Лимонный стол - Джулиан Барнс

Этим не долго осталось. В Лондоне есть местечки, спланированные архитекторами, где звуковая система, последний писк, наяривает новейшие хиты, пока визажистик наслаивает твои волосы и подгоняет их под твою личность. Обходится это, надо думать, в целое состояние, но все-таки лучше, чем здесь. Неудивительно, что здесь пусто. Треснутый бакелитовый радиоприемник изливает танцевальную музыку, из которой песок сыплется. Им бы продавать бандажи, хирургические корсеты и лечебные чулки. Взять за рога рынок протезов. Деревянные ноги, стальные крючья вместо отрубленных кистей. Ну и парики, конечно. Почему парикмахеры не продают парики? Дантисты же торгуют вставными челюстями.

Сколько лет этому типу? Грегори посмотрел на него: костлявый, в глазах тоска, волосы пострижены до нелепости коротко и убрильянтинены в лоск. Сорок? Грегори прикинул. Женат двадцать семь лет. Значит, пятьдесят? Сорок пять, если он сделал ей подарочек, едва научился ширинку расстегивать. Если вообще у него смелости хватило. Волосы уже седеют. В паху, наверное, совсем поседели. А в паху они седеют?

Парикмахер покончил с фазой подстригания изгороди, оскорбительно сунул ножницы в стакан с дезинфицирующей жижей и взял другие с совсем тупыми концами. Щелк, щелк. Волосы, кожа, мышцы, кровь — все до черта близко. Цирюльники-операторы звались они в старину, когда оперирование означало кромсание. Красная полоска на традиционном шесте цирюльника символизировала полоску ткани, которая перетягивала вашу руку, когда цирюльник пускал вам кровь. А еще в его вывеске фигурировал тазик, в который стекала кровь. Теперь они все это бросили и захирели в парикмахеров. Садовые участки, землю ковыряют, а не вытянутую руку.

Он все еще не мог понять, почему Элли порвала с ним. Сказала, что он чересчур уж собственник, сказала, что ей нечем дышать — быть с ним, это словно состоять в браке. Смешно, ответил он. Быть с ней, это как жить с такой, которая гуляет одновременно еще с десятком других. Вот-вот, сказала она. Я тебя люблю, сказал он внезапно из чистого отчаяния. Он никогда еще никому этого не говорил, и понял, что допустил промах. Говорить это следует, когда ты силен, а не слаб. Если бы ты меня любил, ты бы меня понимал, сказала она. Ну так уебывай, сказал он, продышись. Это же была просто ссора, просто дурацкая ссора, только и всего. И ровным счетом ничего не значила. Кроме того, что между ними все было кончено.

— Что-нибудь для волос, сэр?

— А?

— Что-нибудь для волос?

— Нет. Никогда не вмешивайтесь в природу.

Парикмахер вздохнул, будто последние двадцать минут только и делал, что вмешивался в природу, и в случае с Грегори это абсолютно необходимое вмешательство завершилось полным фиаско.

Впереди уик-энд. Новая стрижка, чистая рубашка. Две вечеринки. Сегодня вечером компанейское лакание пива. Налижись в доску и посмотри, что получится — мой способ не вмешиваться в природу. Ох. Нет. Элли. Элли. Элли. Элли. Перетяни мою руку. Я протягиваю тебе оба запястья, Элли. Где захочешь. Не в лечебных целях, но вонзи его. Давай же, если хочешь. Пусти мне кровь.

— Как вы сейчас сказали про брак?

— А? Ну, это единственное приключение, доступное трусливым.

— Ну, если разрешите, так я скажу, сэр, что для меня брак всегда был лучше некуда. Ну, да вы, конечно, человек поумнее меня, университет там и прочее.

— Я цитировал, — сказал Грегори. — Но могу вас заверить, что авторитет в данном вопросе был человеком поумнее, чем мы оба.

— До того умный, что в Бога, надо полагать, не верил?

Да, до того умный, хотел сказать Грегори. Именно до того умный. Но что-то его удержало. У него хватало мужества отрицать Бога только в обществе собратьев-скептиков.

— А позвольте спросить, сэр, сам-то он был из женатых?

Хм. Грегори прикинул. Мадам вроде бы не было? Исключительной любовницы, да, конечно.

— Нет, по-моему, он не был из женатых, как вы выразились.

— Так, может, сэр, он тут не такой уж и эксперт?

В старину, думал Грегори, цирюльни пользовались дурной репутацией заведений, где собирались бездельники обмениваться последними новостями, где для развлечения клиентов играли лютни и виолы. И вот теперь все это возрождается. По крайней мере в Лондоне. Заведения, полные музыки и сплетен, управляемые визажистами, чьи фамилии упоминаются в светской хронике. Девушки в черных свитерах предварительно моют вам волосы. О-о! И не надо самому мыть волосы, перед тем как идти их стричь. Заходишь, щелкаешь пальцами и садишься с журналом в кресло.

