Вместе с флотом - Арсений Головко

 — Так что же, значит, товарищ Головко берется за это дело? — продолжал звучать в моих ушах вопрос, с которым Сталин обратился ко мне. Я ответил, что буду стараться, но не знаю, как у меня выйдет. На этом разговор был закончен. Назначение, одобренное членами Политбюро, состоялось.

Шесть лет я командовал Северным флотом. Четыре года из них были годами ожесточенной войны, навязанной нам фашизмом, причем с явным преимуществом противника в силах на театре в течение первых двух лет. Почти год перед ней пришлось в самые сжатые сроки осуществлять неотложные мероприятия по повышению боеготовности флота.

Мало было сознавать, что мы имеем впервые в советской истории настоящий флот на Севере, имеем базу для него в самом удобном по природным условиям месте, имеем моряков, пришедших из разных уголков нашей страны и уже ставших ревностными патриотами-североморцами. Надо было при этом располагать боеспособными кораблями, всегда готовыми к действиям в любой обстановке; надо было для этого располагать в базе такими возможностями обеспечения боевых сил флота всем необходимым и в наикратчайшие сроки, чтобы корабли действительно могли быть в постоянной готовности, отвечающей требованиям самой сложной обстановки.

На рейде в Кольском заливе

 Увы, ни корабли, ни база для них, ни степень боевой подготовки личного состава еще не удовлетворяли в 1940 году этим требованиям. В чем я и убедился, как только познакомился с положением на месте и принял флот у своего предшественника — товарища по военно-морскому училищу контр-адмирала В. П. Дрозда[4], с которым мы очень дружили.

Вступил я в командование флотом 7 августа 1940 года и только в тот день уразумел справедливость народной поговорки: «Взялся за гуж — не говори, что не дюж»...

 Памятный оказался «гуж». Действительность подтвердила оценку положения, которую дал И. В. Сталин в присутствии членов Политбюро и наркома Н. Г. Кузнецова: на Северном флоте было плохо с дисциплиной и порядком. Хотя после финской кампании, в которой участвовал Северный флот, обеспечивая перевозки войск, прошло несколько месяцев, почти все эскадренные миноносцы, в том числе новые, нуждались в серьезном ремонте, поскольку использовались корабли не по-хозяйски. Настоящей же судоремонтной базы у флота еще не было. В несколько лучшем техническом состоянии находились подводные лодки, но уровень подготовки их командиров и экипажей к выполнению задач, определенных лодкам, следовало поднимать заново, так как в последние месяцы произошли всяческие перемещения командного состава. Печальный факт с «Д-1» имел прямое отношение к уровню подготовки.

Стряслось это в ноябре, на четвертый месяц моего командования флотом. Три месяца ушло на заботы и хлопоты, связанные с неотложными делами флотской жизни, в частности с судоремонтом и материальным обеспечением кораблей. Решение многих вопросов осложнялось масштабами театра, трудными условиями базирования, тяжелой метеорологической обстановкой. Однако никто из нас не имел права забывать о главном — о боевой и политической подготовке личного состава флота. И такая подготовка продолжалась изо дня в день. В ноябре была направлена в Мотовский залив подводная лодка «Д-1». Командовал ею уже около года капитан-лейтенант Ф. М. Ельтищев. Считался он, как аттестовал его командир бригады Д. А. Павлуцкий, неплохим командиром, был допущен к самостоятельному управлению подводным кораблем.

Когда «Д-1» начала учение, за ней наблюдали береговые посты. Кроме того, она доносила по радио о своих действиях. Было отмечено, что лодка погрузилась. Несколько минут с берега видели ее перископ, затем он исчез.

 Миновали все сроки для всплытия, но «Д-1» так и но появилась на поверхности. Многократные запросы по радио остались без ответа. С береговых батарей и постов освещали залив прожекторами, давали прожекторными лучами позывные лодки — тщетно...

На эсминце я вышел в район, где исчезла «Д-1».

В течение ночи мы осмотрели Мотовский залив вдоль и поперек, а под утро заметили на поверхности большое пятно — соляр и пробковую крошку. Вокруг пятна плавали мелкие щепки, вероятно остатки деревянных частей отделки внутренних помещений, и среди них единственная матросская бескозырка. 

Тотчас были вызваны тральщики и спасательное судно ЭПРОНа, снабженное металлоискателем.

Целую неделю я провел вместе с поисковыми судами в районе исчезновения «Д-1». Поиски были тщетными. Конечно, лодка погибла. О причинах гибели строились всякие предположения. Одни считали, что в заливе находилась чужая подводная лодка, она, мол, подкараулила «Д-1» и потопила ее. Другие полагали, что в Мотовском заливе кем-то поставлены мины и что лодка подорвалась на одной из них. Наиболее вероятным следовало предполагать роковую ошибку, допущенную командиром. Подводные лодки этого типа, принимая балласт, погружались довольно быстро. Скорее всего, Ельтищев не справился с управлением и не сумел удержать лодку хотя бы на предельной для нее глубине. А значит, «Д-1» раздавило давлением воды: щепки и пробка на поверхности подтверждали это.

Последствиями трагического случая с «Д-1» было следующее: мне, как командующему флотом, объявили строгий выговор, командира бригады Павлуцкого, который планировал выход лодки на учение, сняли с должности. В качестве меры для неповторения подобных случаев было предписано (итог деятельности многих комиссий): «Подводным лодкам на глубинах моря больше рабочей глубины лодки не погружаться». Такое решение, по сути, вело к прекращению подводной подготовки, ибо глубины в Баренцевом море везде значительно превышают рабочую глубину любой лодки, а Белое море с его подходящими глубинами к тому времени уже замерзло.

Мои неоднократные просьбы пересмотреть и отменить это решение успеха не имели. В ответ предлагалось подводным лодкам погружаться в устье реки Колы — большую нелепость трудно себе представить.

Надо было ждать лета, когда вскроется Белое мере, а ждать было некогда, непростительно, преступно: война, развязанная немецким фашизмом в Европе, все ближе придвигалась к нашим государственным границам. Гитлеровцы уже хозяйничали по соседству с нашим Заполярьем — в оккупированной ими Норвегии. Хотелось верить, что нам удастся отсрочить начало этой неминуемой войны с фашизмом, но руководствоваться следовало прекрасным правилом, о котором напоминала широко известная песня Василия Ивановича Лебедева-Кумача, ставшая народной: «Если завтра война, если враг нападет — будь сегодня к походу готов». Ни у кого из нас, кто размышлял над обстановкой и присматривался к поведению гитлеровцев, не было уверенности, что мы доживем до лета без войны.