Империя Волков - Жан-Кристоф Гранже

Институт Анри-Бекереля размещался в нескольких пятиэтажных корпусах, расположенных по периметру вокруг внутреннего дворика, засаженного деревьями и тщательно подстриженными кустами. На тусклых – серых и розовых – фасадах висели грозные предупреждения: ВХОД ТОЛЬКО ПО ПРОПУСКАМ; ТОЛЬКО ДЛЯ МЕДПЕРСОНАЛА; ВНИМАНИЕ: ОПАСНОСТЬ! Все в этой треклятой больнице казалось Анне враждебным.

Она сделала еще несколько глубоких затяжек, и вкус дыма успокоил ее, словно вместе с табаком в этом крошечном костерке сгорела ее ярость. Анна прикрыла глаза, погружаясь в дурманящий аромат.

Шаги за спиной.

Лоран прошел мимо, не глядя на нее, пересек двор, открыл заднюю дверь машины. Он ждал ее с перекосившимся лицом, нетерпеливо покачиваясь с носка на каблук идеально начищенных мокасин. Анна щелчком отбросила окурок «Мальборо» и присоединилась к мужу. Она скользнула на кожаное сиденье, Лоран обогнул машину, все так же не говоря ни слова, сел рядом, и шофер, плавно тронувшись с места, как космический челнок, повел машину вниз со стоянки.

Перед красно-белым шлагбаумом на входе стояли вооруженные солдаты.

– Я должен забрать паспорт, – напомнил Лоран.

Анна посмотрела на свои руки: они все еще дрожали. Она достала из сумки пудреницу и взглянула в овальное зеркало. Она была почти готова увидеть отметины на коже, потому что ее внутреннее, душевное, смятение силой и жестокостью напоминало удар кулаком в лицо. Но нет – кожа оставалась гладкой, была белее снега, черные волосы подстрижены коротко, à la Клеопатра. Анна медленно, с ленивой кошачьей грацией опустила завесу тяжелых век над темно-синими, удлиненными к вискам глазами.

Лоран возвращался к машине, сгибаясь под порывами ветра. Воротник его черного пальто был поднят. Внезапно Анна ощутила горячую волну желания. Она вгляделась: светлые вьющиеся волосы, яркие глаза, морщинка страдания на лбу… Лоран нервно одернул пальто – он был сейчас похож на боязливо-застенчивого мальчугана, что никак не вязалось с высоким положением всесильного чиновника. Вот так же внутренняя, глубинная неуверенность Лорана в себе внезапно проявлялась в бытовых мелочах, когда он, заказывая коктейль, принимался, суетливо размахивая руками, объяснять, что именно и сколько следует налить в его стакан, или зажимал ладони между коленями и поднимал плечи, показывая, что он замерз или испытывает дискомфорт. Именно эта хрупкость и очаровала Анну – срывы и слабости Лорана так сильно контрастировали с реальной властью, которой он обладал. Но что еще она в нем любила? Что именно она может вспомнить?

Лоран наконец устроился на сиденье рядом с ней. Шлагбаум медленно поехал вверх. Лоран дружески махнул рукой вооруженным охранникам, вызвав мгновенное раздражение Анны. Желание близости с мужем растаяло. Она спросила – жестко, почти грубо:

– Зачем здесь все эти легавые?

– Военные, – поправил ее Лоран. – Эти люди – военные.

Они влились в общий поток машин. Площадь Генерала Леклерка в Орсэ была крошечной и тщательно ухоженной. Церковь, мэрия, цветочный магазин…

– Ты не ответил на мой вопрос, – настаивала Анна.

Лоран бросил небрежным тоном:

– Это из-за Кислорода-15.

– Из-за чего?

Он не смотрел в ее сторону, барабаня пальцами по стеклу.

– Кислород-15. Маркер, контрастное вещество, которое тебе ввели для обследования. Это радиоактивное вещество.

– Замечательно.

Лоран наконец повернулся к ней: он явно пытался успокоить ее, но глаза выдавали раздражение.

– Это не опасно.

– Ну да, конечно, потому-то и нагнали всю эту солдатню!

– Не будь идиоткой. Во Франции любая операция, подразумевающая использование радиоактивного материала, проводится под контролем Комиссариата по ядерной энергетике. А где Комиссариат – там военные, этим все сказано. Эрик просто обязан сотрудничать с армией.

Анна хмыкнула. Лоран напрягся.

– В чем дело?

– Да ни в чем. Просто… ты нашел ту самую – единственную – клинику в Иль-де-Франс, где людей в военной фирме больше, чем врачей в белых халатах.

Пожав плечами, Лоран отвернулся к окну. Машина уже выехала на шоссе, ведущее в глубь Бьеврской долины. Мимо мелькали красно-коричневые стволы деревьев, бесконечной лентой змеились спуски и подъемы.

Небо снова нахмурилось, вдали, у линии горизонта, сквозь низкие дымы облаков едва пробивался белый свет. Казалось, солнце вот-вот одержит победу и зальет окрестности красным огнем.

