Воздушный казак Вердена - Юрий Гальперин

— Не только в вашей, и у нас и в Германии его похоронили, может быть, и еще где-то, не знаю.

— Да, — спохватываюсь я, — а как же мне его увидеть, гонка завтра в полдень стартует из Варшавы, можно к нему сейчас поехать?

— Не волнуйся, завтра в восемь часов утра вы встретитесь с ним у нас в редакции.

Если можно осчастливить человека, не просто человека, а журналиста, то большего и не придумать — подарить сенсацию!

Влюбленные не ждут своего часа так, как я ждал свидания с Нагурским.

…В редакционную комнату вошел высокий, слегка сутулящийся мужчина в синем спортивном полупальто. В светлых, коротко стриженных волосах почти не видно седин. На продолговатом сухощавом лице выделяются большие внимательные глаза. Высокий, открытый лоб. Я успеваю заметить, что Нагурский взволнован: вздрогнули при рукопожатии его сухие крепкие пальцы. Впрочем, как не понять состояние этого человека. Я еще не знаю обстоятельств его исчезновения и «смерти». Но просто ли воскреснуть из безвестности, вновь после целой жизни оказаться в центре внимания прессы, впервые подойти к микрофону?..

Так я познакомился с первым полярным летчиком мира Яном Нагурским.

Судьба этого человека воистину необыкновенна. Юноша из небольшого польского городка Влоцлавека, избравший военную карьеру, после окончания Одесского юнкерского училища становится пехотным офицером, служит на Дальнем Востоке. Затем переезжает в Петербург, где одновременно с занятиями в морском инженерном училище осваивает летное дело в недавно открывшемся Всероссийском аэроклубе. Совершенствуется в офицерской Гатчинской школе. Теперь он уже военный летчик. После героических полетов в Арктике Нагурский участвует в войне, командуя отрядом гидросамолетов. Сбитый в одном из воздушных боев над Балтикой, он падает в море на горящем самолете…

Рапорт о гибели лейтенанта флота Нагурского и стал тем документом, который позволил историкам авиации завершить биографию летчика в 191 7 году. Но Нагурский не погиб. Раненный в бою, он был подобран английской подводной лодкой… Все это происходило в канун революции, после которой Нагурский вернулся в Польшу. Не пожелав выступить на стороне белополяков, начавших поход против молодой Советской России, Нагурский скрыл свой военный чин, записавшись рядовым солдатом. По ранению от службы был освобожден. Так летчик «похоронил» себя вторично, превратившись со временем в инженера-конструктора сахарной промышленности.

Записанное на пленку мое интервью с Нагурским было тут же передано в Москву. Сообщения о его «воскрешении» в газетах, журналах, по Всесоюзному радио вызвали огромный интерес к покорителю арктического неба. Советские полярники пригласили летчика в Москву. К тому времени мне удалось найти в архивах его личное дело, офицерский послужной список, интереснейшие документы, связанные с организацией экспедиции на поиски Седова, рапорты Нагурского, его отчет о полетах… Если бы не встреча с писателем Центкевичем, Нагурский, вероятно, так бы и унес свою тайну в могилу.

— Подумайте сами, — объяснял мне уже в Москве Нагурский, — каково это — вдруг взять да и заявить: вот я, такой-то герой, жив, здоров и хочу получить теперь свою долю почестей? Никак невозможно было… И думать об этом давным-давно себе запретил. А тут… Сам не знаю, как решился открыться Центкевичу, от неожиданности, конечно, ведь встретил человека, который тоже написал, что я погиб… Не сдержался…

— А если бы не эта случайность? — спрашиваю Яна Иосифовича.

— Тогда счастья не было бы снова в России побывать… Друзей старых не встретил бы…

После этих встреч, знакомств со старыми русскими летчиками, соратниками Нагурского, располагая уникальными архивными материалами, я написал небольшую документальную повесть «Он был первым». Правильнее было бы назвать ее «Они были первыми» — рядом с Нагурским полноправным участником его исторических полетов нужно назвать и его механика, матроса-добровольца Евгения Кузнецова, родоначальника отважного племени полярных авиамехаников. Но никаких документов о рядовом матросе царского флота, кроме приказов выслать его с Черного моря в Петербург, найти мне так и не удалось.

История первых полярных авиаторов мира оказалась связанной с Францией. Для поисков экспедиции Седова был специально подготовлен французами самолет «Морис Фаран», Нагурский принимал и испытывал его в Париже, а Кузнецов своими руками собрал, отрегулировал и подготовил к полетам разобранный на части аэроплан и мотор, что в Арктике было делом крайне нелегким. Кузнецов принимал участие и в полетах Нагурского: у острова Заячий, где была найдена избушка Седова, в запаянной банке Нагурский оставил рапорт, в котором назвал и Евгения Кузнецова как участника этого полета.

Удалось найти рапорт Нагурского морскому командованию о том, что Кузнецову не было выплачено положенное ему как рядовому денежное довольствие в размере… одного рубля в сутки. Тот же адмирал, что отдал приказ отправить матроса для участия в экспедиции, наложил резолюцию: «Оставить без последствий».

Так отблагодарило матроса-добровольца за его подвиг военно-морское начальство. Нагурский получил орден, а Кузнецову и суточных не заплатили…

Неужели же мы теперь не сможем воздать должное первопроходцу арктических воздушных трасс? Даже фотографии его не сохранили архивы, как их найти?

После выхода книжки я несколько раз рассказывал о Кузнецове по радио, телевидению, пытался привлечь к поискам однофамильцев, специально опубликовав в одном из журналов обращение к ним… Безрезультатно.

И все же долгожданное «открытие» Евгения Кузнецова совершилось, но честь его принадлежит уже не мне, а журналисту-правдисту Евгению Фадееву. И вот как это произошло.

Ровно через двадцать лет после моей встречи с Нагурским Евгений Фадеев во время поездки по Польше, зная, что первый полярный летчик жив, разыскивает и навещает его.

Нагурский рассказывает Фадееву уже известные читателю обстоятельства, вызвавшие ошибку в энциклопедии, показывает ему свой семейный альбом, фотографию Юрия Гагарина, заметив при этом:

— Это похоже на чудо — гулять по Гатчине с Нестеровым и стать свидетелем полета Гагарина. Читать в газетах о буднях в обыкновенной Арктике сегодняшней «СП-23» и разыскивать экспедицию Седова. Наконец, показана вдвойне приятная телеграмма от советских полярников с Земли Франца-Иосифа: «Дорогой Ян Иосифович! Поздравляем Вас с днем рождения. Желаем бодрости, доброго здоровья, долгих лет жизни. С дружеским приветом — коллектив станции Нагурская».

Вернувшись в Москву, Фадеев готовит очерк для «Правды» и приходит посоветоваться к автору книги о Нагурском и статьи в новом издании БСЭ, которой я горжусь не меньше, чем повестью, — посчастливилось исправить такую ошибку!