Право на одиночество - Ника Соболева

На второй день он застал меня в слезах на рабочем месте. Было уже восемь часов вечера, и я думала, что он ушел. Так и было, но Михаилу Юрьевичу пришлось вернуться за какими-то документами.

В тот день я впервые заплакала. Я смотрела на экран своего компьютера, а слезы катились из глаз.

И вдруг вошел Михаил Юрьевич. Я попыталась незаметно стереть слезы, выпрямить спину и улыбнуться, но он сразу все заметил.

– Ох, Наташа. Быстро собирайся, я тебя домой отвезу.

Михаил Юрьевич ничего не говорил мне, пока мы не сели в машину. И только когда я очутилась в теплом салоне автомобиля и закрылась стенка, отделяющая нас от шофера, я совершенно неожиданно для себя опять расплакалась.

– Ну-ну, – Михаил Юрьевич обнял меня и привлек к себе, как это делал мой отец. – Я понимаю, как тебе плохо, девочка моя. Моя мама умерла, когда мне было четырнадцать, и иногда мне кажется, что эта боль жива во мне до сих пор. Я рос с отцом и бабушкой, и каждый раз, когда кто-то из близких людей умирал, мне казалось, что боль умножается.

Я подняла голову и взглянула ему в глаза. Они были такими теплыми и ласковыми…

– Я не знаю, как буду без них, – сказала я тихо.

В тот момент Михаил Юрьевич сделал очень странную вещь. Он поднял руку и вытер слезы с моих щек, а потом наклонился и стал целовать меня. Нежно и легко – в щеки, глаза, лоб… А потом обнял меня крепко-крепко и сказал:

– Ты знаешь, как будешь без них. Ты будешь скучать, девочка моя. Но ты будешь жить дальше и будешь учиться быть мужественной, потому что они по-прежнему рядом с тобой, хоть ты их и не видишь. Зато они видят тебя. И ты будешь стараться – сначала ради них, чтобы они тобой гордились, а потом ради себя самой…

Я помню тот момент так, как будто это было вчера – несколько секунд после сказанного Михаил Юрьевич продолжал смотреть на меня, а потом наклонился и поцеловал меня в губы.

В поцелуях я была неопытна, как только что родившийся младенец – я не целовалась даже в пионерском лагере. И поэтому когда Михаил Юрьевич, такой взрослый мужчина, поцеловал меня, я вначале очень удивилась и только потом начала чувствовать. Губы у него были мягкие и немного мятные. Поцелуй был очень ласковым, но постепенно я, отвечая на него, почувствовала силу в руках Михаила Юрьевича – он обнимал меня и прижимал к сиденью машины…

И вдруг он перестал меня целовать. Я открыла глаза.

– Прости, – сказал Михаил Юрьевич мягко, – я не должен был этого делать. Глупая мужская слабость.

Я смотрела на него во все глаза.

– Я никогда не целовалась…

– Я знаю, девочка моя. Это видно по твоему взгляду, по твоим губам. За этот год я полюбил тебя, как родную дочь. У меня ведь была дочь, и ее тоже звали Наташей. Она умерла через пару недель после своего восемнадцатилетия.

– От чего? – вырвалось у меня.

– От лейкемии. Если бы у меня не было еще сына, которому тогда только исполнилось пятнадцать, я бы сошел с ума, наверное.

Я хотела сказать Михаилу Юрьевичу что-то ободряющее, но не могла – не было слов. А он поднял руку и прикоснулся к моим губам.

– Я буду искренним с тобой. Ничего я не желаю больше, чем сделать тебя своей. Но я все-таки человек, а не свинья, и я слишком люблю тебя для этого.

Михаил Юрьевич взял меня за руку и спросил:

– Простишь?

– Мне не за что прощать, – я улыбнулась. – Вы мне сегодня очень помогли.

В тот момент шофер объявил, что мы приехали к моему дому. Михаил Юрьевич еще раз обнял меня и сказал:

– А теперь иди, отдыхай. Воспитывай в себе умение думать о хорошем. Спокойной ночи, девочка моя.

Когда я вошла в тот вечер домой, на меня вновь навалилась боль от потери родителей, но тем не менее я почувствовала, что мне стало чуточку легче.

После случившегося наши отношения с Михаилом Юрьевичем изменились, но в лучшую сторону – он стал для меня вторым отцом. Я ни капли не сердилась на него за то, что произошло в машине. Как говорила моя мама: «Все люди ошибаются в меру своих способностей». И Михаил Юрьевич удержал себя от главной ошибки.

Через какое-то время по издательству пошел слух, что я – любовница главного редактора. Кто-то услышал, как он ласково назвал меня «моя девочка». Но мне было все равно – те, чьим мнением я дорожила, в это не верили. Светочка сама при мне сказала одной редакторше, что «за грязные намеки можно и уши оторвать».

