Зеркальное отражение - Лорин Батлер

На лице Джона Уинстона отразилось крайнее изумление.

— Опомнись, Патрик! Ведь мы с тобою друзья. Что за вздор ты несешь? Зачем приплел сюда наших детей?

— Приплел? Ха! Да я тебя насквозь вижу, хитрый, низкий интриган! Но не думай, будто я смирился и беспрепятственно позволю завладеть моим ранчо. Дайана станет женой твоего сына только через мой труп!

Губы Джона скривились в нехорошей усмешке.

— Говоришь, через твой труп? Что ж, это нетрудно устроить. — И он положил указательный палец на курок.

— Ну, что же ты медлишь? — поддел Джона Патрик. — Или не хватает духу?

— Последний раз говорю тебе, Патрик, опомнись!

— Стреляй же! Чего ты ждешь?

— Патрик! — почти умоляюще воскликнул Джон, опуская ружье. — Я… я не могу стрелять в друга.

Видя слабость Уинстона, Глэдстон презрительно ухмыльнулся и перекинул нож из руки в руку.

— Как я и говорил, ты всего лишь жалкий трус, Джон. Что ж, раз у тебя не хватает смелости кончить наше дело по-мужски, это сделаю я.

Джон невольно опять поднял дуло ружья.

— Не надо, Патрик! Остановись, пока можно!

— Слишком поздно. — На лице Глэдстона застыло какое-то фанатичное выражение. — Вдвоем на земле нам слишком тесно.

То, что последовало, было скорее похоже на ночной кошмар. Блеснула в воздухе сталь, одновременно раздался ружейный выстрел, и спустя мгновение Дайана и Клейтон увидели, как Патрик Глэдстон схватился за живот и неловко повалился на землю.

— Не-е-т! — не своим голосом вскричала Дайана и бросилась к отцу…

Все подробности того рокового дня навеки запечатлелись в памяти Клейтона. Подбежав к Патрику и увидев, что друг мертв, Джон Уинстон словно обезумел от горя. Он рвал на себе волосы, катался по земле, требовал вызвать врача, словно последний мог хоть чем-то помочь.

Дайана же впала в истерику. Девушка то плакала, то кричала, обвиняя Клейтона во всех мыслимых и немыслимых грехах. Она говорила, что именно Клейтон виноват во всем случившемся. Что он мог бы предотвратить трагедию, но не захотел сделать этого. Что он мечтал о смерти отца Дайаны. Что тот был прав, и Клейтон собирался жениться отнюдь не на Дайане, а на ее земле. Что между ними все кончено, и она больше ничего и слышать не хочет об Уинстонах…

После похорон Патрика Глэдстона Клейтон не раз и не два пытался поговорить с бывшей невестой, но бесполезно. Все его слова как будто наталкивались на глухую стену. Мать Клейтона Ребекка Уинстон уверяла сына, что Дайане надо просто дать время опомниться и тогда она сама увидит, как была несправедлива к жениху.

Однако этого так и не произошло…

Миссис Глэдстон была слишком непрактичной женщиной, чтобы взять на себя обязанности покойного мужа. Так что постепенно вся власть сосредоточилась в руках дочери. Новые заботы и хлопоты помогли Дайане справиться с горем. Однако ее характер стал заметно жестче. На смену прежней мягкости и уступчивости пришли властность и необыкновенное упорство в достижении целей.

Оправившись после трагедии, Дайана начала вновь принимать Клейтона. Однако отныне разговаривала с бывшим женихом только на отвлеченные темы, притом таким сухим отчужденным тоном, что тот потерял всякую надежду на возобновление прежних отношений.

Джон Уинстон так и не смог простить себе случившегося. Несмотря на то, что был признан невиновным как перед законом, так и в глазах всех соседей, знакомых и родственников, старший Уинстон продолжал корить себя в гибели друга. Это не могло не сказаться на его здоровье. Не прошло и года, как Джон скончался, передав управление ранчо единственному сыну.

С тех пор Дайана и Клейтон встречались чрезвычайно редко, и то исключительно по делам, связанным с их землями. Вот почему молодого человека так поразило известие о письме мисс Дайаны Глэдстон, вызвавшее столько мучительных воспоминаний…

Поморщившись, словно от боли, Клейтон резко тряхнул головой, прогоняя непрошеную тоску по так страшно и нелепо потерянному счастью, и поднялся со стула.

Миссис Уинстон с тревогой взглянула на сына.

— Уже уходишь? Но ведь завтрак еще не окончен. Или это из-за того, что я…

— Все в порядке, мама. Меня ждут дела.

Клейтон уже вышел в соседнюю комнату, когда до его слуха донесся голос матери:

— Если захочешь прочитать послание Дайаны, оно лежит на твоем письменном столе.

При упоминании этого имени Клейтон стиснул зубы и зашагал быстрее. Но хотя он и решил не притрагиваться к письму, по крайней мере до вечера, ноги сами привели его в кабинет.

Как и сказала мать, аккуратный белый четырехугольник лежал на массивном дубовом секретере с бронзовой отделкой, привезенном еще прапрадедом Уинстона из самой Англии. Конверт не был надписан. Очевидно, Ребекка узнала об адресанте от верхового, доставившего письмо.

Проклиная себя за бесхарактерность, Клейтон нетерпеливо разорвал конверт. Оттуда выпал сложенный вдвое листок. Текст, написанный изящным женским почерком, гласил:

Уинстон!

Жду тебя сегодня вечером у эвкалипта на границе наших владений. Ровно в семь. Исполни мою просьбу хотя бы ради той дружбы, что связывала нас в детские годы. Если не придешь, то пожалеешь.

Д.Г.

Пробежав записку глазами, Клейтон крепко выругался и, разорвав листок, выбросил ее вместе с конвертом в мусорную корзину. Что за наглость, возмутился он. Уинстон! А ведь раньше Дайана не называла его иначе как «любимый» или «дорогой». И что это за «дружба в детские годы»? Ведь они едва не поженились, черт возьми! Или для Дайаны это ничего не значило?

А эта премилая подпись «Д. Г.»! Неужели Дайана всерьез считает, что он обязан узнавать ее по одним лишь инициалам? Заносчивая мегера! Как она вообще посмела прислать ему такую «просьбу», а вернее, приказ? Или до такой степени уверена, что он примчится по первому же ее зову, что сочла за лишний труд выразить свое пожелание в более тактичной форме? Рыжеволосая ведьма!

Продолжая бормотать себе под нос проклятия в том же духе, Клейтон переоделся в рабочую одежду и отправился на конюшню.

Весь день он был угрюм и суров как никогда. Чувствуя, что хозяин не в духе, работники боялись лишний раз к нему обратиться, предпочитая иметь дело со спокойным и невозмутимым Хэнком. Удивительно, но и породистые мериносы — до чрезвычайности упрямые и своенравные животные, — чувствуя разлитое в воздухе напряжение, покорно шли туда, куда надо, невзирая на безжалостно донимающих их гнуса, духоту и зной.

Подобная обстановка подействовала угнетающе даже на Хэнка. В конце концов он не выдержал и, воспользовавшись кратковременным привалом, рискнул обратиться к Клейтону с вопросом: