Бал жертв - Понсон дю Террайль

«Где я его слышала?» – спрашивала Марион сама себя.

Мнимый повар, которого Аделаида Тальен вполголоса назвала бароном, приложил указательный и средний пальцы левой руки к губам, слегка раздвинул их и свистнул: верховые тотчас подъехали. Один из незнакомцев стал в кругу света, который очерчивали каретные фонари, и Марион побледнела, узнав его. Это был тот самый человек, который два часа тому назад подходил к ней у ворот Тиволи.

– Каднэ! – прошептала Аделаида Тальен.

Тот, который назывался этим именем и вид которого так сильно волновал Марион, приложил палец к губам и пристально на нее посмотрел. В это время повар-барон говорил госпоже Тальен:

– Опасно видеться с вами в Париже: нас подстерегает – моих друзей и меня – полиция Директории, так что было бы безумством обращаться к вам открыто.

– Объяснитесь, барон.

– Помните то время, когда вас звали мадам де Фонтенэ?

– Я этого не забыла, любезный барон.

– В то время вы дали мне обещание.

– Это правда. Я обещала оказать вам такую услугу, какая только будет зависеть от меня.

– Я рассчитывал на вас, и час оказать мне такую услугу настал…

– Что же должна я сделать? – спросила госпожа Тальен.

– Во-первых, позволить мне взять из вашей кареты сундук, который принадлежит мне.

– Как! – вскричала госпожа Тальен вне себя от удивления. – У меня в карете есть сундук, принадлежащий вам?

– Да.

– Как это странно!

– Нет, я послал его вчера вечером в ваш отель, и ваш слуга взялся положить его в вашу карету.

– Но что такое в этом сундуке?

– Одежда, которая нам понадобится в нынешнюю ночь.

– Эту-то услугу вы требовали от меня, любезный барон?

– Подождите… Вы привезли Марион, хорошенькую цветочницу?

– Вот она, как вы видите.

– Это вторая часть услуги, о которой мы говорили. Вы представите Марион, которую знают все, в великолепные залы Гробуа, где наш роскошный гражданин Баррас воображает себя французским королем.

Аделаида Тальен улыбнулась и сказала:

– Что дальше?

– В былые времена в той зале не посмели бы представить Марион-цветочницу, но теперь… среди этого странного и пестрого общества, которое называется двором Директории, среди этого странного света, который есть странное соединение общества старого и общества нового, найдут очаровательным появление этой восхитительной девушки в красной юбке, которая отказывается от бриллиантов, которые ей предлагают, и хочет остаться цветочницей.

– В самом деле, я могу вас уверить, что она будет хорошо принята. Меня найдут даже восхитительной за то, что я подумала об этой эксцентричности. Но услуга, о которой вы меня просите, не заключается ли в трех частях?

– Да.

– Посмотрим же третью часть.

– Двое моих друзей и я, – продолжал мнимый повар ироническим тоном, – слышали о чудесных балах гражданина Барраса.

– Они в самом деле очень хороши… Когда я бываю на них, – отвечала госпожа Тальен с кокетливой улыбкой.

– Может быть, на них бывает общество чересчур смешанное, – с насмешкой сказал лжеповар, – но не надо быть слишком строгим относительно этикета. В новом правлении новые и нравы.

– Далее, барон, далее.

– Мои друзья и я очень желаем видеть нынешний праздник.

При этой просьбе, как будто очень простой, Аделаида Тальен смутилась и чуть не вскрикнула.

– Вы с ума сошли, барон! – сказала она.

– Почему это?

– Потому что вы забываете, что вы еще изгнанник.

– Что это за беда?

– Осуждены на смерть…

– А все-таки я жив.

– Если вы будете в Гробуа сегодня, вы найдете там большое общество.

– Надеюсь.

– Вас узнают.

– Клянусь вам, нет! Мои друзья и я во время нашего пребывания в Англии брали уроки у одного английского актера, который великолепно переодевается, и нас сегодня нельзя будет узнать.

– По крайней мере не в этом костюме.

– Конечно. У нас в сундуке, который вы привезли из Парижа, есть платья, которые произведут особый эффект на бале гражданина Барраса, и парики, и бороды, которые переменят нашу наружность.

– Вы хотите, чтобы я ввела вас в Гробуа?

– Нет, не то. Я желал бы просто, чтобы вы приказали принять гостей, которые явятся от вашего имени.

– Любезный барон, – сказала госпожа Тальен задумчиво и с некоторым беспокойством в голосе, – берегитесь!

– Чего?

– Если вас узнают, вас арестуют.

– Хорошо.

– Я буду не в состоянии вас спасти.

