Твое сердце принадлежит мне - Дин Кунц

Но к половине третьего, сменив борд на полотенце, он сдался приятной расслабленности, какая приходит после завершения сделанной на славу работы. Ощутил что-то восхитительно приятное в этой навалившейся на него усталости, которая убедила его закрыть глаза и позволить солнцу утопить его во сне…

И когда он дрейфовал в глубинах, подсвеченных облаками люминесцирующего планктона, женский голос вытащил его на поверхность.

– Райан?

– М-м-м-м?

– Ты спал?

Он чувствовал, что спит, и в тот момент, когда открыл глаза и увидел склонившееся над ним лицо неземной красоты: сверкающие глаза цвета зеленого океана под синим летним небом, золотые волосы в короне солнечного света… богиня, спустившаяся с Олимпа.

– Ты спал, – повторила Саманта, уже без вопросительных интонаций.

– Очень сильные волны. Я вымотался.

– Ты? Такое с тобой когда-нибудь случалось?

Он сел.

– Когда-то должно случиться.

– Ты действительно хочешь уйти?

– Я пропустил завтрак. И нам было не до ленча.

– В сумке-холодильнике есть шоколадно-вишневые батончики.

– Оживить меня может только кусок мяса.

Борды, полотенце и сумку-холодильник они отнесли к «Форду»-универсалу, уложили в багажное отделение.

Все еще разморенный от солнечного света и долгого пребывания в воде, Райан едва не попросил Саманту сесть за руль.

Но она не раз и не два задумчиво поглядывала на него, словно чувствовала, что короткий сон на полотенце как-то связан с утренним эпизодом, когда он, словно утка, плавал в зоне ожидания, а его сердце грозило разорваться. Райан не хотел тревожить ее.

А кроме того, не было оснований для тревоги.

Утром он имел дело с панической атакой. Скорее всего, в наши дни такое случалось с большинством людей, учитывая текущие события и мрачные прогнозы, которые обрушивали на телезрителей вечерние выпуски новостей.

И вместо того, чтобы передать ключи Сэм, Райан сел за руль и проехал два квартала до ее квартиры.

Саманта первой приняла душ, пока Райан наливал в кувшин ледяной чай и нарезал два лимона.

За единственным большим окном ее уютной кухни росло массивное калифорнийское перечное дерево. Листьями оно напоминало папоротник, со множеством блестящих листочков, заполняло собой окружающий мир, создавая иллюзию, будто квартира Сэм – шалаш на дереве.

Приятная расслабленность, которую Райан ощущал на пляже, ушла, тело вновь наполнилось энергией.

Он подумал о том, чтобы заняться с Самантой любовью. Едва возникнув, желание это тут же набрало силу.

С вытертыми полотенцем, но еще влажными волосами, она вернулась на кухню в бирюзовых слаксах, белой блузке и белых теннисных туфлях.

Если б разделяла мысли Райана, пришла бы босиком и в шелковом халате.

Половым влечением она не уступала Райану и часто хотела его. Он заметил, что влечение это особенно велико, когда она интенсивно пишет или менее всего склонна рассматривать предложение выйти за него замуж.

Внезапная сдержанность говорила о раздумьях на предмет обручального кольца, как будто перспектива принятия супружеских обетов требовала более серьезного, где-то даже сакрального отношения к сексу, и о том, чтобы просто перепихнуться, не могло быть и речи.

Такое воздержание Райан всякий раз принимал с радостью, надеясь, что уж на этот раз она сделает решительный шаг и свяжет свою жизнь с его. Ему – тридцать четыре, ей – двадцать восемь, они еще успели бы накувыркаться в постели.

Он налил Саманте стакан ледяного чая и пошел в душ, сначала встал под струю холодной воды, почти той же температуры, что и чай.

Солнце катилось к западу, и на вымощенный плитами известняка внутренний дворик ресторана падали все удлиняющиеся тени земляничных деревьев.

Райан и Саманта заказали салат «Капресе»[13], потягивали вино, еще не определившись с основным блюдом.

Гладкая кора деревьев отливала красным, особенно в лучах опускавшегося к горизонту солнца.

– Тереза любила цветы, – Сэм говорила о своей сестре.

– Какие цветы?

– Этих деревьев. Поздней весной они цветут метелками маленьких, похожих на урны цветков.

– Белыми и розовыми, – вспомнил Райан.

– Тереза говорила, что выглядят они словно каскады подвешенных феями маленьких колокольчиков, в которые звонит ветер.

