Фарисей - Аглаида Владимировна Лой

но он не дипломат. Нельзя, конечно, исключить, что может залететь птичка и со стороны. На сей счет, однако, данных пока нет… Перед его внутренним взором на миг предстал главный инженер Оршанский, и Тропотун невольно усмехнулся, ибо тот был один к одному череп с плаката «не влезай убьет!», который так популярен в среде энергетиков.

Внимание его привлек мужчина под липой, который пристально рассматривал ствол, почти приникнув к нему лицом. Был он худощав, в обтрепанных брюках и дешевых сандалиях. Густые волосы с сероватыми прядями седины свисали до плеч. В мозгу Станислава Сергеича забрезжило какое-то далекое воспоминание, но не смогло пробиться сквозь толщу лет и погасло.

Ощутив взгляд Тропотуна, мужчина поелозил лопатками и обернулся. Откуда я все-таки его знаю? Подумал Станислав Сергеич, проходя мимо. «Славка! Тропотун!» – вдруг заорал мужчина, кидаясь ему наперерез. Станислав Сергеич остановился, заулыбался, даже протянул руку – и только тогда узнал в обтрепанном типе бывшего однокурсника Федора по прозвищу Блаженный.

Да, это был именно он, Блаженный Федор. Человек со странностями, который бросил институт на четвертом курсе и отправился изучать жизнь. Судя по всему, изучаемый предмет здорово намял ему бока.

– А я тебя сразу признал! – быстро говорил Федор, тряся его руку и заглядывая снизу вверх в глаза, – ты почти не изменился. Гляжу – ба! – Тропотун идет! Ха-ха-ха… – искренне рассмеялся он, обнажив источенные кариесом зубы. – Славка Тропотун!

– Я тебя тоже узнал, – приподнятым тоном отозвался Станислав Сергеич, которого неприятно поразила происшедшая с Федором перемена.

Стороной до него доходили слухи, будто Федор спился, попал в тюрьму за какое-то пьяное дело, а потом сделался истово верующим, окрестился и чуть ли не стал монахом. Слухи были противоречивы, отрывочны и, в сущности, не особенно занимали терпеливо строившего свою собственную карьеру Тропотуна. И вот теперь перед ним стоял Блаженный Федор собственной персоной и радостно, почти счастливо улыбался. Боже мой! Промелькнуло в уме Станислава Сергеича. Что делает с нами жизнь!.. Тонкое одухотворенное лицо институтского Федора с огромными прозрачными глазами отрока Варфоломея с картины Нестерова, которое всегда хотелось назвать ликом, никак не совмещалось у него с этим заросшим трехдневной щетиной, красным и одутловатым рылом, изборожденным глубокими морщинами. Был святой – теперь падший ангел… С иронией подумал Тропотун и бодро поинтересовался:

– Ну, что ты? Как жизнь?

– Да ничего, спасибо!.. – задумчиво отозвался Федор. – Ты на работу? Я тебя провожу…

Они неторопливо зашагали липовой аллеей. Станислав Сергееич подумал, что глаза у Федора, пожалуй, прежние, хотя красные прожилки на белках сильно портят то потустороннее выражение, которое так облагораживало их когда-то.

Вот ты идешь со мною рядом, – негромко и без обиды заговорил Федор, – а сам, поди, думаешь: эк его жизнь-то потрепала!.. Потрепала, согласен. Но только вот на что прошу внимание обратить – я сам сделал свой выбор!

– Понятно, – неопределенно заметил Станислав Сергеич.

– Есть в жизни дороги торные, – продолжал Федор серьезно, а есть извилистые, петляющие тропы, на которых тебя подстерегает неизведанное. Я выбрал такую тропу.

– Ну, ты поэт!

– Не претендую, – отрицательно мотнул головой тот. – Я много видел, колесил по всей стране. Ты даже представить себе не можешь, где я бывал!.. – он помолчал. – Хотел понять, что есть жизнь!

– Хмм… – многозначительно произнес Тропотун. Потом спросил: – Ты женат?

