Вся правда о последнем капустнике - Геннадий Прашкевич

– …а в пауках, например.

Маришка зеленела еще сильнее.

– …в пауках все шестьдесят процентов протеина. А в зеленой саранче – семьдесят пять. Хотя, если честно, термиты питательнее.

– Чего это с ней? – дивился Серп, глядя на выбегающую из-за стола Маришку.

– Вырвало ее, – определяла жестокая Ксюша и вытягивала по скамье красивые ножки.

– А ты, Ксюша, вижу, сечешь в продуктах, – радовался Серп. – Любишь жить, да? О многих детях мечтаешь?

И прикидывал:

– Термитов точно держать легче, чем свиней. Ни вони, ни грязи.

– …а шелковичный червь, Серп Иваныч, за месяц увеличивает собственный вес почти в десять тысяч раз.

– Вот я и говорю: умная. Пробовал я шелковичника. В Шанхае их куколки обжаривают в яйце, приправляют перцем и уксусом. А саранчу пекут, как картошку. Ночью под фонарем ловят на белую простыню, ноги-руки отрывают, ну, в смысле ноги-головы, и несколько времени тушат в жире. Ты чего это, Маришка? – волновался он. – Тебя опять вырвало?

– …дура, – подсказывала Ксюша.

– А ведь ты еще заливное не пробовала, – дивился на Маришкин характер Серп. – Заливное из мучных червей. Жирно! И рубленых жуков-плавунцов не пробовала. А вот если потушить в горшочке гусениц… Да нет, Пашка, ты посмотри, как травит девчонку! Ты чем ее таким кормишь?

6

– Ой!

Ксюша внимательно уставилась на косточку, попавшую ей в котлетке.

Котлетка маленькая и косточка маленькая. Но тяжелая. Это было видно. Ксюша даже взвесила ее на ладони.

– Ой, Павел Васильевич, а где вы мясо берете?

– Если телятину отбить… – начал Палый.

– Какая же это телятина?

– Ну не личинки же.

– А что? Человеческая косточка? – простодушно заинтересовался Серп.

Маришка совсем позеленела:

– Как это человеческая?

– Ну, мало ли, – уклончиво пожал Серп покатыми плечами, обтянутыми застиранной тельняшкой. – Жизнь такая, что всего жди. Помнишь, Паша мясо тушил с морской капустой? Так капуста сразу протухла, а мясо мы ели. Как в Африке.

– Почему как в Африке? – слабо спрашивала Маришка.

– А там искусство кулинарии переходит от отца к сыну.

– Ты это чего это? – обалдел Палый. – Там сын отца поедает, что ли? Ты это брось, Серп! Я из семьи технических интеллигентов.

– Лектор тоже считался интеллигентом, – неназойливо напомнил я.

– Какой еще лектор? – не понял Палый. – С погранзаставы?

– Да нет. Я про другого Лектора. Про Ганнибала.

– Который со слонами? Через Альпы шел?

7

Сытый, счастливый, валялся я на отливе на хорошо прогревшихся плоских плитах.

Мир был мне по душе. Работу я сделал. Будущая диссертация вырисовывалась отчетливо. Что стоит хотя бы материал по кальдере Заварицкого! Помимо сольфатарной деятельности, тут явно были извержения и после шестнадцатого года, когда извержение было отмечено японскими вулканологами. От замкнутого конуса с озерцом в кратере, отмеченного на старых картах, осталась лишь половина конуса, а в кратере вырос купол, и рядом еще один. Извержение с выжиманием сразу двух экструзивных куполов! – я радовался выполненной работе. Плевать мне на Лектора, на слонов Ганнибала, на Пашу Палого, на телятину, на японские презервативы. Вот спихну Серпа на твердую землю и забуду про его сны и видения.

Мне так легко стало от этой мысли, что я откликнулся на голос Ксюши.

Она, конечно, спортивная, слов нет. Подошла в купальнике, тряхнула упругой биомассой:

– Нет, вы только взгляните.

Я взглянул. Топик заманчиво был округлен.

– Что вы таращитесь на меня?

– А разве ты не просила?

– Вы не на грудь таращьтесь. Вы на пятно взгляните.

Я пригляделся. На топике впрямь темнело серенькое неопределенное пятно. Будто слабенькой кислотой капнули. Испортить мне настроение это пятно никак не могло, впрочем, тронуть его пальцем я не решился.

– Да вы понюхайте, вы не бойтесь, понюхайте.

– Грудь понюхать? Зачем? – испугался я.

– Да ну вас. Пятно понюхайте.

Я потянул носом.

Ничего особенного.

Ну, немножко потным девичьим телом… Немножко агрессивными духами… Ну, может, мылом, не знаю… И как бы немножко мерзостью… Точно, от пятна это пахло, ляпнутого на топик… Как бы дохлятиной… Затертый запах, но чувствовался… Ксюша прямо рассвирепела. Оказывается, этот топик она выпросила у подружки. Чем теперь отстирать?

– Золой и хозяйственным мылом.

Все-таки грудь у Ксюши была красивая. Я даже привстал:

– Ты снимай все это. Попробуем.

– Ага, сейчас сниму, разбежалась!

– Сама же говоришь, несет от тебя.

– А почему вы это не спросите, где это я так?

– Ну и где это ты так? – обвел я взглядом берег. Мне все еще хорошо было. – Или опять дохлого кита выбросило на берег?

– Видите вон те лавовые потоки?

– Как раз собираюсь туда сходить. Только кита туда выбросить не может, – не поверил я. – Там сильное отбивное течение, воронки.

– Зато пещеры на берегу… Видите? Чуть левее… Мягкие породы выветрились, выкрошились, под лавовыми козырьками образовались дыры. Некоторые забиты льдом. Еще с прошлых лет. Так вот, в одной из них валяются кости. Почти целый скелет, понимаете? Тяжелые кости. Массивные. Как из чугуна. Даже верхняя челюсть… Загнута, как клюв, только вместо зубов пластинки.

– Искусственные, что ли? – не понял я.

– Да ну вас, – рассердилась Ксюша. – Типичный пахиостозис.

– Это еще что такое? – удивился я.

– Признак такой.

– Перерождение тканей? Поэтому кости такие тяжелые?

– Скорее уплотнение тканей. Я чуть с ума не сошла. Никогда такого не видела.

– Как туда попали кости?

– Ой, уж не знаете?

– Ой, уж не знаю.

– Да Павел Васильевич их там хранит.

– Это еще зачем?

– Как это зачем? Ледник у него там.

– Неужели телятина протухла? – обеспокоился я.

– Да где вы видели телку с такими конечностями? – Ксюша агрессивно вынула из рюкзачка полевой дневник и быстро-быстро набросала на чистой страничке нечто вроде коленчатой плоской ноги.

– А почему тут два сустава? – не понял я.

– Да потому что это ласт.

– А почему копытце?

– Да потому что это нога. Редуцированная нога! Особенная.

8

И Ксюша рассказала.

У нее отец известный биолог, всю жизнь занимается сиренами.

А сирены – это такой вид млекопитающих. Морские коровы. Звери огромные, тяжелые. Обитают у берегов Атлантики – от Флориды до Мексиканского залива и до лагуны Манзанарас в Бразилии. Там их везде называют ламантинами и дюгонями. А вот российские сирены, которые когда-то водились на севере, отличались от ламантинов и дюгоней еще большими размерами и тем, что жили только на Командорских островах. Капустниками назвали наших северных сирен моряки командора Витуса Беринга, штормом выброшенные на остров. А описал их под именем манаты натуралист Георг Стеллер.