Бал жертв - Понсон дю Террайль

– Вы можете ему верить!

– Я прошу вас завязать мне глаза, – продолжал Баррас, – и посадить в карету, которая отвезет меня на дорогу в Гробуа.

– Этого не нужно, – сказал Каднэ, – тебе не станут завязывать глаза, гражданин директор. Мы верим твоему слову.

Баррас поклонился. Потом, обратившись к маркизе де Валансолль и Марион, сказал:

– Я должен каждой из вас жизнь человека. Рано или поздно, может быть, вы напомните это обещание.

Маркиза и Марион остались безмолвны. В последний раз обратившись ко всем этим людям, которые прежде осудили его, а потом простили, Баррас сказал:

– Господа, я знаю, что между вами есть люди, которые были осуждены заочно и которые, если попадутся в руки полиции, будут отправлены на эшафот. Но если Французская республика не может всегда прощать, то по крайней мере она может закрывать глаза. У меня будут готовы паспорта для тех, которые захотят оставить Францию.

Ответом ему была тишина.

Через несколько минут гражданин Баррас выходил с завязанными глазами из залы Бала жертв и снял свою повязку только у Шарантонской заставы. Через час он приехал в Гробуа.

Уже рассветало, но праздник директора продолжался. Исчезновение хозяина дома приметили, но имя Марион переходило из уст в уста, и женщины завидовали Марион, а мужчины – гражданину Баррасу.

Только одна особа оставалась озабочена и растревожена, но она молчала и никому не поверяла своей озабоченности и своего беспокойства. Эту особу Баррас встретил первой, возвращаясь через сад, в крытой и темной аллее.

– Поль! – сказала она, подбегая к нему.

Баррас вздрогнул и удвоил шаги.

– А! Это вы, Ланж? – сказал он.

– Это я, – отвечала молодая женщина (а женщина эта была молодая да еще и хорошенькая), – я ищу вас везде со вчерашнего вечера.

Она схватила его за руку и увлекла в луч света, отбрасываемый венецианским фонарем, висевшим на дереве. Баррас засунул большой палец правой руки за жилет и принял победоносный вид.

– Вы ведь знаете, красавица моя, – сказал он, – что мы теперь не более чем просто добрые друзья?

– Ну и что же?

– Что мы взаимно возвратили друг другу полную свободу… с известного дня.

– Так, и что же дальше? – спросила мадемуазель Ланж.

Это была прелестная, грациозная актриса из театра Республики, мадемуазель Ланж, любимая воспитанница мольеровского дома.

– Я вздумал воспользоваться моей свободой, моя обожаемая, – сказал Баррас, приняв развязный вид.

– А!

– Пока вы здесь танцевали…

– Вы отправились забавляться в другое место?

– Именно.

– Вы увезли с собой цветочницу Марион?

– Может быть… Признайтесь, она ведь очаровательна? Почти так же, как и вы…

Директор-волокита обнял мадемуазель Ланж и поцеловал ее, но молодая женщина вырвалась и осталась печальна и серьезна.

– Мой бедный Поль, – сказала она, – ваша одежда в беспорядке, ваши волосы растрепаны, и вы бледны, как привидение.

– В самом деле? – спросил Баррас, вздрогнув.

– Я не спорю, что вы уехали из Гробуа с Марион, но…

Ланж взглянула на Барраса – тот потупил взгляд. Она переспросила:

– Разве не вы увезли Марион?..

– Вот еще!

– А, так это она вас увезла?

– А! Вот это уже смешно!

Баррас попытался рассмеяться. Ланж положила свою маленькую белую ручку на руку смущенного директора.

– Я знаю многое, – сказала она.

– Что же вы знаете?

– Вы получили вчера утром письмо.

– Да.

– В этом письме вас предупреждали, что вас хотят убить.

– Да.

– Это письмо написала я.

– Вы?!

– Да, я. Вы, наверное, подвергались опасности в эту ночь.

Баррас промолчал.

– Я не спрашиваю вас, – продолжала Ланж, – как вы спаслись… Для меня это все равно, если вы здесь… Только послушайтесь меня и будьте осторожны… Прощайте!

– Как! – сказал Баррас. – Вы меня покидаете?

– Я уезжаю.

– Вы уезжаете из Гробуа?

– Да, друг мой. Сейчас пять часов утра. У меня репетиция в двенадцать, а вечером – спектакль. Прощайте… или, лучше, дайте мне руку, мы пойдем по этой аллее, которая ведет к калитке, и вы проводите меня до кареты.

Баррас повиновался. Через несколько минут он сам отворил дверцу и посадил в карету Ланж. В карете сидела толстая женщина лет сорока, которая заворчала от удовольствия, увидев свою госпожу.

– А! Так с вами была Жаннетта, это милое создание? – воскликнул Баррас, затворив дверцу и просовывая голову в окно.

– Я не оставляю свою госпожу, – сказала Жаннетта.

