съ Бутсомъ и Бруэромъ о придворныхъ новостяхъ; Венирингъ, въ то время какъ на столъ ставится рыба, обращается къ нему за разрѣшеніемъ спорнаго вопроса, въ городѣ или за городомъ въ настоящее время кузенъ его, лордъ Сингсвортъ. Твемло отвѣчаетъ, что кузенъ его за городомъ.

— Въ Сингсвортскомъ паркѣ? — спрашиваетъ Венирингъ.

— Въ Сингсвортскомъ, — отзывается Твемло.

Бутсъ и Бруэръ заключаютъ изъ этого, что съ Твемло не худо сблизиться покороче, а Венирингъ окончательно убѣждается, что это человѣкъ, которому стоитъ оказывать вниманіе. Между тѣмъ офиціантъ обходить вокругъ стола и, какъ какой-нибудь мрачный алхимикъ, обращается къ гостямъ съ предложеніемъ: «Шабли, сэръ?», повидимому, думая про себя: «Вы не стали бы и пробовать его, если бы знали, изъ чего оно состряпано».

Большое зеркало надъ буфетомъ отражаетъ обѣденный столъ и все сидящее за нимъ общество. Отражаетъ оно гербъ Вениринговъ, — вьючнаго верблюда изъ золота и серебра, мѣстами матоваго, мѣстами отшлифованнаго. Геральдическая коллегія отыскала для Вениринговъ предка въ Крестовыхъ походахъ, — предка, который на щитѣ имѣлъ верблюда (или могъ имѣть, если бы захотѣлъ), — и вотъ въ домѣ Вениринговъ появился цѣлый караванъ верблюдовъ, навьюченныхъ фруктами, цвѣтами, свѣчами, и преклоняющихъ колѣни для принятія груза соли. Отражаетъ зеркало мистера Веииринга: сорокалѣтній возрастъ, волосы волнистые, лицо смуглое, наклоненъ къ ожирѣнію; лукавая, таинственная и скрытная физіономія, — благообразный пророкъ подъ покрываломъ, только не пророчествующій. Отражаетъ оно мистрисъ Венирингъ: красива, носъ орлиный, пальцы тоже орлиные; пышно одѣта, вся въ драгоцѣнностяхъ; восторженная, дипломатичная и сознающая, что кончикъ покрывала ея мужа лежитъ и на ней. Отражаетъ Подснапа: исправно кушаетъ; два свѣтлыя торчащія крылышка по обѣимъ сторонамъ плѣшивой головы, столько же походящія на волосы, сколько на головныя щетки, съ туманною картиной красныхъ пупырышковъ на лбу, съ довольно сильно помятымъ воротничкомъ рубашки на затылкѣ. Отражаетъ оно мистрисъ Подснапъ: превосходный объектъ для профессора Оэна, — кости сильно развиты, шея и ноздри, какъ у игрушечнаго коня, черты лица суровыя; головной уборъ величественный: Подснапъ привѣсилъ къ небу свои золотыя жертвоприношенія. Зеркало отражаетъ Твемло — сухопараго, сѣдого, учтиваго человѣка, чувствительнаго къ восточному вѣтру; воротничекъ и галстухъ «Перваго Джентльмена въ Европѣ» [1], щеки втянуты, какъ будто нѣсколько лѣтъ тому назадъ онъ усиливался всосаться внутрь себя и успѣлъ въ этомъ до извѣстной степени, а больше не могъ. Отражаетъ оно совершенно молодую дѣвицу: локоны черные, какъ вороново крыло, цвѣтъ лица хорошій, если оно хорошо напудрено, и теперь именно такого свойства, что можетъ значительно способствовать плѣненію совершенно зрѣлаго молодого джентльмена съ преизбыткомъ имбирнаго цвѣта въ бакенбардахъ, съ преизбыткомъ торса подъ жилетомъ, съ преизбыткомъ блеска въ запонкахъ, въ глазахъ, въ пуговицахъ, въ разговорѣ и въ зубахъ. Отражаетъ зеркало очаровательную старую леди Типпинсъ, сидящую по правую руку отъ Вениринга: большое, тупое, длинное лицо темнаго цвѣта, словно лицо, отраженное въ ложкѣ, и подкрашенная длинная дорожка на головѣ до самой макушки, какъ открытый для публики приступъ къ пучку фальшивыхъ волосъ, торчащихъ на затылкѣ; она съ удовольствіемъ патронируетъ сидящую насупротивъ мистрисъ Венирингъ, которой пріятно быть патронируемой. Отражаетъ оно еще нѣкоего Мортимера, тоже одного изъ самыхъ старинныхъ друзей Вениринга, который никогда до этого дня не бывалъ въ его домѣ да, кажется, и впредь не желаетъ бывать. Онъ задумчиво сидитъ по лѣвую руку мистрисъ Венириніъ; его заманила къ ней леди Типпинсъ (знавшая его ребенкомъ), убѣдила пріѣхать, чтобы побесѣдовать, но онъ бесѣдовать не хочетъ. Отражаетъ зеркало Юджина, друга Мортимера: заживо погребенный въ спинкѣ стула, за припудреннымъ плечомъ зрѣлой молодой особы, онъ мрачно прибѣгаетъ за утѣшеніемъ къ бокалу шампанскаго каждый разъ, какъ его подноситъ алхимикъ. Наконецъ, зеркало отражаетъ Бутса и Бруэра и еще два другихъ буффера, размѣщенныхъ между остальною компаніей, какъ бы въ предупрежденіе несчастныхъ случаевъ.