– Я?! – Этот вопрос, казалось, безмерно удивил Федора. – Да кто же за меня пойдет?.. Ни кожи, ни рожи, ни бытовых условий. Проживаю в комнате, один из четырех хозяев в четырехкомнатной квартире. Дому в обед сто лет – все течет и обваливается. Ванна аж позеленела от старости. А женщины меня давно не занимают. Ты, может, слышал, пил я крепко! – И, словно оправдываясь, быстро прибавил: – Теперь все, завязал!..

Станислав Сергеич с сомнением глянул на него.

– Может тебе помочь чем-то? – без особого энтузиазма поинтересовался он.

– Помочь? Мне?.. – Федор расхохотался и долго не мог остановиться, а просмеявшись спокойно пояснил: – Когда человек выбирает абсолютную свободу, рано или поздно за это приходится платить. Свой выбор я сделал раз и навсегда!

– На что же ты живешь? – задетый смехом этого странного субъекта, спросил Тропотун. – На паперти побираешься?

– Приходилось и побираться, – беззлобно отозвался Федор. – я ведь лес валил на Севере, моржей бил на Чукотке, бродяжничал по Средней Азии, в послушании ходил в Загорске. Да-да!.. Не веришь?.. Едва постриг не принял. Ну а теперь оператором в котельной служу. Сутки дежурю – двое дома. Сидишь там, один, пламя в топке гудит – хорошо!.. Я с собой рукописи приношу, читаю. Живность там у меня всякая калечная прибивается, подкармливаю, напарники тоже жалеют, не выгоняют.

– Получается, от общества ты все-таки зависишь? – запальчиво вопросил Станислав Сергеич и сам поразился собственной запальчивости.

– «Свобода есть осознанная необходимость», – отбарабанил тот и усмехнулся. – Только не надо меня жалеть. Это я вас всех жалеть должен! Все вы – словно амебы бессознательные. Живете, расталкивая друг друга локтями, чтобы повыше залезть, а нет чтобы о высшей цели своего земного существования думать! Чем дольше я живу, тем больше удивляюсь красоте и гармоничности мироздания. Животворный поток Дао, в котором я пребываю, несет меня из бесконечности в бесконечность…

Э, да он с приветом! Подумал Станислав Сергеич. Впрочем, и в институте был тоже…

– Я не шизик, – проницательно заметил вдруг Федор. – Если человек ищет смысл жизни, его обязательно причисляют к сумасшедшим! А весь прогресс человечества движим такими людьми!

И сверхценная идея при нем… Констатировал про себя Тропотун. Ну а как иначе? Разве признаешься самому себе, что загубил жизнь в погоне за призраком?

– Когда ты меня увидел, я божью коровку рассматривал, – продолжал Федор негромко, словно общаясь сам с собою. – У нее брюшко хитиновое, блестит, как антрацит, лакированная оранжевая спинка с крапинками черными. Вот зачем ей эти крапинки на крыльях?.. Это ведь даже не крылья, надкрылки. Поднимет она надкрылки, расправит крылышки, нежные, бежевые, полупрозрачные и – жжж… полетела… Как душа человеческая…

– Как – что? – переспросил Станислав Сергеич.

– Душа!

– А, ты метафорически…

– Метафорически? – удивился Федор. – Впрочем, пусть метафорически! – усмехнулся он и остановился. – Мне сюда. Почему-то мне кажется, что мы еще встретимся. Запомни мой адрес: Крылова, 18, квартира 18. Очень просто: 18–18!

– Я запомню, – кивнул Станислав Сергеич.

– Да ты мной не брезгуй! – ухмыльнулся вдруг Федор. – Может я тебе еще пригожусь… – Он с вызовом оглядел с ног до головы Станислава Сергеича и бросил ему в лицо: – Все вы – рабы! Обстоятельств, условий жизни, привычек. Только я суть истинно свободен!.. – сплюнул презрительно на тротуар. – К примеру, взять тебя: дом-работа, работа-дом и – ни шагу в