– Никогда? – улыбнулся Баррас.

– О, чрезвычайно редко!

– Она отлично охраняет меня, – сказала Ланж, смеясь.

– В самом деле?

– Все обожатели приближаются ко мне с почтением.

– Любовь – глупость, – возразила Жаннетта, – на нее не купишь серебра, замка и годовых доходов.

– Добрая Жаннета! – сказал Баррас, смеясь. – Ее никогда не обвинишь в ненаходчивости. До свидания, моя красавица!

Баррас наклонился и сделал знак кучеру, тот хлопнул бичом, карета тронулась.

– Сударыня… Сударыня… – с живостью сказала Жаннетта. – Ах, если бы вы знали!

– Что такое? – спросила Ланж.

– Он был здесь.

– Кто?

– Машфер.

– Знаю, – холодно сказала Ланж.

– А вы видели его?

– Да.

– Он с вами говорил?

– Нет.

Жаннетта перевела дух.

– Слава богу! – сказала она.

– Что ж, если бы он и говорил со мной? – сказала Ланж. – Если бы он приехал в Гробуа нарочно для меня…

– Ах, сударыня!..

– Разве это не друг мой?

– Друг… Без гроша за душой… Изгнанник, которого разыскивает полиция…

Ланж пожала плечами.

– Вот увидите, в одно прекрасное утро, – продолжала Жаннетта, воодушевляясь, – полиция явится к вам.

– Плевать мне на полицию!

– Ваши бумаги захватят.

– Я прежде их сожгу.

– Вы будете арестованы… посажены в тюрьму, конфискуют ваш отель, ваше белье, ваши процентные бумаги, и все это из-за аристократишки… из-за этого бродяги.

Ланж перебила Жаннетту:

– Я тебе запрещаю говорить мне о Машфере.

– По крайней мере, вы не будете его принимать?

– Приму, если он придет.

Жаннетта вздохнула и замолчала. Карета, запряженная почтовыми лошадьми, приближалась к Парижу. Проехав Шарантонскую заставу, она направилась к Сен-Жерменскому предместью, где прелестная и несравненная актриса Ланж выстроила себе отель между двором и садом, отель, достойный ее богатства, таланта и красоты. Двор был заставлен статуями и мраморными колоннами, в ветвях больших деревьев пели тысячи птиц.

Банкир Гопп, поставщик Летран и Симон, богатый каретник, попеременно тратили сумасшедшие суммы, чтобы украсить и меблировать это жилище. Чеканное серебро, золотая посуда, восточные ковры, картины великих живописцев, мрамор белее снега – все это находилось в отеле актрисы Ланж.

Она воротилась домой с задумчивым лицом, едва удостаивая презрительным взглядом все эти богатства, и прямо прошла в небольшой будуар, обитый материей серо-жемчужного цвета с золотыми полосами. Этот будуар был ее любимым убежищем и сообщался с садом несколькими ступенями, которые вели в уединенную аллею. В конце этой аллеи была калитка в соседний переулок, за калиткой дерновая скамья.

Ланж разделась; потом, вместо того чтобы лечь в постель, закуталась в широкий пеньюар и отослала Жаннетту. Когда Жаннетта ушла, Ланж взяла с камина роль, которую она должна была играть в тот вечер. С ролью в руке вышла она в сад и по уединенной аллее дошла до дерновой скамьи, находившейся у калитки, и села на эту скамью. Не просидела она и двух минут, как два тихих удара послышалось снаружи. Ланж поспешно встала, сердце ее сильно забилось, а щеки вспыхнули.

VIII

Ланж отперла калитку, и какой-то мужчина влетел как ураган.

– Скорее! – сказал он. – За мною следят!

Этот человек был закутан в плащ, закрывавший ему часть лица. Ланж поспешно заперла калитку. Тогда вошедший мужчина скинул плащ, и молодая женщина бросилась ему на шею, говоря:

– Ты, верно, хочешь лишить меня жизни?

Он с восхищением поцеловал ее в лоб.

– Как ты добра и преданна! – сказал он. – Я тебя люблю!

– Ах! Если бы ты истинно меня любил, – сказала она, – ты не подвергал бы свою жизнь опасности каждую минуту, мой обожаемый Арман! Видишь ли, – продолжала она с воодушевлением, – я знаю все!…

– Ты знаешь… все?

– Да, все.

На губах его появилась гордая улыбка. Он сел возле Ланж и окинул ее белоснежное чело с чуть заметными голубыми жилками взглядом, смешанным с нежностью и с самонадеянностью мужчины, который чувствует себя любимым.

– И что же вы знаете, мой прелесный ангел? – спросил он.

– Я знаю, что ты был в Гробуа.

– Да… Я видел тебя там…

– О! И я видела тебя… И испугалась.

– Дурочка!

– Испугалась твоей смерти, мой Арман… Ноги у меня подогнулись… Пелена пала на глаза…

– Чего же ты боялась, моя обожаемая?