– Мы не будем иметь надобности в вас, и вы не скомпрометируете ваше влияние, как оно ни было велико…

– Хорошо, я велю вас принять. Но вы сказали, что вы переоденетесь.

– А то как же?

– На дороге?

– О нет!… У Каднэ и у меня есть в ста шагах отсюда, в чаще леса, очень хорошенькая уборная.

– Какая шутка, барон!

– Я не шучу. Мы наняли домик у дровосека и преобразовали его. Этот черт Каднэ, – продолжал барон, смеясь, – перевез туда духи, мыло и туалетный уксус. Скоро вы сами прочувствуете – мы будем надушены, как завзятые щеголихи.

Пока барон разговаривал с госпожой Тальен, Марион не спускала глаз с человека, называвшегося Каднэ. Он сделал таинственный знак, выражавший: «Что бы ни случилось – не удивляйтесь. Все, что случится, будет происходить по нашей воле и для общего дела, известного вам».

По знаку барона один из лакеев госпожи Тальен открыл ящик кареты и вынул оттуда сундук размером с дорожный чемодан. Барон взял этот сундук и подал Каднэ, который положил его поперек седла, потом барон вскочил на лошадь другого всадника, стоявшего несколько поодаль, и закричал: «До скорого свидания!»

Всадники съехали с дороги в чащу леса, а карета направилась рысью к Гробуа.

У гражданина Барраса, одного из трех директоров нынешнего правительства, танцевали. Гробуа в этот вечер походил на дворец из «Тысячи и одной ночи». Парк был иллюминирован. Нарядная толпа, жадная до удовольствий, разодетая в газ и шелк, наполняла залы с восьми часов вечера; к парадному подъезду то и дело подъезжали кареты, коляски и даже скромные фиакры. Из всех этих экипажей выходили приглашенные гости в самых разнообразных костюмах, но на всех лицах было как будто облако; говорили шепотом, спрашивали друг друга глазами.

Баррас в блестящем вышитом кафтане, в шляпе с красными и белыми перьями прохаживался по залам с озабоченным видом, потом выходил на террасу прислушиваться к отдаленному шуму. Это потому, что царица праздника еще не приехала. Вдруг послышался стук подъезжавшего экипажа, все сердца забились, все губы прошептали:

– Вот она!

Из комнат выбежали на двор, а когда карета восхитительной Аделаиды Тальен въехала в большую аллею парка, толпа ринулась со двора на встречу своего кумира, и человек двадцать щеголей принудили кучеров распрячь лошадей. Аделаида Тальен въехала на двор Гробуа, влекомая восторженной молодежью. Она с триумфом входила в залы. Это была не радость, а сумасбродный восторг, и, как будто в театре, ей начали аплодировать, и аплодисменты продолжались несколько минут. Только когда этот энтузиазм стих, приметили, что госпожа Тальен приехала не одна, но она до такой степени привлекла всеобщее внимание, что никто не приметил Марион – даже Баррас, который, однако, сам отворил дверцу кареты. Госпожа Тальен сделала знак, что хочет говорить, и неистовые восклицания, восторженный говор сменились почтительным молчанием. Госпожа Тальен хотела говорить, и все должны были ее слушать. Она обернулась и взяла за руку Марион, которая шла за нею и которой еще никто не видел, и представила ее Баррасу, говоря:

– У вас, наверное, здесь есть много хорошеньких женщин, но нет ни одной прекрасней этой.

– Марион! Марион!

– Это цветочница из Тиволи.

– Это прелестная, несравненная Марион! – кричали сто голосов.

И вся молодежь захлопала в ладоши и окружила Марион, взволнованную и краснеющую, крича ей «браво!».

– Гражданин директор, – продолжала госпожа Тальен, – вот последний букет Марион; он для вас.

Баррас взял букет из рук Марион и подал госпоже Тальен, которая заткнула его за пояс. Странное дело – если подумать о популярности, которой пользовалась Марион, и что Баррас никогда ее не видел; еще страннее то, что директор невольно вздрогнул, увидев Марион, точно эта женщина, еще пока не известная, должна была иметь влияние на его судьбу.

– О, какое прелестное создание! – прошептал он на ухо Аделаиде Тальен.

Аделаида, все держа Марион за руку, взяла под руку Барраса и увлекла его в маленькую гостиную, откуда толпа поспешила выйти. Обожатели госпожи Тальен были столько же скромны, сколько пламенны, и умели удаляться от своего кумира, желавшего говорить наедине с Баррасом. Оркестр, на время умолкнувший, опять принялся за свое дело, и танцы продолжались. В это время Аделаида Тальен говорила директору:

– Как принимают ваших гостей у ворот замка?

– Я… не знаю, – отвечал Баррас, не поняв вопроса.