НОКТЮРНЫ: пять историй о музыке и сумерках - Кадзуо Исигуро

Мистер Гарднер долго устраивался поудобнее на носу лодки и в какой-то момент всей тяжестью опустился на сиденье так резко, что мы едва не перевернулись. Но он этого, кажется, не заметил и по-прежнему глядел в воду, когда мы отчалили.

Минут пять мы плыли в тишине — мимо темных зданий, под низкими мостами. Наконец мистер Гарднер стряхнул с себя задумчивость и сказал:

— Послушайте, дружище. Я знаю, мы уже условились о том, что именно будем сегодня исполнять. Но я вот о чем подумал. Линди нравится песня «Когда до Финикса доеду». Много лет назад я тоже ее записал.

— Да-да, мистер Гарднер. Моя мать всегда считала, что ваше исполнение лучше, чем у Синатры. И даже лучше, чем у Глена Кэмпбелла в известной записи[6].

Мистер Гарднер кивнул и опустил голову, и я так и не увидел, что выражало его лицо. Витторио, перед тем как обогнуть угол, испустил клич гондольеров.

— Я много раз пел ей эту песню, — проговорил мистер Гарднер. — Знаете, мне кажется, что она рада будет услышать ее сегодня. Мелодия вам знакома?

Я уже успел вынуть гитару из футляра и сыграл несколько тактов.

— Давайте дальше, — сказал мистер Гарднер. — С ми-бемоль. У меня в альбоме именно так.

Я взял аккорды в этой тональности, и мистер Гарднер, пропустив чуть ли не целую строку, негромко, вполголоса запел — казалось, слова он помнит нетвердо. Однако голос его отлично резонировал над безмолвным каналом. Звучал, по правде говоря, лучше некуда. И на мгновение я вновь почувствовал себя мальчиком: вот я лежу в тесной квартирке на ковре перед матерью, а она сидит на диване — не то измученная, не то убитая горем, а в углу комнаты крутится на проигрывателе пластинка Тони Гарднера.

Мистер Гарднер внезапно умолк и заявил:

— О'кей. Исполним «Финикс» в ми-бемоль. Затем, наверное, «Я влюбляюсь слишком легко»[7], как мы и наметили. А закончим «За мою малышку»[8]. Этого достаточно. Дольше она не станет слушать.

Он, казалось, снова погрузился в свои мысли, и мы медленно плыли сквозь тьму под мерные всплески весла Витторио.

— Мистер Гарднер, — не выдержал я, — можно у вас спросить? Миссис Гарднер ожидает этого концерта? Или это будет чудесным сюрпризом?

Мистер Гарднер тяжело вздохнул:

— Думаю, придется отнести его к разряду чудесных сюрпризов. — Потом добавил: — Кто знает, как она к этому отнесется. Не исключено, что до последней песни и не доберемся.

Витторио обогнул еще один угол, и вдруг раздались смех и музыка: мы проплывали мимо большого, ярко освещенного ресторана. Все столики, как видно, были заняты, по залу суетились официанты, посетители шумно веселились, хотя в это время года от канала и веяло холодком. После безмолвия и темноты, которую мы покинули, вид ресторана вызвал неожиданную растерянность. Возникло ощущение, будто это мы неподвижно застыли на набережной, а сверкающая огнями лодка с праздничной публикой проплывает мимо нас. Я заметил, что кое-кто бросил взгляд в нашу сторону, но особого внимания мы не привлекли. Когда ресторан остался позади, я сказал:

— Забавно. Вообразите, как всполошились бы все эти туристы, узнай они, что в проплывшей мимо лодке сидит не кто иной, как легендарный Тони Гарднер!

Витторио, плохо понимавший по-английски, все же уловил смысл моей реплики и хохотнул. Но мистер Гарднер отозвался не сразу. Мы снова окунулись в темноту, продвигаясь по узкому каналу мимо тускло освещенных дверных проемов, и тут он обронил:

— Дружище, вы родом из коммунистической страны. И потому вам не очень понятно, как тут все обстоит.

— Мистер Гарднер, но моя страна больше не коммунистическая. Мы теперь свободные люди.

— Простите. Против вашей нации я ничего не имею. Вы — прекрасный народ. Надеюсь, добьетесь мира и процветания. Но вот что, дружище, я собирался вам разъяснить: видите ли, раз вы оттуда родом, то, вполне естественно, до сих пор еще многого не понимаете. Точно так же и я многого не понял бы в вашей стране.

— Думаю, вы правы, мистер Гарднер.

