Людоеды - Инна Тронина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пойдёмте.
Грачёв был уже у дверей. Он никак не мог дождаться, пока Новелла Ростиславовна дрожащими пальцами застегнёт жакет.
– Перекури пока, – разрешил Петренко Турчину. – А Всеволод в коридоре своё перехватит…
* * *Турчин ещё не успел потушить сигарету, как вернулся Всеволод, тоже с тлеющим «бычком» меду пальцами. За ним вошёл плотный мужчина с круглым, румяным от мороза лицом. Он прямо у двери расстегнул пальто с каракулевым воротником и снял чёрную пыжиковую шапку. Седые редкие волосы он расчёской прилизал к явственно проступающей лысине.
– Геннадий Иваныч, я Муравьёву отправил с Минцем на «Волге», – доложил Грачёв начальнику.
– И кто их повёз? – Петренко ободряюще улыбнулся новому потерпевшему.
– Сашка сам сел за руль. У Гунченкова жена в больницу попала, а он сопровождал. Из него сейчас работник никакой. Врежется ещё…
– На Новый год в больницу угодить – плохая примета, – заметил Петренко. – Вы устраивайтесь поудобнее, гражданин Курнаков. Я так понял, что вы не успели откушать этого мяса…
– Не сподобился, слава Богу! Сын уберёг.
Дядька завозился на стуле, вытягивая вперёд ноги в зимних сапогах, на которых дотаивал последний снежок.
– Мы кости эти псу нашему купили, Джиму. Кобель немецкой овчарки по дому холодный ходит. Мы уж испугались, что он нас сожрёт. Хищному зверю про политику ничего не объяснишь. Я из Петродворца сюда приехал. Работаю на «Электросиле». Решил перед праздником поискать, чего бы выпить. А жена ещё свои хворобы навязала, как обычно. Она у меня на пенсии уже, дома сидит. Я на рынок пошёл. Там тоже и из-под полы купить… Вы – мужики, поймёте! И вдруг гляжу – баба кости дёшево отдаёт. Я ещё удивился – рожа у неё сытая. Сама вся в золоте, а такая добрая. За сорок целковых кости продаёт, а везде за восемьдесят! Я обрадовался, что кобель нас хоть перед Новым годом не слопает…
– Как ваше имя-отчество?
У Петренко в бумагах почему-то были написаны только инициалы.
– Владимир Егорович.
– А что дальше было, Владимир Егорович? Как вы определили, что кости не свиные?
– Я бы и не додумался, честно говоря. Джим вцепился в кость, уполз под кровать. Рычит там, как в логове. А остальные кости я в кухню отнёс и на стол выложил. Сказал своей старухе, чтобы сварила щи. Не всё же собаке жрать – надо и людям побаловаться. За ноябрь и декабрь талоны на мясо у всей семьи не отоварены. А мой младший сын в медицинском институте учится. Услыхал Никифор, что будем на праздник со щами, выскочил на кухню, а там мать кости моет. И вдруг парень-то как сказанёт! Я сперва и ушам своим не поверил. «Вы что, кости-то человеческие! Я ошибиться не могу, проходили!» И назвал все кости – берцовая там, ещё какая-то… Мать чуть в обморок не упала, а я долго не верил. Потом уже плюнул, говорю Никифору: «Пошли в милицию, там разберутся».
– И быстро разобрались? – поинтересовался Турчин.
– Быстро. – Курнаков встряхнул свою ушанку. – Пришёл эксперт и на глазок определил, что это – те самые кости, которые сын назвал. Потом их отнесли в лабораторию. Мотались мы с Никифором по разным кабинетам, и в конце протокол подписали. Сказали, что я должен дать показания в оперативно-розыскном бюро. Объяснили, что тут может действовать организованная преступная группа, поэтому вам будут интересны мои показания.
– Само собой, интересны! – подтвердил Грачёв. – А вы как думали? Такое что, каждый день бывает?
– А чего сейчас не бывает? – тяжело вздохнул Курнаков. – Я уж и бояться устал.
– У вас большая семья? – сочувственно спросил Петренко.
– Старуха да трое детей. Собака вот ещё…
– Значит, одну кость Джим сгрыз? – покачал головой Турчин, шевельнувшись в кресле.
Теперь в его голове всё встало на свои места, и неизвестность больше не мучила.
– Да, наголодался бедняга. Под кровать залез, я уже говорил. А у такого пса и не отнимешь. Да ничего, кажется, и того хватило. Из чего щи собирались сварить.
Владимир Егорович достал большой клетчатый платок и стал промокать им вспотевшее лицо.
– Дожили, а, ребята? С самой блокады такого не было. Так перестроились, что людей кушать начали… А ведь таких дураков, как мы, много найдётся. Призадуматься бы, почему цены низкие. А мы всё надеемся – вдруг совесть у людей проснулась? Милосердие всё проповедуют. Телик как включишь – там благотворительный концерт, сям тыщи долларов жертвуют, самолёты приземляются с гуманитарной помощью. Чёрт с тем, что ни разу в глаза её не видели, но ведь всё же хочется верить во что-то. Старый я дурак…
– И Курнаков всхлипнул в платок.