Шестью годами раньше в автокатастрофе Тереза получила серьезную травму головы. И потом умерла.

Саманта редко упоминала сестру. Когда говорила о Терезе, ограничивалась несколькими словами, сразу уходила в себя, подолгу молчала.

Вот и теперь, когда она смотрела на дерево, раскинувшее крону над внутренним двориком ресторана, взгляд ее устремился далеко-далеко, совсем как в зоне ожидания, когда Саманта, оседлав борд, высматривала новую волну.

Райана такие долгие паузы не смущали. Он подозревал, что они всегда связаны с мыслями о сестре, даже если про Терезу не говорилось ни слова.

Они были однояйцевыми близнецами.

Чтобы лучше понять Сэм, Райан подобрал в Интернете информацию о близнецах, навсегда разлученных трагедией. Судя по всему, у выжившего к горю зачастую подмешивалось ничем не обоснованное чувство вины.

Некоторые авторы писали о крепкой связи между однояйцевыми близнецами, особенно сестрами, которую не могла разорвать даже смерть. Кое-кто настаивал, что близнецы все равно чувствуют присутствие друг друга, как ампутант часто ощущает фантомные боли в отрезанной конечности.

Задумчивое молчание Саманты давало Райану возможность полюбоваться молодой женщиной. И, наверное, он не позволил бы себе так откровенно ею восхищаться, если б она ощущала его взгляд.

Зрелище это зачаровывало его, он не мог поднять стакан с вином, да не очень-то и хотел, двигались только его глаза, взгляд путешествовал по контурам лица, грациозной линии шеи.

Всю жизнь он пребывал в поисках совершенства – возможно, недостижимого в этом мире.

Иногда ему казалось, что оно уже совсем рядом, когда он писал компьютерную программу. Но самое изощренное числовое творение по существу ничем не отличалось от математического уравнения. И лучшие программы говорили о точности, а не о красоте, потому что не могли вызвать сильной эмоциональной реакции.

В Саманте Рич он находил совершенство, настолько близкое к идеалу, что смог убедить себя в достижении поставленной цели.

Саманта смотрела на дерево, но мыслями находилась где-то далеко-далеко за переплетением красных ветвей.

– После автомобильной аварии она месяц пролежала в коме, – продолжила Саманта. – Когда вышла из нее… уже не была прежней.

Райан молчал, восхищаясь гладкостью ее кожи. О коме Терезы он услышал впервые. Но лицо Сэм, словно светящееся изнутри от ласки предзакатного солнца, лишило его дара речи.

– Ее по-прежнему приходилось кормить через введенную в желудок трубку.

Тень от листочков падала только на лоб и золотые волосы Саманты, словно сама природа возложила на нее лавровый венок.

– Врачи сказали, что ее состояние не изменится, разум так и не проснется.

Взгляд Саманты сместился с ветвей на световой крест, который мерцал на столе: источником служили солнечные лучи, преломляющиеся в ее стакане с вином.

– Я никогда не верила врачам. Разум Терезы оставался в ее теле, просто он попал в ловушку. Я не хотела, чтобы они вынимали трубку, по которой в ее желудок поступал питательный раствор.

– Но они вынули трубку? – спросил Райан.

– И уморили ее голодом. Они сказали, что она ничего не почувствует. Повреждения мозга, которые она получила, гарантировали, что никакой боли не будет.

– Но ты думаешь, что она страдала.

– Я знаю, что страдала. В последний день, в последнюю ночь, я сидела рядом с ней, держала ее руку и чувствовала, что она смотрит на меня, пусть ее глаза так и не открылись.

Он не знал, что на это сказать.

Саманта взяла со стола стакан, световой крест трансформировался в стрелу, наконечник которой указал на Райана.

– Я прощала матери многое, но никогда не прощу того, что она сделала с Терезой.

Саманта отпила вина.

– Но я думал… твоя мать попала в ту же аварию.

– Попала.

– Я полагал, что она погибла. Ребекка. Так ее звали?

– Она умерла. Для меня. Ребекка похоронена в своей квартире в Лас-Вегасе. Она ходит, говорит и дышит, но все равно мертва.

Отец близняшек ушел из семьи, когда им не исполнилось и двух лет. Саманта его не помнила.

Райан полагал, что Саманте следовало бы держаться за тот маленький осколок семьи, который еще оставался, он чуть не посоветовал ей дать матери шанс искупить вину. Но он промолчал, потому что сочувствовал прежде всего Сэм и думал, что понимает ее.