Итак, новое начальство поднималось по лестнице. Все издательство срочно согнали в наш большой конференц-зал. Там было душно и тесно, и все желающие стоять на двух ногах, а не на одной, наступали друг другу на пятки.

– Где Наталья Владимировна? – услышала я вдруг громогласный голос Ивана Федоровича, нашего технического директора. Иван Федорович – начальник над всеми техническими службами издательства – то есть над редакцией, версткой, художниками, дизайнерами, корректорами и производственным отделом – и один из немногих приличных людей среди нашего руководства.

– Я здесь, Иван Федорович! – я даже подпрыгнула – мой маленький рост не позволял ему разглядеть меня в этой дикой толпе.

– Идите сюда, – махнул мне Иван Федорович. Когда я подошла, он сказал:

– Должен же кто-то помочь мне в общении с этим новым главным редактором… Я только знаю, что его зовут Максим Петрович.

– А откуда он?

– Его наш генеральный перетащил из издательства «Ямб».

Я подняла брови. «Ямб» – издательский монстр, выпускающий сорок процентов всей литературы в стране. Издание книг, книжечек и брошюрок поставлено там на широкую ногу – то есть, на конвейер. Наша «Радуга» хоть и входила в пятерку крупнейших издательств России, но все-таки по количеству издаваемых книг с «Ямбом» даже рядом не стояла.

– Тише, тише! – вдруг закричал кто-то. Народ постепенно замолкал. И вот, наконец, вошел генеральный вместе с незнакомым мужчиной.

– Прошу любить и жаловать, – сказал генеральный. – Максим Петрович Громов, наш новый главный редактор.

– Здравствуйте, – грянули несколько сотен голосов. Я посмотрела на Громова. Лицо у него было приятное, короткие темно-русые волосы, глаза светлые – то ли серые, то ли голубые. Он улыбнулся, и на одной его щеке появилась ямочка.

Дальше начался какой-то хаос. Говорил сначала генеральный – какой-то бред о наших целях и задачах, – потом заставили выступить Ивана Федоровича, затем болтала Марина Ивановна, директор по маркетингу, и наконец предоставили слово Громову.

К тому времени вид у него был уже немного уставший.

– Не буду вас томить долгими речами, – сказал он, – и надеюсь, что оправдаю все ожидания.

После небольшой паузы – наверное, все думали, что он тоже будет говорить длинную речь, – Иван Федорович вдруг воскликнул:

– Позвольте представить вам, Максим Петрович, Наталью Владимировну Зотову, вашего личного помощника! – Иван Федорович так толкнул меня в спину, что я чуть не упала. – Наталья Владимировна, скажите и вы что-нибудь!

Все рассмеялись. Я посмотрела на Громова. Он с интересом глядел на меня.

– Ну что ж, я только хотела бы пожелать Максиму Петровичу успехов на новом месте. А еще поздравить всех женщин с восьмым марта и выразить надежду, что пока они на работе, их мужья приготовят замечательный ужин и вымоют всю посуду, – закончила я вкрадчивым тоном.

Раздался взрыв хохота, а потом аплодисменты женской половины нашего коллектива. Краем глаза я увидела, как скривилась Марина Ивановна – с самого начала она меня терпеть не могла.

– Да, прошу прощения! – засмеялся Громов. – Сегодня все-таки праздник, поэтому, я думаю, после этого приветствия мы можем отпустить всех домой, верно ведь?

– Да, верно, – кивнул генеральный, и ликующая толпа помчалась к выходу. Я направилась вместе со всеми, но вдруг почувствовала, что кто-то взял меня под локоть.

– Простите, Наталья Владимировна, – обернувшись, я увидела лицо Громова. – Я вас ненадолго задержу…

– Сколько угодно, – улыбнулась я.

В начале Громов попросил показать его рабочее место. Когда мы спустились вниз и вошли в кабинет, Светочка как раз убегала.

– Ты идешь, Наташ? – спросила она.

– Нет, я чуть-чуть задержусь, ты беги, – сказала я.

Как только Светочка ушла, Громов повернулся ко мне. В его глазах я вдруг заметила сталь.

– Простите меня, Наталья Владимировна, но я бы хотел сразу расставить все точки над «и». Не успел я зайти в это здание, как на меня обрушились слухи о вашей связи с Михаилом Юрьевичем.

Меньше всего я ожидала таких слов. Я подняла на него удивленные глаза.

– И я хотел спросить вас о достоверности этих слухов. Дело в том, что я не терплю никаких связей на работе…

Я почувствовала, как во мне вспыхивает ярость. Давно уже я так не злилась.

– Максим Петрович, – как только я заговорила, то сама почувствовала, сколько злости в моем голосе, – даже если бы я спала с Михаилом Юрьевичем, вы могли бы сначала оценить качество моей работы, а не поспешно прислушиваться к глупым сплетням Марины Ивановны. Я не желаю отвечать на этот вопрос. Вы можете увольнять меня хоть сейчас.