Невеста рока. Книга вторая - Деннис Робинс

Позднее, когда свирепые мартовские ветры сотрясали огромный замок и будущей молодой матери приходилось постоянно свертываться калачиком поближе к каминам, ее душевные и физические страдания усилились. Иногда рядом с ней сидел Сен-Шевиот, но ее общество, казалось, только смущало его. Тем не менее он был на редкость ласков и учтив, беспрестанно заботился о ее здоровье, то отдавая распоряжения, то отменяя их: ей нельзя делать то, ей надо делать это. Где-то он слышал, что будущей матери нужно пить какое-то особое молоко и есть редкую пищу. И он посылал за новыми коровами из Джерси[3], заказывал всевозможные деликатесы из лондонских магазинов и даже из Парижа. Флер была окружена подарками, от которых буквально задыхалась. Их без конца привозил Сен-Шевиот, всегда охваченный безудержным бахвальством. Иногда своими действиями он даже вызывал у нее смех.

— Вам надо быть веселой, иначе ребенок родится меланхоликом и будет таким же болезненным, как и вы, — выпалил Сен-Шевиот как-то вечером, когда приехал на несколько дней в замок. Сейчас он беспредельно радовался весенней погоде. Ясный апрель перешел в теплый нежный май. Лес стоял зеленый, а солнце все чаще освещало холмы и долины. — Как вам новые книги, которые я принес вам? Вы не находите их забавными? — сердито вопрошал он. — Я же говорил вам, что они занятны.

Она перелистывала страницы романов, угрюмо поглядывая на него, но была смиренна и послушна:

— Я стараюсь чаще смеяться, Дензил. Но это очень трудно, когда пребываешь в скверном расположении духа. Умоляю вас, перестаньте тревожиться о моем здоровье. Сейчас я чувствую себя превосходно, и доктор Босс сказал, что мне нечего бояться.

— Если он окажется не прав, я прострелю ему глотку, — пробормотал Дензил.

Она взглянула на него, ее прекрасные глаза горели презрением. До чего же он жесток и в любви и в ненависти!

Однажды вечером барон упомянул о картине Певерила, где были написаны ее руки.

— Наш юный гений становится дерзким. Он не просил моего разрешения подарить вам это. Однако как ему удалось так похоже написать ваши руки? Вы что, позировали ему… вы осмелились…

— Ведь он писал с меня большой портрет и запомнил их тогда. Он решил, что, подарив мне эту маленькую картину, тем самым выразит благодарность нам обоим.

— Не нравится мне это! — возразил Сен-Шевиот. — Пара рук… какая глупость!

— Наверное, они олицетворяют мгновение молитвы, но такие вещи вас совершенно не интересуют, — произнесла она с необычным для себя сарказмом.

Сен-Шевиот нахмурился и сердито посмотрел на нее. Она лежала на диванчике возле камина в маленькой гостиной, где они проводили время наедине. На ее плечи был наброшен кашемировый платок. Сен-Шевиоту показалось, что она выглядит не так болезненно, как обычно. Она сейчас чертовски красива, подумал он. Его бесконечно раздражало, что так и не удалось полностью сломить юную душу Флер.

— Что ж, раз вам угодна религия, то занимайтесь ею, леди Сен-Шевиот. Вы ведь слишком святая для меня. Не сомневаюсь, что ваша святость сделает вас прекрасной матерью.

Она промолчала. «Прекрасная мать, увы…» — с горечью подумала она. Несмотря на то, что роды приближались, она пока не почувствовала ни капли любви к ребенку Сен-Шевиота. Бедный нежеланный малыш! Конечно же, она будет добра к нему и, безусловно, постепенно полюбит. Ей оставалось ждать еще месяц, а затем все завершится. Она перестала жадно стремиться к смерти, поскольку понимала, что это грешная мысль, ибо если ребенок останется жить, а она умрет, то кто тогда станет ему матерью?

Сен-Шевиот раздраженно зашагал по комнате.

— Сегодня двадцать восьмое мая, — произнес он. — Босс сказал мне, что ребенок должен родиться до конца следующего месяца. И это хорошо, поскольку я надеюсь быть в Лондоне на коронации королевы.

Флер проявила совсем немного интереса к его словам. Но только внешне. Ибо ее всегда интересовали рассказы о молодой королеве Виктории. И она внимательно слушала Сен-Шевиота, когда тот начал обсуждать коронацию. Он сказал, что это будет одно из самых ярких и блистательных событий в истории страны. В посольство уже прибыл герцог Далмации, чрезвычайный посол Франции. В Европе соберутся все коронованные особы. Начинались празднества и пиры, каких раньше не знала столица.

— Говорят, что расходы на это событие достигнут около семидесяти тысяч фунтов, — продолжал он. — Сам же я заказал новый прекрасный костюм для этого случая.

