Большие батальоны. Том 1. Спор славян между собою - Василий Звягинцев

Речь получилась слишком длинная, и Фёст сознавал, что после неё может приобрести себе в лице этого человека пожизненного врага. Но и на это ему было наплевать. Он ведь не политик, он сейчас снова просто врач, и то, что происходит — обыкновенная шоковая терапия. Он действительно думал именно так, как говорил, и это чувствовали все присутствующие. Только — все по-разному.

Пауза несколько затянулась. В это время предпочитавший без нужды не вмешиваться «в спор славян между собою» Секонд разлил всем по чаркам.

«Или во здравие, или за упокой», — подумал он. Он понимал запал своего брата-аналога и всей душой желал, чтобы Президент понял то, что до него пытается донести Вадим, однако сам воспринимал мизансцену лишь с собственной точки зрения. Если Президента удастся склонить к сотрудничеству на условиях Олега — чего ещё желать флигель-адъютанту? А Фёсту требовалось совсем другое. Он хотел, чтобы Президент ЕГО страны взял себя в руки и стал тем человеком, который сможет и дальше управлять государством, в совершенно новых условиях. Причём так, чтобы не выглядеть на фоне Императора марионеткой или младшим партнёром. Зачем этому Ляхову превратившаяся в протекторат Россия с декоративным лидером во главе?

Самое интересное — Фёст очевидно верил в то, что этот человек способен на преображение в нужную сторону. В конце-то концов — разве все рыцари Братства не прошли, пусть по-своему, подобный же путь?

Похоже, это уловил и Журналист. Уловил и явно стал на сторону Фёста, хотя и не сказал пока ни слова.

Президент разжал зубы, отпустив невольно прикушенную губу. И вдруг улыбнулся.

— А знаете, хорошо это у вас получилось. И «Принц и нищий» к месту, и остальное. Судьба пытается заставить стать Хэмпом, а я ей назло выберу Смока. Идёт?

И протянул Фёсту руку.

— Идёт. Теперь осталось только добраться до ручья Индианок, и всё у нас будет в порядке…

— За это и выпьем, — продолжил Секонд, которому уже надоело смотреть на полные чарки и слушать чересчур многословные периоды[3] Фёста, пусть и сам он был склонен к риторике не в меньшей степени.

Ещё не зная, что обсуждается сейчас высокими договаривающимися сторонами, Герта вдруг решила тоже внести свой вклад в большую политику. Исходя из своего понимания проблемы. Её ведь не на подпоручика роты спецназа учили. В ранге координатора ей полагалось бы, пусть и не слишком часто, принимать самостоятельные решения государственного уровня, используя в качестве инструмента любых подходящих людей, вплоть до коронованных особ. Как, например, работала в викторианской Англии Сильвия, леди Спенсер.

— Слушай сюда, Лёня, — Герта вспомнила свою командировку в Одессу, и ей показалось подходящим такое обращение к генералу, — я тут немножко подумала… Если вашему Президенту так не хочется «засвечиваться» перед Олегом и как бы признавать своё поражение, на поклон идти — можно попробовать провернуть акцию своими силами. Только нужно вызвать остальных девчат с Уваровым оттуда, где они находятся, подключить ещё хотя бы взвод, а лучше всю роту «печенегов». Если Фёст и Секонд с Тархановым договорятся, я надеюсь, и за сегодняшнюю ночь мы легко можем вернуть Президенту престол с полностью зачищенными окрестностями. У нас почти все данные по руководству заговора есть, чего не хватает — за час по «Шару» выясним. И вперёд, попросту, в жанре нормальной фронтовой операции. Мы, «печенеги», «правовые предрассудки» и собственного государства не слишком почитали, пока Олег к власти не пришёл, а что говорить о чужом? Ну, ладно, — поправилась она, заметив непроизвольную гримасу на лице Мятлева, — пусть не «чужом», а «другом».

Леонид Ефимович поначалу несколько оторопел от простоты и даже примитивности высказанной валькирией идеи. То есть действительно, без всяких, даст бог, осложнений в течение ночи произвести самое широкое изъятие и ликвидацию всех, на кого укажет пленный генерал, его бывший коллега Стацюк, кого сам Мятлев подозревает, кто вообще вёл себя «нелояльно», ворует не по чину, по западным посольствам бегает… Даже и ликвидация ни к чему, если все хотят чистые руки и белые ризы сохранить. Пусть «печенеги» забирают их к себе и используют, допустим, на сельхозработах где-нибудь в сибирской или даже уссурийской глуши. На перевоспитание к староверам и казакам отдать… Забавно может получиться. «Декабристов» всех мастей — в одну кучу, без различия партийной принадлежности. Кружки дискуссионные будут устраивать, как эсеры, эсдеки, анархисты на царской каторге. То есть в ссылке, конечно.