– Поскольку вы покупали мясо лично, пожалуйста, нарисуйте план рынка. Хотя бы мясные ряды отметьте, где стояла та женщина. Поподробнее опишите её внешность, – предложил Турчин, придвигая поближе к Курнакову блокнот и шариковую ручку.
Владимир Егорович неловко взял её в заскорузлые пальцы.
– Не знаю, получится ли… Никогда такого не делал. И пишу-то всего два раза в месяц, в ведомости за зарплату. А рисовать в жизни не пробовал. Что касается бабы… Какая же она из себя? Ростом чуть меня пониже. Глаза, вроде, светлые, сильно накрашенные. В ушах золотые серьги-бомбошки. У моей старухи такие есть, только поменьше. Ещё два перстня на пальцах. Одета баба была в тулуп, платок, фартук и нарукавники. Это то, что я увидел над прилавком…
– Вы рисуйте, рисуйте! – подбадривал Курнакова Турчин, припоминая расположение мясных рядов на этом рынке. – Потихоньку, не волнуйтесь – и всё получится. Больше ничего не можете припомнить?
– Ничего. – Курнаков закашлялся. Потом робко спросил: – Курнуть можно?
– Курите. – Петренко отошёл к окну.
Владимир Егорович достал свою «Стрелу», Грачёв и Турчин обошлись «Опалом».
– Вот, затянулся и вспомнил! – обрадованно провозгласил Курнаков, поднимая жёлтый от табака палец. – Имя её, вроде, Оксана.
– Оксана? – Грачёв улыбнулся. – Как у моей сестры. Точно Оксана?
– Или нет… – Курнаков почесал за ухом. – Вроде Оксаны, но не Оксана.
– Может, Роксана? – догадался Турчин.
– Во-во, точно! Роксана! Имя-то непривычное, так я сразу и забыл.
– Неосторожно она позволила назвать себя по имени. Оно редкое в наших краях, – задумчиво произнёс Турчин. – Ну вот, Владимир Егорович, вы всё и вспомнили. Третья справа в ряду; описание внешности и имя у нас есть. Скажите свой домашний телефон, завизируйте протокол и можете быть свободны. Да, когда вы мясо покупали?
– Позавчера, в пятом часу вечера. До моей электрички ещё много времени оставалось.
– Давайте ваш пропуск. – Петренко вернулся за стол. – И вот тут распишитесь…
Заурчал местный телефон, и Петренко взял трубку. Хмурое, озабоченное лицо его просветлело. Подполковник улыбнулся, сверкнув очками.
– Андрей? Добрый вечер… Нет, Савин не звонил. Он ещё в Сортавале? А ты не можешь сейчас к нам подняться? Не по поводу хищения оружия – дело гораздо страшнее. Может быть страшнее, я тебе говорю! У нас сейчас идут допросы свидетелей. Да успокойся ты со своими стволами, Савин без тебя справится. Ладно, жду…
Пока Курнаков складывал вчетверо пропуск, копался в карманах, сморкался, со свистом втягивая в себя воздух, и устраивал на голове шапку, Озирский успел дойти до кабинета Петренко. Распахнув дверь, он с порога оглядел собравшихся. А потом поздоровался за руку со всеми, включая Курнакова. Андрей был без шапки, в распахнутой дублёнке и в джинсах, заправленных в короткие зимние сапоги.
Петренко представил Владимира Егоровича.
– Познакомься – один из самых главных свидетелей… или потерпевших, я так и не могу определиться… Начинаем новое дело – будь здоров! Осталась ещё одна девица, а перед этим была дама. Все пострадали при сходных обстоятельствах.
– И в чём вопрос? – Озирский занял ещё один стул и сдёрнул с шеи шарф.
– Человеческого мяса накушались, – сообщил Грачёв.
– Чего-о? – Озирский вытаращил глаза.
– Я не кушал… – несмело возразил Курнаков, но Андрей с места взял в карьер.
– Нет, вы действительно ели человеческое мясо?
– Не я, мой кобель кость сгрыз. А остальные мы с сыном в милицию сдали. Он у меня студент-медик. В блокаду, мать говорила, у трупов отрезали ягодицы и ляжки. Но тогда хоть взаправду жрать нечего было. А нынче…
– Нынче тоже дистрофиков достаточно, – возразил Озирский, с нескрываемым интересом рассматривая Курнакова. – Но всё дело в том, что такими вещами занимаются не они.
Курнаков переступил с ноги на ногу, шлёпнул губами и сказал:
– Ну, я пошёл. Не буду задерживать.
– Спасибо вам за показания, Владимир Егорович. – Петренко приветливо улыбался. – Всеволод, приведи сюда девушку. Она там тоже вся в истерике. Испортили людям Новый год, сукины дети!..
Андрей отодвинулся в угол, предварительно скинув дублёнку и пристроив её вместе с шарфом на вешалку. Не спрашивая разрешение, он закурил, пуская дым в сторону тёмного окна.