Король Абдель Азиз: создатель Саудовской Аравии - Александр Яковлев

В частых беседах со старшим сыном эмира, молодым Абдель Азизом, эмир Мубарак частенько пускался в рассуждения о несправедливости судьбы, лишившей столь славный род Саудидов их законной славы и созданного государства. Он замечал, что слова его падают на благодатную почву.

Восемнадцатилетний Абдель Азиз, высокого роста, плечистый, обладавший немалой силой, имел пылкий характер и страстную натуру. В отличие от отца он много болезненнее переживал унизительное пребывание в Стамбуле и долгие годы кочевания по разным племенам, принимавших Саудидов по долгу гостеприимства, а отчасти из милости. Гордость юноши страдала, и тогда он дал себе слово: сделать всё, что возможно для возвращения имени Саудидов его гордого звучания и возрождения их господства в Аравии.

Несколько раз он видел один и тот же сон: он едет на коне по пустыне и вдруг видит приближающегося вождя Рашидидов. У обоих почему-то нет оружия, но враги не бегут, а стремительно летят друг на друга… На этот моменте странный сон неизменно обрывался. Старый Абдель Рахман не раз повторял ему, что это лишь мечты, которые рухнут при соприкосновении с действительностью, как песчаные горы от сильного ветра, но юность упряма и самолюбива. Теперь же Абдель Азиз слышал свои мечты из уст другого, причём уважаемого и авторитетного человека, правителя небольшого, но самостоятельного государства, умело балансировавшего между двумя равно недружественными к арабам силами — Турцией и Англией. Давние мечты вспыхнули с новой силой. Юноша ощутил себя мужчиной и жаждал подвигов.

Его отец, умудрённый многими бедами и испытаниями, находился в возрасте силы и мудрости. Абдель Рахман рассуждал иначе, чем его сын, но и он, конечно же, не мог не желать возвращения на родину. Из рассказов близких к нему кочевников Неджда он знал о нарастающем недовольстве людей жестокостью и жадностью Рашидидов, обложивших и без того почти нищее население городков и деревень большими налогами и собиравших их путём насилия. Старый эмир считал возможным решиться на попытку завоевания Неджда, потому что из долгих, не всегда откровенных бесед с эмиром Мубараком он понял, что Кувейт готов оказать им помощь. А за Кувейтом стояли англичане, самая большая и самая реальная сила в регионе в то время.

И всё же Абдель Рахман лишь прикидывал и обдумывал, он страшился неудачи. Не смерть пугала его, смерть в бою — достойный конец жизни для настоящего мужчины, но новое поражение стало бы широко известным и привело бы к ещё большему падению авторитета Саудидов. К принятию решения его подтолкнул старший сын, который теперь думал и говорил лишь о завоевании Неджда.

Осенью эмир Абдель Рахман возглавил успешный набег на одно из селений кахтанов, группы племён, дружественной шаммарам. Он убедился, что Саудидов помнят, что кахтаны, аджман, мутайр и некоторые другие племена готовы оказать им поддержку. Теперь следовало бы собрать сил побольше и начать возвращение, но этому препятствовал кувейтский эмир. Мубарак преследовал собственные цели и видел в Саудидах лишь удобное орудие, которое он намеревался использовать до поры до времени, до — установления своей власти над Аравией.

Вот почему после первой пробы сил, в январе 1900 г. эмир Кувейта собрал войско из горожан и кочевников, к которому предложил присоединиться и Абдель Рахману. Тот принял предложение и привлёк к движению своих сторонников из дружественных племён. Старший сын тяготился подчинённым положением при Мубараке и выговорил себе право действовать самостоятельно. Основные силы двух эмиров были направлены в северном направлении, к столице Рашидидов городу Хаилю, где находились главные силы противника. Абдель Азиз решил двинуться южнее и захватить былую столицу Саудидов — эр-Рияд. С военной точки зрения это мало что значило, но старики уступили романтическому порыву юноши.

Поход оказался крайне неудачным. Они смогли продвинуться вперёд и захватить несколько селений, причём почти без сопротивления. Однако, самонадеянный Мубарак слишком уверился в своих силах и слишком презирал противника. Никто не знал, что британский агент на Бахрейне прямо поддержал воинственные стремления Мубарака, и тот смог получить несколько десятков новых британских винтовок. Но правитель Рашидидов, эмир Ибн Митаб, в свою очередь, мобилизовал все свои силы, сумел получить от турок дополнительные партии оружия и боеприпасов, и это позволило ему в марте разгромить объединённые силы кувейтцев и их союзников недалеко от оазиса эс-Сариф.

Абдель Азизу повезло немногим больше. Он сумел ворваться в столицу предков, но шаммарский губернатор эр-Рияда Аджлян ибн Мухаммед успел укрыться в цитадели — крепости эль-Мисмак, находившейся в центре города. Два дня правильной осады не принесли успеха молодому эмиру и его кувейтским союзникам, хотя жители города открыто выражали ему поддержку. Узнав о разгроме войск отца и Мубарака, Абдель Азиз покинул эр-Рияд, ибо действовать малочисленными силами казалось бессмысленным.