Эксперт по бракам взял ручное зеркало и обеспечил Грегори двойной обзор своей работы. Вполне терпимо, не мог он не признать. По бокам коротко, сзади длинно. Не то что некоторые субчики в колледже, которые отращивают волосы во все стороны одновременно, плюс болотная чащоба бороды. Бакенбарды Старой Англии, сальные каскады от затылка, то, се и это. Нет, вмешивайтесь в природу самую чуточку, таков его истинный девиз. Постоянное перетягивание каната между природой и цивилизацией — вот что не дает нам загнивать. Но, конечно, напрашивается вопрос, как ты определяешь природу и как ты определяешь цивилизацию. Это ведь не просто выбор между существованием лесного зверя и существованием буржуа. Это… ну… всякая всячина. Его пронзила тоска по Элли. Пустите мне кровь, потом перевяжите. Если он сумеет ее вернуть, то умерит свое собственничество. И ведь он-то ощущал это как просто близость, доказательство того, что они пара. И сначала ей это нравилось. Ну, во всяком случае, она не возражала.

Он осознал, что парикмахер все еще держит ручное зеркало.

— Да, — сказал он безразлично.

Зеркало было положено стеклом вниз. Паршивый нейлоновый балахон был совлечен. По его воротнику взад-вперед зашуршала щетка. Будто джазовый барабанщик мягко поглаживает свой барабан. Свош, свош. Впереди еще много жизни, верно?

Зал был пуст, радио все еще липко подвывало, но тем не менее голос возле самого его уха перешел почти на шепот:

— Что-нибудь на уик-энд, сэр?

Ему хотелось сказать угу, билет на поезд до Лондона, запись в салон «Видал Сассун», пакет копченых сосисок, ящик эля, немного сигарет с травкой, музыки, чтобы притупить мысли, и женщину, которой я по-настоящему нравлюсь. Но вместо этого он тоже почти перешел на шепот и сказал:

— Пачку «Фезерлайт», пожалуйста.

Вот так, все-таки став сообщником парикмахера, он вышел в яркое сияние дня, призывая уик-энд начаться.

3

Прежде чем отправиться в путь, он зашел в ванную, высвободил зеркало для бритья из кронштейна, повернул его обратной стороной вверх и достал ножницы для ногтей из своего туалетного мешочка. Сначала он подровнял несколько длинных щетинистых волос, выбившихся из бровей, затем чуть повернулся, чтобы свет очертил кустики, торчащие из ушей, и раза два щелкнул ножницами. В легкой депрессии он задрал нос и осмотрел входы в туннели. Ничего излишне длинного. Пока. Намочив кончик фланелевого рукава, он протер за ушами, пробобслеил по хрящеватым извилинам и в заключение поковырял в сернистых гротах. Когда он посмотрел на свое отражение, уши у него выглядели ярко-розовыми от надавливаний, будто он был перепуганным мальчишкой или студентом, робеющим поцелуев.

Как называется эта дрянь, которая теперь — белое пятно у тебя на рукаве? Сам он называл ее ушной коркой. Может, у врачей имеется для нее свой термин. А есть ли грибковое заболевание за ушами, слуховой эквивалент прели между пальцами ног? Навряд ли. Место уж очень сухое. Ну так, может, сойдет ушная корка, и, может, у всех есть для нее свое название, и общего термина не требуется.

Странно, что все еще никто не придумал нового обозначения для тех, кто подстригает живые изгороди и превращает кусты и деревья в разные фигуры. Сначала цирюльники, потом парикмахеры. А когда, собственно, они изготовляли парики? «Визажисты»? Мишура. «Стилисты»? Чистый смех. Как и обозначение, которым он теперь пользовался с Элли. «Ну, я пошел в „Гнездо стрижа“». Стриж. Стрижка. Волосы.

— Э… на три часа к Келли.

Ноготь цвета индиго спотыкается по ряду карандашных заглавных букв.

— Да. Грегори?

Он кивнул. В первый раз, когда он записывался по телефону, и у него спросили его имя, он ответил «Картрайт». Наступила пауза, и потому он сказал «мистер Картрайт», прежде чем понял причину паузы. Теперь он увидел себя снизу вверх в книге записей: «ГРЕГОРИ».

— Келли займется вами через минуту. Давайте-ка, помоем вас.

После стольких лет он все еще не приспособился легко принимать нужную позу. Может быть, его позвоночник сдает. Глаза полузакрыты, нащупываешь затылком край раковины. Будто плывешь на спине и не знаешь, где конец бассейна. А потом лежишь — холодный фарфор поддерживает твою шею, горло обнажено. Снизу вверх в ожидании ножа гильотины.