Мятлев давно был готов «перестроиться» как раз в духе принципов имперской России, только смысла это не имело в прежних условиях. Генерал очень хорошо помнил девяносто первый год, в самом подходящем возрасте был, двадцать лет — и ума уже хватало, и эмоционально всё очень ярко воспринималось. И случившийся тогда «демократический шабаш» с известными последствиями относил как раз на счёт того, что не нашлось в стране по-настоящему подготовленных к катаклизму таких масштабов и, главное, в нужном направлении здравомыслящих людей. Ничего ведь не стоило бы толковому лидеру (существуй тогда такой вообще на российских политических подмостках) вроде Наполеона и, чёрт с ним, даже Сталина вовремя оценить суть происходящего, возглавить движение и направить ситуацию в нужное русло.

Тогда после нескольких месяцев, ну — года некоторой турбулентности — вполне можно было вывести государственный корабль с минного поля на безопасный и ведущий в сторону благоденствия и процветания фарватер. С огромной выгодой для всех, а не катастрофическими потерями.

Сейчас будет, с одной стороны, потруднее, ибо слом намечается не слабее того, двадцать лет назад случившегося, но и легче тоже — страну придётся подгонять под уже существующий и эффективно действующий шаблон с помощью умелых и знающих людей. И подушек безопасности теперь больше, чем в люксовом «Майбахе».

Но, кажется, чем чёрт не шутит, наклёвывается вариант не хуже.

Судя по словам Герты, нужно совсем мало — заставить Фёста убедить Секонда, потом вдвоём — неизвестного пока Леониду, но, видимо, весьма серьёзного человека Тарханова. Тут, конечно, им все карты в руки. Сумеют — и реформы можно будет начать проводить в самых благоприятных условиях, не спеша, просчитывая каждый следующий шаг и не опасаясь больше никакой оппозиции. Хотя при чём тут оппозиция?

Непонимание, чудовищная умственная ограниченность собственной президентской якобы команды, помноженные на шляхетский гонор и неспособность «верхов» прийти к согласию по любому мало-мальски серьёзному вопросу, если при этом задеваются местнические и финансовые интересы каждого из «кланов» и «центров силы», — вот в чём беда. Ей-богу, Леонид Ефимович никогда не был упёртым коммунистом, сталинистом тем более, но моментами накатывала такая ярость, причём — бессильная, что сталинская кадровая политика казалась единственным выходом.

Расстрелы и гулаговская каторга — это в большинстве случаев, конечно, лишнее, но тотальная чистка, с полным отстранением вороватых, не умеющих и не желающих работать чиновников любого ранга от всех видов государственной деятельности, а при необходимости и конфискация «до нитки», до шести квадратных метров жилья на человека, одного комплекта зимней и двух — летней одежды, и зарплата на уровне прожиточного минимума — это как раз то, что нужно!

«Стоп, стоп, парень, — тут же сказал сам себе генерал, — это тебя понесло! Сначала хотя бы первый шаг сделать надо. Ликвидировать мятеж, организаторов, исполнителей, пособников, и закрепить своё положение, используя в качестве надёжного и беспристрастного инструментов этих самых „печенегов“. Это только вообразить — тысяча человек „личной гвардии“, и все — такие как Герта с Людмилой…»

Тут, очень вовремя, на кухне появилась Вяземская, сообщить, что стол для ужина она уже сервировала и можно начинать носить закуски и прочее. Отмахнувшись, Герта торопливо изложила подруге свой план. Мятлев, незаметно для девушек опрокинувший большую рюмку коньяка, закурил, отойдя к окну. Теперь какое-то время от него ничего не зависит. Можно спокойно полюбоваться панорамой «другой Москвы». Солнце уже село, от западного горизонта почти до зенита по тускнеющей голубизне разлилось алое, через ряд оттенков переходящее в малиновое, сияние. Разбросанные по небу отдельные кучевые облака, тоже изощрённо подкрашенные и подсвеченные разными оттенками фиолетового, синего и серого, придавали картине совершенно сюрреалистический вид. Наверняка вся эта давяще-тревожная красота намекала на предстоящие события, судьбоносные и кровавые. Так как там у Салтыкова-Щедрина? «Дорога из Глупова в Умнов лежит через Буянов, а не через манную кашу».