Соларис. Разбитая судьба - Анна Панкратова

– Иногда надо чем-то жертвовать, – прошептала Флоренс, замечая Руби и Лиама – короля и королеву – которые ругались у входа в библиотеку, где проводились собрания парламента и некромантов, служивших в отделе защиты. – Кульминация близка… так! Тебе надо войти в роль, ты – Флоренс, тебе больно, страшно, но ты хочешь мстить…

Руби замолчала и повернулась к ней. Длинное платье и белые волосы раздул ветер, тонкие губы вытянулись в линию, а в глазах зажегся страх, но потом он сменился гневом. Она знала, что Флоренс как-то вобрала в себя магию, что предназначалась ей, они с Лиамом ждали начала собрания, на котором бы решили, что делать, но стихийница испортила планы.

Королева свела лопатки, вызывая крылья, показывая, что будет обороняться, ведь так ее сила приумножалась. Светло-желтое сияние залило улочку, перья мерцали.

Ее муж – такой же светловолосый, но отнюдь не из-за того, что имел крылья, а владел стихией воздуха – раздраженно дернул плечами и нахмурился. Он был против проклятия изначально, но не мог спорить с той, кого любил, с той, в ком текла королевская магия, которая заставляла подчиняться любого, даже короля. Обычный стихийник… как он мог противостоять королеве? Единственному хранителю жизни, что не потерял магию?

– Руби… ты!.. – голос Флоренс дрогнул, но отнюдь не из-за того, что она умело показала боль, напротив она раскололась и закусила смех, что рвался из-под ребер, места, где когда-то была душа. План рухнул, а мойра не сдержалась – так долго она мечтала воочию увидеть своих персонажей! Поговорить с ними! И теперь у нее был этот шанс… Они все равно умрут до конца дня! Хуже не будет, если она насладится встречей.

– Ладно! Флоренс уже пьет чаек с Элайджей… Наверно. Не уверена, что король подземных крыс сейчас может позволить себе пить чай. – Мойра в теле Флоренс закатила глаза, а потом не выдержала и хлопнула в ладоши. Серебряное платье, что она украла по дороге, ведь в шкафу погибшей было лишь хмурое тряпье, мерцало в лучах утреннего солнца, голубые волосы трепыхал ветер, которым Флоренс играла, шевеля пальцами. – А я решила, что не хорошо будет, если пьеса пойдет не по моему сценарию, и заняла это прекрасное тело! А? Как вам? Грудь роскошна, как по мне! А вот…

– Мы совершили ошибку! – Лиам выступил перед женой и вытащил меч. Флоренс лишь хмыкнула и уперлась животом в острие. – Говори, что ты хочешь! Мы дадим тебе все, если ты вернешь магию, что предназначалась не тебе, а королеве. Это было для общего блага.

– Общего блага… как же… бла-бла-бла! Не хватает лапши, которую я могла бы повесить на уши. – Флоренс сделала шаг, меч вошел в ее живот, красное пятно начало расползаться по платью, но лицо не дрогнуло. – Я написала ваши судьбы, зайка моя. Я – автор ваших жизней!

– Мойра… – выдохнула Руби и оттолкнула Лиама, выхватывая меч. Сталь блеснула, упав в траву. – Так ты – не миф. Что ты хочешь? Что нас ждет? Прошу лишь милости для дочерей…

– О! На твоих дочерей у меня другие планы! Они пока будут жить. Вот вы… увы. – Флоренс пожала плечами и махнула рукой, заставляя вырасти кустам с колючками, концы которых были такими острыми, что напоминали кинжалы. – Сначала я хочу объяснить вам, почему мы тут. Знаете, говорят, что автор мертв, все дела, все сами должны докумекать, что там автор заложил в свое произведение, но! Так как наша прекрасная Флоренс решила утопиться с горя, а я теперь тут, то придется смириться, что я отыграю эту роль сама.

Лиам схватил Руби за руку, но та лишь сощурилась, часто дыша, едва сдерживая злость – страх покинул ее худое тело, оставив место гневу. Она гордо подняла подбородок, сжав кулаки.

– Ох, сладкие мои! Даже представить себе не могла, что буду так рада вас увидеть. Знаете, столько лет я наблюдала, как вы шли по дороге жизни, что я для вас прописала…

– Ты режиссер наших жизней, поняли уже. Что ты хочешь? – холодно спросила Руби.

– Вернуть пьесу на свое место, бездушная ты моя, – пожала плечами Флоренс и тяжело вздохнула. Она спрятала руки за спину и закрыла глаза для путешествия по зеркалам Лостхилла, чтобы заставить вспыхнуть искрам, которые она там оставила. Пламя разгоралось.

– Это ты – бездушная тварь! – рявкнула Руби, подходя к Флоренс вплотную. Их носы оказались совсем близко, они чувствовали дыхание друг друга. Вот только в глазах королевы полыхала ярость, а у Флоренс – счастливые огоньки. – Так это по твоей милости я столько натерпелась! Из-за тебя я здесь! Из-за тебя я приняла это решение, ты… Это все ради одного: чтобы избавиться от пустот! Если у меня будет больше силы, я сумею понять, как предотвратить превращение душ в пустоты, я…

– О! Пустоты – те, кто отказываются жить по написанной мною судьбе для них. Флоренс ждет эта же участь, кстати…

Флоренс схватила руку Руби, не дав ударить себя по щеке. Она знала, что королева сделает, чувствовала каждый ее порыв и знала, как слаба она стала, поддавшись этой ярости. Флоренс выдохнула, оплетая шею Лиама веткой с колючками. Он упал, борясь со стихией, царапая руки, пытаясь освободиться, но от этого ошейник лишь сильнее затягивался.

– Я режиссер твоей жизни! Я сделала тебя королевой! Продумала всю твою жалкую жизнь! Я прописала это решение. В этом ты права. Но, как выяснилось, решение принимала только ты, что бы я тебе не велела… что бы я не прописала в сценарии… ты могла сломать свою судьбу. Если бы оказалась достаточно смелой, а не была такой сукой! Флоренс вон утопилась, хотя должна была сжечь тебя и Лостхилл к мертвым угодникам! А ты… надо было слушать Элайджу. Его путь был верным, не твой. Но я рада, что ты пошла по моему сценарию и привела нас к гибели Солариса.

Мойра отступила и раскинула руки. Она закричала, выпуская боль, что осталась от Флоренс, захохотала, едва почувствовала, как огонь разгорелся, поглощая город и людей.

Осколок разбитого стекла – мать бежит в детскую, кашляя от черного дыма, что раздирал легкие. Хватает ребенка и пытается выбраться, но падает, не в силах сражаться.

Витрина магазина – бабушка прижимает к груди пса, а потом бьет его в бока, веля бежать. Он лает и тянет ее за кофту, но она слишком стара и слаба. Огонь подбирается все ближе, ее лоб уже покрыт потом, щеки горят, а лай все