И он стал описывать, сколько французской парчи ушло на его камзол и каким он будет. Рассказывая, он курил сигару и смаковал стаканчик послеобеденного бренди. Со стороны они сейчас могли казаться счастливой супружеской четой, печально подумала Флер. Сен-Шевиот был весел и добродушен. Но только некоторое время. Он скоро устал и собрался уходить. Его пригласил на ужин с карточной игрой один из его приятелей, сэр Эдмунд Фоллиат.

Он взял руку Флер, коснулся ее губами и тут же почувствовал, как дрожит ее тело, поэтому отпустил ее руку и рассмеялся.

— Прекрасно, дорогая. Если вам угодно, возденьте ваши ручки в молитве. Мне все равно. Спокойной ночи. Не забудьте выпить горячего молока. Я пришлю к вам Одетту.

Она кивнула, а Сен-Шевиот добавил:

— Кстати, я беседовал с миссис Д. Она глубоко возмущена тем обстоятельством, что вы не желаете принимать ее, и мне бы очень хотелось, чтобы, когда родится дитя, вы изменили свое отношение к моей славной миссис Д.

— О Дензил! — вдруг воскликнула Флер. — Нельзя ли найти для меня другую домоправительницу? Я просто не могу высказать словами, какое отвращение внушает мне миссис Динглефут!

— Мы уже обсуждали с вами этот вопрос, — холодно произнес он.

Она бросила на него мягкий просительный взгляд.

— Вы даете мне так много того, что мне не нужно, так неужели вы не можете сделать для меня такую малость?

Он заколебался. Ведь в первый раз его молодая жена так прямо и интимно просила его о чем-то. И давняя неистовая, безумная страсть снова охватила его. Он резко повернулся к диванчику, уткнулся лицом в ее грудь и стал лихорадочно целовать ее разметавшиеся локоны.

— Я сделаю все, все, только бы вам было хорошо! Даже уволю из замка бедняжку миссис Д., но только поклянитесь, что любите меня! — тяжело дыша, бормотал он в приливе страсти.

Вздрогнув, она высвободилась из его объятий. Ей показалось, что ребенок в ее чреве протестующе зашевелился. И ее снова охватили страх и отвращение. Она снова, как всегда в таких случаях, словно наяву увидела Бастилию и ощутила похотливые, грубые объятия Дензила в ту ужасную ночь.

— Оставьте меня, — шепотом попросила она. — Уходите. Возвращайтесь к своим любовницам.

Он быстро поднялся, оправил рукав и разразился омерзительным смехом.

— Как это привычно для меня — ваше целомудрие охлаждает мои чувства, превращая их в лед. Но прошу прощения, дорогая. Сейчас, конечно, не время для ухаживаний. Если бы ваш юный гений в башне был скульптором, а не художником, то я бы предложил ему высечь вас из мрамора. Ибо таковая вы и есть!

— Чтобы вы могли взять молоток и разбить эту статую вдребезги? — осведомилась она и, гордо вскинув изящную головку, посмотрела на него в упор. Он отвел взгляд, чтобы не видеть презрения в ее глазах, и широкими шагами направился к дверям.

— Спокойной ночи, — на ходу бросил он, не оборачиваясь.

После его ухода ее гордая голова поникла. Флер могла быть жестокой и твердой в его присутствии, но не тогда, когда оставалась наедине с собою. Неуправляемым магнитом тянуло ее в высокую башню, такую близкую и одновременно такую далекую. Уже много времени прошло с тех пор, как они обменялись короткими фразами с «юным гением», как насмешливо называл Певерила Сен-Шевиот, который, несмотря ни на что, чувствовал в художнике достоинство, которого никто не мог у него отнять.

— Ах, Певерил, дорогой, милый Певерил! — прошептала она.

Ребенок в ней снова дал о себе знать. Флер вздохнула, положила свои прекрасные руки на живот и горько заплакала.

Глава 16

В последние две недели перед родами Флер в Кадлингтоне стояло такое лето, какого не помнил никто из старожилов. Пронзительные ветры, постоянно свирепствовавшие над долиной, утихли. Над лугами витал аромат цветов, в лесах царили тишь и благодать. В парке, окружающем замок, стояла почти тропическая жара. Все вокруг навевало мечтательное настроение и покой. Дни были такие длинные и жаркие, что даже птицы, казалось, уснули и перестали петь, словно оцепенев на неподвижных листьях деревьев. Цветы распускались с неимоверной быстротой. Лепестки роз опадали от жары до наступления сумерек, несмотря на усилия многочисленной армии садовников, чуть ли не ежечасно поливающих их. Только ненавистные Флер орхидеи, распускающиеся прямо на глазах, становились все более массивными, принимая зловеще-порочный вид. Огромные лужайки и широкие газоны из бархатно-зеленых превратились в ярко-золотые. Слуги жаловались на нестерпимый зной и постоянно ворчали. Окна просторного замка все время держали открытыми; двери — тоже, поэтому по многочисленным бесконечным коридорам носились свирепые сквозняки.