Детская задачка - Реджи Оливер

Когда на следующее утро родители после завтрака уехали, Джордж уже не плакал. Сэр Август не вышел их проводить, лишь помахал из окна библиотеки огромным шейным платком из белого батиста. Экипаж скрылся из вида, и Джордж впервые в жизни остался в полном одиночестве. И рядом не было никого, кто мог бы подсказать ему, что делать. У него не хватило смелости пойти в библиотеку к дяде, и так уже изрядно его напугавшему. Слуги, все как один мужского пола, были подобны невидимкам. Харгрейв, которого Джордж встретил в холле, просто проигнорировал его. Мальчик привык дразнить и задирать родительских слуг в Лондоне, но те почти все были женского пола, и он для них всегда оставался Юным Мастером Джорджем. В аббатстве Танкертон он перестал понимать, кто же он такой.

Чтобы немного развеяться, он топнул ногой и с удовлетворением прислушался к эху.

Постепенно мальчик понял, что развлекаться ему теперь придется самостоятельно, поэтому он решил осмотреть аббатство, владельцем которого ему предстояло стать в далеком будущем. Однако прогулка выдалась не столь захватывающей, как он надеялся. Дом оказался большим и захламленным, в нем было два этажа и несколько мансард, где жили слуги. Многие комнаты стояли закрытыми, а те, куда Джорджу удалось заглянуть, либо пустовали, либо были завалены совершенно неинтересными вещами.

Только в одном месте нашлось нечто, достойное внимания. В самом конце западного крыла, в углу дома, в окружении запертых комнат обнаружилось шестиугольное помещение. Из эркера открывался вид на парк. Штор на окнах не было, и стенные панели выгорели на солнце. В комнате не было никаких украшений, за исключением стоявшей в центре большой белой скульптуры, покрытой трещинами и сколами. Джордж сначала решил, что она из мрамора, но потом понял, что это гипс. На постаменте высотой около полуметра виднелась какая-то надпись.

Скульптура представляла собой обнаженного мальчика в натуральную величину, чуть старше Джорджа, стоявшего на коленях с поднятыми и сведенными, будто в мольбе, руками. Его запястья были скованы кандалами. Хотя материал скульптуры был белым, по чертам лица и мелким кудряшкам на голове Джордж понял, что это негритенок.

На постаменте он прочитал слова: «РАЗВЕ Я НЕ ЧЕЛОВЕК И НЕ БРАТ?»

Джордж еще раз обошел статую, как будто, если посмотреть на нее с другой стороны, можно было получить ответы на его вопросы. Он слышал, как родители говорили о торговле людьми и с большим неодобрением упоминали каких-то «аболиционистов»[4]. Несколько раз он видел подобные изображения на витринах магазинов. А однажды во время чаепития, на которое его взяла с собой мать, он заметил на столе сахарницу с такой же надписью: «РАЗВЕ Я НЕ ЧЕЛОВЕК И НЕ БРАТ?», а чуть ниже приписку: «ВО МНЕ НЕТ САХАРА, ДОБЫТОГО РАБСКИМ ТРУДОМ». Когда мать увидела, что Джордж глазеет на сахарницу, она сказала: «Только этого не хватало!», и они сразу ушли домой.

— Тебе разве кто-то разрешил заходить сюда?

Эти слова будто ударили Джорджа в спину. В дверях, опираясь на трость, стоял дядя Август в голубом халате до пят, из-под полы которого виднелись причудливо расшитые турецкие туфли с загнутыми носами. Почему-то именно из-за них его появление показалось мальчику особенно пугающим.

— Мне никто не запрещал этого делать, сэр, — ответил Джордж.

Сэр Август фыркнул, выражая крайнюю степень недовольства, повернулся и ушел.

Несколько минут Джордж стоял в комнате со статуей и дрожал. Он начал догадываться, что боится вовсе не сэра Августа, а того, что больше не может быть ребенком. Вот почему он так горевал, когда уехали родители. Он был очень к ним привязан и благодарен за все, что они для него сделали. Но сейчас ему больше всего не хватало того ощущения невинности, которое они ему дарили.

Джорджу хотелось громко топнуть ногой в знак недовольства, но он просто стоял и ждал, пока страх и гнев сами растворятся в тишине, и на смену им придет холодная решимость. Вдруг он понял, что очень проголодался. Никто так и не позвал его ко второму завтраку. Джордж вышел из комнаты и спустился по лестнице.

В холле он встретил Харгрейва, притворившегося, что не заметил мальчика. Но не на того напал.

— Харгрейв! — Дворецкий медленно повернулся и посмотрел на Джорджа, стоящего на лестнице и от этого оказавшегося на голову выше.

— Мастер Джордж?

— Почему никто не сказал мне, когда будет второй завтрак?

— Сэр Август никогда не завтракает дважды.

— Никогда?

— Никогда, мастер Джордж. — И Харгрейв, будто желая избежать дальнейших расспросов, быстро удалился в сторону помещений для слуг.

Джордж спустился вниз и остановился посреди холла. От гулявших там сквозняков он мгновенно продрог. На улице ярко светило солнце; его косые лучи, проникавшие в дом сквозь витражные стекла на площадке парадной лестницы, падали на серые плиты пола и расцвечивали их голубыми и золотыми искорками. Собираясь с духом, Джордж стоял и любовался причудливой игрой света, рисующего на полу герб Сент-Моров: грифона и льва с поднятой лапой на лазурном поле.

Справа находилась дверь в библиотеку, за которой Джордж с уверенностью, свойственной юности, надеялся найти своего дядю. Он постучался, но никто не ответил. Подождав минуту-другую, мальчик все-таки решился войти. В комнате было жарко и светло, она показалась ему какой-то сонной, но отнюдь не пустой. В кресле за столом, прикрыв грубо вылепленное восковое лицо от солнца большим белым шейным платком, сидел сэр Август. Облака пыли медленно кружились в лучах света. Сэр Август спал, и спокойное глубокое дыхание чуть приподнимало платок.

Джордж с любопытством поглядел на дядю. Увиденное порадовало его, как радует любого зрелище облеченного властью человека, который оказался в беззащитном положении. На столе по-прежнему лежали газеты и стояла шахматная доска. Отец учил Джорджа играть в шахматы, и мальчик делал некоторые успехи.

Приблизившись к столу, Джордж несколько минут изучал расположение фигур. На доске оставалось пять белых и три черных. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять: белые могут поставить мат в два хода. Задачка была простенькой, почти детской. Джордж почувствовал непреодолимое желание сделать победный ход белой королевой. Ведь если у него получится, он собьет с дяди спесь, станет ему почти ровней. Некоторое время страх в мальчике боролся с честолюбием. С того места, где он стоял, Джордж не мог дотянуться до шахматной фигуры: нужно было обойти стол и встать рядом со спящим дядей.

Этот путь он проделал бесшумно; теперь его глаза видели только белую королеву. Но едва Джордж взялся за шахматную фигуру, спеша подвинуть ее на три клетки, как что-то тяжелое и холодное схватило мальчика за руку. Сэр Август поднялся, и платок соскользнул вниз. Грубое вытянутое лицо дяди оставалось неподвижным, и только глаза, не отрываясь, смотрели на племянника, а рука не давала ему пошевелиться.