Макар-Следопыт - Лев Остроумов

— Откуда, дядька? — спросил Макар мужика.

— Из города, — ответил тот. — А ты?

— Я из Заборов. От пана-помещика убежал.

— А куда идешь?

— В Марьевку.

Мужик свистнул.

— Э, малый, ты не дойдешь: да Марьевки верст сорок с гаком.

— А в гаке сколько?

— Еще полстолька!.. Да ты, я вижу, шутник!

— А то, как же!.. Подвезешь?

— Садись, верст двадцать подвезу.

Макар уселся в телегу и похлопал себя рукой по коленке: Дружок сразу смекнул и прыгнул к нему.

— Эге! — заметил мужик. — Да у тебя собака такая же умная, как и ты.

— Мы, дядько, охотники: промаху не дадим!

Мужик помолчал, а потом спросил:

— Как же ты пройдешь в Марьевку? Там ведь красные, а здесь белые: не проберешься через фронт.

— Я-то не проберусь? Посмотрим!

— А чем тебя пан-помещик обидел?

— Выпороть хотел за то, что я за мужиков заступился. Деньги с них требует. Мужик покрутил головой.

— Да, это, брат, плохо. А в Марьевке у тебя кто?

— Сестра.

— А, это хорошо. Не пропадешь. Ты поживи у меня в Диевке, пока война дальше не уйдет, а тогда и пустишься в Марьевку.

— Спасибо. А что, как думаешь, дядько, — надолго к нам белые?

Мужик подумал, оглянулся по сторонам и таинственно прошептал:

— Нет, не надолго.

— Почему?

— Силы за ними нет: господская власть — не народная. Тот победит, за кого народ стоит.

— А за кого народ?

— А кто его знает! — пожал плечами мужик. — Разве я спрашивал?

— Стало быть, красные победят?

Мужик косо посмотрел на Макара и помолчал.

— Да ты не большевик ли? — спросил он немного погодя. — Если большевик, так слезай с телеги: ну, тебя, еще попадешь с тобой в беду.

Макарка захохотал.

— И как же вы все труса празднуете! Вон борода, какая, а баба!

Мужик замолчал и отвернулся. Макар вытащил из-за пазухи хлеб и принялся закусывать. Дружок умильно смотрел ему в рот: пес тоже очень проголодался. Мальчик поделился с ним коркой и долго жевал, глядя в синие дали, подернутые знойным дымком. Вдруг он вздрогнул: откуда-то из-за дальних курганов ветер донес до него тяжелый отрывистый грохот.

— Это что? — спросил он мужика.

— Пушки палят, — отвечал тот. — Вон за теми курганами есть балочка; — по эту сторону белые, а по ту сторону красные. От нашей деревни Диевки всего пять верст.

— Как же вы там живете?

— Страшновато. Иной раз приходится в степь уходить, по коноплям прятаться… Вот ты говоришь, — мы труса празднуем. А побывал бы в нашей шкуре, сам сплоховал бы. Дня два назад заходит ко мне в хату такой же хлопчик, как ты — «Доброго здоровья, говорит, дайте воды напиться». Дали мы ему молока. Он молочка-то выпил, да и ну к нам подъезжать. — «А что, дядько, скоро наши придут?» — Какие такие наши? — «Да те, что за народ!» У меня бабушка старая, разумом слабенька, не смекнула, что он за гусь, возьми да и бухни: «Ох, хоть бы уж поскорей! А то и от красных, и от белых — одно разоренье!» Тут хлопчик кулаком ка-ак стукнет, да как крикнет: «Бандиты! Махновцы! Я вас!» Выскочил во двор, заверезжал в свистульку. Мы — в окно, да за сарай, глядь, двое казаков тут как тут, к хлопчику: «Что такое? С какой стати тревога?» А он им: «В этой, говорит, хате махновцы живут». Тут уж мы дожидаться не стали, давай бог ноги, — до ночи в огородах прятались. Ночью вернулись в хату, а там все вверх дном стоит, и свиньи из свинарника — поминай, как звали! Вот тут и верь прохожему, когда не знаешь, что за человек с тобой говорит. Каждый каждому волком стал, и никому верить нельзя, — вот дело-то, какое, братец!

Макар с любопытством глядел в ту сторону, откуда грохотали пушки: это было для него ново. Правда, через Заборы проходили и красные и белые войска. Но большого боя там не было: только бронированный пароход пустил несколько снарядов и разбил амбар помещику Балдыбаеву. Макар и дед опомниться не успели, как пароход уж проехал дальше. Солдаты же прошли не задерживаясь.

Но там, за синими курганами, дело обстояло иначе: видно, и красные и белые там укрепились, и идут долгие сраженья. Вот будет интересно побывать там и понюхать пороху!

Солнце начинало уже клониться к западу. Далекие курганы становились все виднее и виднее, — a телега ехала прямо к ним. Не доезжая до них верст пяти, мужик свернул с большой дороги, обогнул лесок, и Макар увидел деревню, растянувшуюся вдоль балки. Белые хатки сбегали по откосам к пруду и смотрелись в него своими высокими крышами.