Обѣды у Вениринговъ всегда превосходные (иначе новые люди не стали бы къ нимъ пріѣзжать), и потому все идетъ хорошо. Мимоходомъ можно замѣтить, что леди Типпинсъ все время производить рядъ опытовъ надъ своими пищеварительными отправленіями, до того сложныхъ и смѣлыхъ, что если бы опубликовать ихъ со всѣми результатами, это облагодѣтельствовало бы человѣческій родъ. Побывавъ во всѣхъ частяхъ свѣта, этотъ старый, но выносливый корабль доплылъ до сѣвернаго полюса, и въ то время, какъ убирались со стола тарелки изъ подъ мороженаго, произнесъ слѣдующія слова:

— Увѣряю васъ, мой дорогой Венирингъ (тутъ руки бѣднаго Твемло поднялись снова ко лбу, ибо ему стало ясно, что леди Типпинсъ готовится въ свою очередь сдѣлаться самымъ стариннымъ другомъ Вениринговъ) увѣряю васъ, мой дорогой Венирингъ, что это дѣло чрезвычайно странное. Я, какъ говорится въ газетныхъ объявленіяхъ, не прошу васъ вѣрить мнѣ на слово безъ надлежащей провѣрки. Вотъ Мортимеръ можетъ удостовѣрить; онъ объ этомъ все знаетъ.

Мортимеръ вскидываетъ свои опущенныя вѣки и пріоткрываетъ ротъ. Но слабая улыбка, какъ будто говорящая: «Къ чему это!», пробѣгаетъ по его лицу. Онъ снова опускаетъ вѣки и снова закрываетъ ротъ.

— Послушайте, Мортимеръ, — говоритъ леди Типпинсъ, постукивая косточками своего зеленаго вѣера по костяшкамъ своей лѣвой руки, которая особенно костлява. — Я хочу, чтобы вы разсказали все, что вамъ извѣстно о человѣкѣ изъ Ямайки.

— Честное слово, я никогда не слышалъ ни о комъ изъ Ямайки, развѣ только о неграхъ, — отвѣчаетъ Мортимеръ.

— Ну такъ изъ Тобаго.

— И изъ Тобаго ни о комъ не слыхалъ.

— Кромѣ,- ввернулъ тутъ Юджинъ до того неожиданно, что зрѣлая молодая особа, совершенно про него позабывшая, быстро отодвинула отъ него свое плечо, — кромѣ одного нашего друга, долго питавшагося однимъ рисовымъ пуддингомъ и рыбьимъ клеемъ, покуда докторъ или кто-то тамъ кому-то тамъ не посовѣтовалъ давать ему чего-нибудь другого, и пока баранья нога не стала его всегдашней діэтой.