Минут пятнадцать они ехали молча, потом Лоран снова обратился к ней:

– Ты должна довериться Эрику.

– Никто не будет ковыряться у меня в мозгах!

– Эрик знает, что делает. Он один из лучших невропатологов Европы…

– И твой друг детства. Ты мне тысячу раз это говорил.

– Наблюдаться у него – невероятная удача. Ты…

– Я не буду подопытной крысой.

– Его крысой? – Лоран повторил, нарочито растягивая слова на слоги. – Е-го-кры-сой?! Да о чем ты, черт возьми?

– Акерманн за мной наблюдает. Все очень просто – его интересует моя болезнь, не я сама. Этот тип исследователь, а не врач.

Лоран вздохнул.

– Ты бредишь. Нет, правда, ты…

– Чокнутая? – Ее горький смешок прозвучал как удар, словно где-то захлопнулась железная дверь. – Это уже не новость.

Ее мрачный юмор еще сильнее разъярил мужа.

– И что же? Будешь просто сидеть и ждать, сдавшись на милость болезни?

– Никто ведь не сказал, что болезнь будет прогрессировать.

Лоран поерзал на сиденье.

– Это правда. Прости. Несу сам не знаю что.

В салоне снова воцарилось молчание.

Пейзаж за окном все больше напоминал букет пламенеющих осенних листьев, усыпанных каплями росы. Красноватых, скукоженных, укутанных серым туманом. Лес за окном машины пытался дотянуться до горизонта, напоминая то окровавленные когти хищного зверя, то чеканную резьбу, то черные кружевные узоры…

Они ехали мимо деревень с простыми колокольнями церквей, потом в дрожащем утреннем свете возникла нетронуто-белая водонапорная башня. Трудно было поверить, что до Парижа осталось всего несколько километров.

Лоран предпринял последнюю отчаянную попытку:

– Пообещай хотя бы сделать новые анализы. Забудем о биопсии. Это займет всего несколько дней.

– Посмотрим.

– Я буду с тобой. Мы с тобой, понимаешь?

Это его «мы» не понравилось Анне: Лоран по-прежнему связывал ее выздоровление с Акерманном, а ее воспринимал уже не как жену, но как пациентку.

Внезапно, на вершине Медонского холма, их глазам открылся залитый светом Париж во всем его великолепии. Бесконечные белые крыши домов блестели, как замерзшее озеро, ощетинившееся хрустальными выступами, морозными гранями, мохнатыми комками снега, а дома в районе Дефанс напоминали огромные айсберги. Город плыл навстречу солнцу, впитывая свет и живительное тепло.

Лоран и Анна погрузились в потрясенное молчание: не сказав друг другу ни слова, они проехали Севрский мост и Булонь-Бийанкур.

На подъезде к воротам Сен-Клу Лоран спросил:

– Отвезти тебя домой?

– Нет. На работу.

– Ты обещала, что отдохнешь сегодня.

В его голосе прозвучал упрек.

– Я думала, что устану сильнее, – солгала Анна. – Не хочу бросать Клотильду на съедение. В субботу в магазине всегда нашествие.

– Клотильда, магазин… – передразнил он ее с сарказмом в голосе.

– Что ты хочешь сказать?

– Эта работа… она… Она тебя недостойна.

– То есть тебя!

Лоран ничего не ответил. Возможно, он даже не услышал этой ее последней фразы. Вытянув шею, он пытался разглядеть, что делается впереди: движение застопорилось на кольцевом бульваре.

Нетерпеливым тоном Лоран приказал водителю «вытаскивать их отсюда!». Николя, правильно оценив ситуацию, достал из бардачка мигалку и мгновенно пристроил ее на крыше. «Пежо-607», зайдясь воплем сирены, выехала на осевую и рванулась вперед. Николя жал на педаль газа, а Лоран, вцепившись в спинку переднего сиденья, упивался любым поворотом руля, каждым ловким маневром. Он напоминал сейчас ребенка, увлеченного видеоигрой. Анна всегда изумлялась тому факту, что Лоран, несмотря на все свои дипломы и высокий пост директора Центра исследований и научного анализа Министерства внутренних дел, не забыл кайфа «уличной» работы, не освободился от ее власти. «Несчастный легавый», – подумала она.

У ворот Майо они направились в сторону авеню Терн, и Николя наконец-то выключил сирену. Анна въезжала в свой привычный мир. Улица Фобур-Сент-Оноре, сияющая огнем витрин, зал Плейель – в огромных окнах второго этажа двигались, тянулись вверх тонкие силуэты танцовщиц; своды потолка из красного дерева в магазинчике «Братья Марьяж», где она всегда покупала любимые редкие сорта чая.

Прежде чем открыть дверцу машины, Анна решила закончить разговор, прерванный включением сирены:

– Ты ведь знаешь, это не просто работа. Для меня это способ общения с внешним миром, возможность не застрять навечно в нашей квартире.