— Вот и наша Диевка, — сказал мужик. — Я тебя завезу к себе: поужинаешь с нами, а то одной краюхой сыт не будешь. И собаке помои найдутся.

— Спасибо! — ответил Макар, жмурясь от радости: перед глазами у него проплыли вкусные вареники в сметане и густой горячий борщ.

Телега въехала во двор и остановилась возле покосившейся хатки. Оттуда выскочила им навстречу молодая баба и кинулась к мужику.

— Данило! — закричала она. — Ой, как же я рада, что ты вернулся! Говорят, белые отступать будут сегодня, в деревне будут стрелять, придется нам в степь уходить.

Данила почесал в затылке и махнул рукой.

— Эх, будь ты проклято! — сказал он. — Погибели на них нет! Хоть бы уж или те, или другие! А то вот уже неделю ни тпру, ни ну, — чуть не каждую ночь в степи ночуем!

— А это кто с тобой? — спросила баба.

— Хлопчик. Макаркой зовут, в Марьевку ему надо.

— Тю, дурак! — сказала баба. — Да разве ты туда попадешь?

— Там видно будет, — перебил ее Данила. — А теперь дай-ка нам поужинать.

Он начал распрягать лошадей, а Макар тем временем перетаскал косы и грабли в сарай. Потом они вдвоем закатили туда же телегу и вошли затем в хату.

Там было очень чисто и уютно: белые стены глядели светло и весело; на них висели картинки и вышитые полотенца; на глиняном полу лежали ковровые дорожки; высокая деревянная кровать, расписанная красными и зелеными цветами, была накрыта двумя рядами подушек, а в углу стояла синяя скрыня — большой деревянный сундук на колесах, где украинцы хранят белье и платье. На деревянном чисто выструганном столе уже стояла дымящаяся миска с борщом.

Старая старушка-бабушка сидела на печи, пытливо вглядываясь в вошедших. Едва завидев Макара, она закричала и замахала руками:

— Чужой! Чужой! Прогони его, Данило! Он опять солдат приведет, а они нам всю хату разграбят!

— Замолчи, бабка, — ответил Данила. — Это хлопчик хороший, я его знаю.

— Все они хорошие, пока не налопаются, — заворчала старуха. — Тот тоже хороший был…

Но Данила засмеялся и усадил Макара за стол. Молодая баба налила им борщу в глубокую тарелку и дала по куску поляницы — серого пшеничного хлеба из муки простого помола. Макар начал хлебать, обжигаясь: давно не видывал он такого вкусного борща; они с дедом больше картошку варили да черным хлебом перебивались, — немудрено, что теперь он уплетал за обе щеки.

Дружок, оставшийся в сенях, жалобно скулил и просился в комнату.

— Марийка! — сказал Данила жене. — Дай собаке поесть: она умная и хорошая собака и хлопчику нашему еще пригодится.

Марийка плеснула борща в черепок и отнесла его в сени. Но не успели они еще покончить с ужином, как на улице поднялся какой-то крик и шум; кто-то бежал, вопя во весь голос, проскакали какие-то верховые. Дружок яростно залаял в сенях.

Данила сорвался с места и выбежал за дверь. Через минуту он вернулся весь бледный.

— Ну, жинка, — сказал он, — беда пришла! Сейчас в деревне начнется бой, белые отступают. Надо удирать, пока не поздно.

Бабы завыли дикими голосами. Старуха скатилась с печи и кинулась бежать. Молодая торопливо открыла скрыню и, захватив оттуда в охапку все, что могла захватить, выскочила вслед за старухой. Данила уже опять запрягал лошадей в телегу. Пока он возился, бабы два раза успели сбегать в хату и вынести оттуда все, что оставалось еще ценного.

В соседних дворах шла та же суета. Не прошло и пяти минут, как Данилова телега, нагруженная вещами и бабами, выехала со двора. По улице уже неслась целая река подвод, верховых казаков, пушек, отступающих солдат в погонах и с кокардами на фуражках. Попадались раненые офицеры, шедшие понуро, с окровавленными лицами, с руками на перевязи.

Где-то совсем близко затрещали частые ружейные выстрелы. Потом гулко бабахнула пушка за деревней. С резким протяжным воем пронесся над головой снаряд и вспыхнул над курганом белым облачком дыма. По улице все понеслось вскачь и бегом.

Макар не поехал с Данилой. Он решил, что отступление ему очень на руку: надо получше спрятаться и дождаться, когда в деревню войдут красные; тогда путь в Марьевку будет свободен. Однако едва он выскочил на улицу, общий ужас захватил и его: повозки неслись вскачь, бледные мужики и солдаты, сидевшие в них, из всех сил нахлестывали испуганных лошадей, те брыкались, становились на дыбы, топтали кого-то ногами, опрокидывали телеги. Бабы, не успевшие уехать, с визгом метались по улицам, ища своих ребятишек; ребятишки, ревя благим матом, неслись оравой вслед за повозками. Под ногами с визгом толклись свиньи, скакали, задрав хвосты, телята, взлетали с кудахтаньем куры, остервенело, лаяли собаки.