Последняя ночь у Извилистой реки - Джон Уинслоу Ирвинг

на юного канадца. Обычно в этом возрасте подросткам свойственна замкнутость и мрачное настроение (тем более в такой глуши, как Извилистый с его грубыми нравами). Эйнджел всегда улыбался, был приветлив и любознателен.

Редкое состояние для парня, который сразу же объявил, что сбежал из дома.

— Ты ведь итальянец? — в один из первых дней спросил его Доминик Бачагалупо.

— Нет, я не из Италии. И по-итальянски говорить не умею. Разве можно быть итальянцем, живя в Торонто?

Доминик тогда благоразумно промолчал. Повар был немного знаком с нравами бостонских итальянцев, а нравы эти сохранялись и вдали от родины. Скорее всего, настоящее имя парня было Анджело. (В детстве мать называла Доминика «анджелу» — ангелочек, — произнося это имя с сицилийским акцентом и ударением на последнем слоге.)

Теперь они вряд ли узнают настоящее имя и фамилию погибшего. Среди скудных пожитков Эйнджела Поупа не было ничего, что свидетельствовало бы о его имени: ни книги с дарственной надписью, ни письма. Если у парня и имелся какой-нибудь документ, он лежал в кармане дешевеньких джинсов Эйнджела и теперь плыл в холодной апрельской воде. Если они не сумеют найти тело, семья или те, от кого парень сбежал, так и не узнают о его гибели.

Легально или нелегально, с документами или без, но Эйнджел Поуп сумел пересечь канадскую границу и добраться до Нью-Гэмпшира. Правда, сделал он это по-своему, поскольку происходил не из Квебека. Парень сразу объявил, что он из провинции Онтарио и не франкоканадец. Повар ни разу не слышал от него французских или итальянских слов. Работавшие здесь франкоканадцы сторонились беглеца: они не жаловали англоканадцев. В свою очередь, Эйнджел тоже держался от них подальше. Похоже, он испытывал к франкоканадцам не больше симпатии, чем они к нему.

Доминик не лез к парню с расспросами. Теперь он жалел, что почти ничего не знает об утонувшем. А еще он жалел, что Дэниел (или Дэнни, как все здесь звали его сына) лишился такого замечательного товарища.

Повара и его сына в Извилистом знали все, включая и женщин. Доминик нуждался в знакомстве с женщинами — главным образом для присмотра за сыном. Десять лет назад (а кажется, прошла уже целая вечность) Доминик потерял жену.

По мнению повара, Эйнджел Поуп кое-что смыслил в кухонной работе, которую выполнял неуклюже, но без сетований. Работая, парень не делал лишних движений: следовательно, все это было ему не в новинку, хотя он без конца бубнил, что на кухне ему скучно, и умудрялся вместе с овощами резать себе пальцы.

Оказалось, юный канадец любил читать. Он брал книги, оставшиеся от покойной жены Доминика, и часто читал их вслух Дэниелу. Кетчум утверждал, что Эйнджел просто «перегрузил» Дэна творчеством Роберта Луиса Стивенсона. Он прочел сыну повара не только «Похищенного» и «Остров сокровищ», но и «Сент-Ив» — роман, который Стивенсон так и не успел закончить и который, по мнению все того же Кетчума, должен был бы умереть вместе с писателем. Перед своей гибелью Эйнджел начал читать Дэнни «Потерпевшие кораблекрушение» (Кетчум еще не успел вынести суждение об этом романе).

Каким бы ни было происхождение Эйнджела Поупа, чувствовалось, что какое-то образование он все же получил. Этим он отличался от большинства франкоканадцев (да и от большинства рабочих лесопилки и местных лесорубов тоже).

Столовая опустела. Последние посетители отправились спать, а может, пить. Обычно индианка-посудомойка заканчивала работу, когда Дэнни уже спал. Но сегодня и она управилась пораньше и уехала на своем пикапе. Дэнни остался с отцом и помогал ему вытирать столы.

— Неужели Эйнджел должен был умереть? — спросил он отца.

— Дэнни, Эйнджел вовсе не должен был умирать. Это несчастный случай, которого можно было избежать.

Сын привык к постоянным упоминаниям отца о несчастных случаях, которые могли и не произойти, к его мрачным, фаталистическим рассуждениям о том, что люди подвержены ошибкам. В особенности — о юношеской беспечности.

— Он был слишком молод, чтобы соваться на лесосплав, — сказал повар, словно этим исчерпывалась вся причина.

Дэнни знал отцовские суждения обо всех вещах, для которых Эйнджел (или любой подросток его возраста) был слишком молод, чтобы ими заниматься.

Повар ни за что не согласился бы дать парню в руки кантовальный крюк (отличительной чертой этого орудия сплавщиков был шарнирный крюк, позволявший перекатывать тяжелые бревна).

Кетчум утверждал, что в «прежние дни» опасностей было гораздо больше. Например, управлять лошадьми, вытаскивая на волокушах бревна из зимнего леса, — рискованное занятие. Зимой лесорубы забирались в глушь, устраивали там лагерь и валили деревья. Еще совсем недавно единственным способом транспортировки были конные волокуши. Вот так, по несколько бревен за одну поездку. Лошади скользили по обледенелому снегу, а то и проваливались, не попадая в колеи, оставленные полозьями волокуш. Чем ближе к весне, тем опаснее становились подмерзшие за ночь дороги. А потом снег начинал дружно таять, и санные пути превращались в месиво из грязи.

Но и здесь настали перемены. На лесозаготовках появилась новая техника, способная работать и в межсезонье. Дороги стали лучше. Работа теперь велась круглогодично, и весенняя распутица уже давно не являлась помехой. А лошадей неумолимо вытесняли гусеничные тягачи.

Бульдозеры еще больше облегчили работу. Они пробивали дороги прямо к делянкам, и бревна по этим дорогам можно было вывозить на лесовозах. Лесовозы могли доставлять лес почти к самым лесопилкам и бумажным фабрикам. Еще немного, и они вытеснят сплав по воде. Прошли времена, когда применяли стопорящие лебедки, помогая лошадям спускаться по обледенелым склонам.

— А погонщики частенько съезжали вниз на собственных задах, — рассказывал Дэну Кетчум.

Сам он предпочитал волов — те устойчивее двигались по глубокому снегу, но воловья тяга была сравнительно редкой.

Исчезли и узкоколейки, проложенные к местам лесозаготовок. В долине Пемигевассет их разобрали в сорок восьмом — в тот самый год, когда один из двоюродных братьев Кетчума попал под поезд на бумажной фабрике в городке Ливермор-Фоллс.

Паровоз производства фирмы Шея[5] весил пятьдесят тонн, и на платформах вместо бревен лежали рельсы последовательно разбираемой узкоколейки. В пятидесятые годы бывшее железнодорожное полотно укрепили бетонными плитами, и по ним пошли грузовики. Но Кетчум помнил катастрофу, случившуюся тогда на железной дороге в районе реки Биб. Сам он в то время был погонщиком и возил еловые бревна на волокушах, запряженных четверкой лошадей. Кетчум успел поработать и водителем парового тягача марки «Ломбард»[6]. Поначалу этими тягачами управляли с помощью лошади. Ее впрягали спереди. Водитель являлся кучером. Он правил лошадью, та поворачивала передние салазки в нужном направлении, а за нею на черепашьей скорости