Ибн Митаб отметил свою победу кровавыми расправами над жителями Бурайды, Унайзы, эр-Рияда и других городов за их симпатии к кувейтцам и ненавистным Саудидам. Обеспокоенные турецкие власти стали готовиться к нанесению военного удара по Кувейту для того, чтобы поставить на место слишком возомнившего о себе эмира Мубарака, Саудидов в расчёт особенно не принимали.

Растерянный и напуганный кувейтский эмир бросился за поддержкой к британскому агенту. Начались длительные и напряжённые дипломатические переговоры. Своё мнение о ситуации высказывали также представители Берлина и Санкт-Петербурга, заявившие о необходимости сохранения статус-кво в Аравии. В Стамбуле султан Абдул-Гамид, получивший малопочётное прозвище Кровавый, горел желанием хорошенько проучить лукавого кувейтца, но британский посол официально предупредил его о готовности кабинета её величества королевы Виктории по просьбе законного правителя эмира Мубарака послать в Кувейт британские войска. Оккупация Кувейта англичанами, равно как и само по Себе нахождение английских войск на землях, формально входящих в состав Османской империи, были невозможны. Абдул-Гамид отступил. Было заключено англо-турецкое соглашение о взаимном отказе от направления войск в Кувейт.

Тем не менее, по подсказке султана Ибн Митаб с величайшей готовностью нанёс сильный удар по эмирату. Он вступил в его пределы и осадил небольшое селение эль-Джахра на берегу Персидского залива. По распоряжению вице-короля Индии в воды залива был послан британский крейсер, который обстрелял лагерь шаммаров. В эмират стали открыто поставлять большие партии британского оружия, а в Стамбуле британский поверенный в делах вновь протестовал против действий турецкого вассала. После нескольких недель безрезультатной осады Ибн Митаб по распоряжению султана отошёл от эль-Джахры.

Такой поворот событий вызвал величайшее разочарование у кувейтского эмира, раз и навсегда отказавшегося от попыток распространить своё влияние на внутреннюю Аравию. Очередная неудача сильно повлияла и на эмира Абдель Рахмана, вновь убедившегося в собственной слабости как правителя. Не пал духом лишь молодой Абдель Азиз.

Отсутствие денег, современного вооружения, сильных и надёжных союзников, поддержки со стороны великих держав как будто не смущали его. «На что же ты надеешься?» — спрашивал отец. «На себя!» — отвечал сын. Он был в то время очень высок, худ, имел небольшую бородку и усы, но обладал уже сильным взглядом, которого страшились иные из рабов их семьи.

Жизненный опыт девятнадцатилетнего Абдель Азиза к тому времени был велик и разнообразен. Он знал жизнь пустыни и жизнь восточного города.

В пустыне он жил с отцом в одной палатке, любил смотреть на восход солнца, когда медленно выплывающий снизу ярко-красный шар светила неуловимо быстро становился золотым и обретал нестерпимое для глаз сверкание. С подсказками отца он постигал умение ездить верхом на коне и на верблюде, ориентироваться в бескрайней пустыне, находить воду и определять погоду на завтра. Ему был понятен и близок аскетический образ жизни бедуина, с одной стороны, зависимого от бесчисленных стихий природы, с другой — способного использовать своё знание природы; часто живущего впроголодь, но стремящегося прежде всего накормить и напоить верблюда; презирающего арабов, занятых «грязным» трудом — ремесленников, земледельцев, а самому часто пускающегося в разбойный набег («газу») на мирные караваны, но всегда дающего дружелюбный приют любому гостю.

О жизни в Стамбуле он знал по рассказам других. Там всё было непохоже на родную пустыню, однако ему нравилось слушать о величественных мечетях и богатых дворцах, о весёлом оживлении торговых рядов, набитых до отказа коврами, подносами, кинжалами, золотыми изделиями, посудой, сладостями, зерном, маслом, чего там только не было… Это было так непохоже на скудость аравийских базаров, где главным сокровищем был жемчуг, который его ловцы поднимали со дна Персидского залива. В столице Османской империи он представлял зелень парков вокруг султанских дворцов, грандиозность двух огромных мечетей, чьи купола и высокие минареты были видны отовсюду: Айя-Софии, переделанной из православного собора, и Голубой мечети. Вместе с отцом и братьями он посещал службы в мечетях, дома читал Коран, мудрость которого открывалась ему постепенно, и Стамбул виделся ему из Аравии чужим, позднее он никогда не испытывал желания приехать туда. Море, разделявшее огромный пёстрый город широким рукавом, пугало его своей огромностью, казалось враждебной стихией, не то, что родная пустыня.