В тылу врага - Прасковья Герасимовна Дидык

под палящими лучами солнца. Одни держали в руках узелки с продовольствием, другие сидели на чемоданах и мешках с тем немногим скарбом, что могли взять с собой.

Вслед за прибывавшими на станцию поездами налетали фашистские самолеты. Они обрушивали смертоносный груз на здание вокзала, расстреливали с бреющего полета ожидавших эвакуации жителей, представлявших заманчивую, безопасную цель…

Люди бросались в разные стороны. Матери прижимали детей к груди, пытались укрыть их от осколков бомб собственным телом. Старики хватали узлы, но не будучи в состоянии тащить их, бросали, чтобы тут же упасть сраженными вражеской пулей…

Грохот рвущихся бомб, вопли перепуганных насмерть людей, стоны раненых, надрывный плач детей — все смешалось в сплошной гул. Рушились здания. Пыль густой пеленой стояла над головами…

Мариана впервые увидела столько смертей, впервые ощутила всем существом страшную, нечеловеческую жестокость врага. В первое мгновение она растерялась и в страхе бросилась под защиту здания. Но чей-то спокойный, внушительный голос остановил ее:

— Куда, сестрица? Там раненые.

— Да, да, я сейчас, я так… — невпопад ответила она и стремглав выбежала на площадь. Плотно сжав губы, пересиливая сотрясавшую все тело дрожь, Мариана наклонялась над ранеными, молча перевязывала, оказывала первую помощь. И не казалось странным, что именно в эти страшные минуты в душе потрясенной Марианы мгновенно созрело бесповоротное решение уйти на фронт…

Зенитки, наконец, отогнали фашистские самолеты. Голоса командиров и красноармейцев понемногу приводили людей в чувство, возвращали им самообладание. Когда подошел кишиневский поезд, вся масса ожидавших эвакуации хлынула к перрону. Только одна женщина оставалась неподвижно сидеть на своем узле. Она прижимала к обнаженной груди что-то завернутое в одеяло, прикладывалась ухом к нему, прислушивалась. Пышные волосы ее спутались и в беспорядке падали на плечи и лицо. Но женщина не делала никаких движений, чтобы поправить их. Она сидела неподвижно, словно окаменев. Свисток паровоза, раздавшийся у самого вокзала, вывел женщину из оцепенения. Она поднялась и, пошатываясь, пошла за толпой к перрону. Узел так и остался лежать на земле, но она ни разу не повернула головы, по-прежнему прижимала к груди самое драгоценное, что, видимо, у нее осталось на всем свете, — ребенка.

У входа в вагон женщину так сжали, что ребенок оказался у нее где-то под мышкой. Свободной рукой она хваталась то за стенку, то за чью-то спину, из ее больших черных глаз беспрерывно катились крупные слезы.

Попав в вагон, она начала лихорадочно развязывать сверток. Залитое слезами лицо женщины вдруг расцвело в счастливой улыбке. В вагоне удивленно переглянулись.

— Свихнулась, видно, бедняжка, — послышался чей-то голос.

— Ну-ка, помогите. А ты, милая, дай сюда ребеночка, а сама посиди вон здеся, отдохни, — строго распорядилась пожилая женщина, вздевая на нос очки.

Молодая мать опустилась на колени, развернула пеленки, тихонько подхватила одной рукой худенькие с нежно розовыми пяточками ножки, приподняла кверху, заботливо подвернула сухой край пеленки.

— Крошка моя ненаглядная, — зашептала она, целуя маленькое хрупкое тельце. — Счастливая ты, в рубашке родилась…

— С ней, кажись, все в порядке, — сказала бабка, взглядывая из-под очков.

— Думала, пропало дитя, — заговорила молодая, успокаиваясь. — Слава богу, отдышалась. С каким нетерпением ждали мы его с мужем…

— А я, грешным делом, подумала, что неладно с рассудком у тебя, дочка. Что ж… ничего удивительного. Времечко-то какое? Все может случиться… — говорила бабка, усаживаясь на свой узел.

Мариана отчетливо вспомнила, как вместе со всеми замирала от страха при налетах, и, преодолевая противную слабость в ногах, бежала на крик, перевязывала, приводила в чувство, помогала ослабевшим взобраться в вагон. Сердце разрывалось от жалости к тем, кому уже нельзя было помочь…

— Стой, кто идет! — прозвучало в ночной тишине. Оклик патрульного отвлек Мариану от тяжелых воспоминаний… — Прошу пройти на ту сторону, здесь хождение запрещено.

Девушка вспомнила, что днем здесь упала бомба и не разорвалась. Теперь этот участок оцеплен. Она молча перешла дорогу.

Когда Мариана вошла в общежитие, был уже поздний час. Но девушки не спали. Побледневшие, осунувшиеся за эти дни, они вздрагивали от каждого стука, скрипа дверей.

А ведь совсем недавно в этой комнате кипела молодая студенческая жизнь. Люба спорила с Верой о кинофильме «Дети капитана Гранта»; Маруся затыкала уши, чтобы не слышать, как Лина разучивает на гитаре новую песню; Устя, собираясь на танцы, часами вертелась у зеркала, а Ваня терпеливо ждал ее в коридоре. Все это теперь казалось таким далеким, словно с тех пор прошла целая вечность.

Долго в ту ночь не могли уснуть девушки. Мариана рассказала им о посещении военкомата и своем решении уйти на фронт.

— Своими руками буду стрелять в них. Разве это люди? Хуже собак бешеных, чертовы фашисты.

Только под утро смолк в комнате горячий шепот. Но спать так и не пришлось: началась бомбежка.

Это была последняя ночь, которую Мариана провела в общежитии. На второй день ее зачислили в часть медсестрой. Началась незнакомая, суровая солдатская жизнь. Мариану Флоря часто приглашали в качестве переводчицы в штаб. Однажды ночью, когда допрашивали румынского офицера, в кабинет вошел майор. Он присел к столу, внимательно стал следить за допросом. На гимнастерке его блестел орден Красной Звезды. Пленный все чего-то жался. Он хватался то за живот, то за голову, стараясь увильнуть от прямых ответов.

— Отправьте его, пусть подумает. Потом заговорит, — вмешался майор.

Когда пленного увели, майор обратился к Мариане:

— Давно переводчиком работаете? Из вас бы неплохой контрразведчик вышел…

— Я не переводчик, я медсестра. Это так… — смутилась девушка. — Здесь много румынских пленных, и вот я иногда помогаю.

— Интересно, — сказал майор задумчиво и стал делать какие-то пометки в записной книжке. Затем внимательно расспросил Мариану, кто она, откуда, как попала в армию. Но очередной налет прервал их разговор.

На следующее утро стало известно, что майор прибыл отбирать людей для выполнения каких-то специальных заданий.

— Как фамилия той девушки, молдаванки, что вчера допрашивала румынского капитана? — спрашивал в это время майор у начальника дивизионной разведки.

— Какая из них? У нас пять молдаванок…

— Маленькая, с большими светлыми косами…

— А-а-а! Мариана Флоря! Она у нас смелая, бегает по передовой во весь рост. «Я, говорит, маленькая, меня не заметят». Старательный работник.

— Как вы посмотрите на такую кандидатуру для нашей работы?

— Да, она, пожалуй, подошла бы. Девушка исполнительная и серьезна не по годам…

* * *

Мариана и впрямь была любимицей в части. Уважали ее красноармейцы за смелость, за то, что в беде никогда не оставляла товарища. Бывало, под огнем проползет, перевяжет, притащит раненого.

Неудивительно, что прощались с Марианой в части не без сожаления и грусти.