— Вот сейчас мы проплыли мимо ресторана. Если бы вы подошли к посетителям и задали вопрос: «Слушайте, кто-нибудь из вас помнит Тони Гарднера?», наверное, некоторые — может быть, даже и большинство — ответили бы, что да, помнят. Как сказать? Но при виде нашей гондолы, даже если бы меня узнали, разве это кого-нибудь очень бы взволновало? Вряд ли. Вилки никто бы не отложил, задушевных разговоров при свечах никто бы не прервал. Да и чего ради? Подумаешь, какой-то там эстрадный певец из доисторической эпохи.

— Ни за что не поверю, мистер Гарднер. Вы — классик. Как Синатра или Дин Мартин[9]. У вас есть такие достижения, которые никогда не устареют. Куда там нынешним поп-звездам.

— Вы слишком добры ко мне, дружище. Понимаю, вы движимы лучшими чувствами. Но сегодня вечером — особенно сегодня — не время надо мной шутить.

Я собирался запротестовать, но что-то в голосе мистера Гарднера заставило меня замолчать. Мы продолжали плыть в безмолвии. Честно говоря, только тогда я начал раскидывать мозгами, во что, собственно, втянулся и чем в итоге обернется вся эта затея с серенадой. В конце концов, дело я имею с американцами. Кто его знает: быть может, стоит только мистеру Гарднеру запеть, как миссис Гарднер высунется из окна с винтовкой и уложит нас на месте.

Наверное, мысли Витторио крутились в том же направлении: когда мы проплывали под фонарем на стене дома, он оглянулся на меня с таким видом, будто хотел сказать: «Ну и чудачину мы с тобой везем — верно, amico?[10]» Но я никак на это не отозвался. Не желал я объединяться с ним и ему подобными против мистера Гарднера. Витторио убежден: приезжие вроде меня только и делают, что обирают туристов, засоряют каналы — и вообще до основания разрушают этот клятый город. Порой если он не в духе, то клеймит нас как грабителей — обвиняет даже в насилии. Однажды я прямо его спросил: точно ли он распространяет о нас такие слухи, но он поклялся, что это сплошное вранье. Какой из него расист, если у него тетушка-еврейка, которую он обожает не меньше матери? Но вот однажды, когда я коротал время между выступлениями, опершись на мост в Дорсодуро, внизу проплывала гондола. В ней сидели трое туристов, а над ними нависал Витторио с веслом и во всеуслышание проповедовал вот этот самый бред. С тех пор видеться мы видимся, но товарищеского расположения он от меня не дождется.

— Поделюсь с вами маленьким секретом, — вдруг заговорил мистер Гарднер. — Насчет выступлений. Как профессионал с профессионалом. Секрет самый простой. Необходимо знать — что именно, неважно, но необходимо хоть что-то знать о ваших слушателях. Какую-то черточку, которая в ваших глазах отличает именно этих слушателей от вчерашних. Скажем, выступаете вы в Милуоки. Нужно спросить себя: а чем именно эти слушатели непохожи на других, что в них такого особенного? Чем они отличаются от слушателей в Медисоне? Если на ум ничего не приходит, напрягите извилины — и вас осенит. Так: Милуоки, Милуоки… В Милуоки готовят неплохие свиные отбивные. Свиные отбивные вполне сгодятся — пустите их в ход, когда выйдете на сцену. Слушателям, конечно, ни слова о свиных отбивных, но пока поете — пускай свиные отбивные сидят у вас в голове. Помните: слушатели, которых вы перед собой видите, — это те самые ценители отличных свиных отбивных. Когда дело доходит до свиных отбивных, они держат марку на высоте. Понятно, куда я клоню? В результате вы оказываетесь с публикой накоротке: перед знакомыми слушателями выступать легче. Вот и весь мой секрет. Делюсь с вами как профессионал с профессионалом.

— Спасибо огромное, мистер Гарднер. Мне такие мысли и в голову не приходили. Такую подсказку — да еще от вас — я запомню накрепко.

— Итак, сегодняшним вечером, — заключил мистер Гарднер, — мы выступаем перед Линди. Линди будет нашей публикой. Вы ведь хотели бы кое-что о ней разузнать?

— Конечно же, мистер Гарднер. Очень и очень хочу.

Следующие минут двадцать, пока наша гондола медленно кружила по каналам, мистер Гарднер рассказывал. Иногда переходил чуть ли не на шепот, будто разговаривал сам с собой. Потом, когда мы проплывали мимо фонаря или на нас падал отсвет из окна, он вспоминал обо мне и погромче спрашивал: «Вам понятно, о чем я толкую, дружище?» — или что-нибудь вроде этого.

Супруга мистера Гарднера, по его словам, была родом из небольшого городка в штате Миннесота на американском Среднем Западе. От школьных наставниц ей постоянно влетало, так как на уроках она не выпускала из рук журналы с кинозвездами на обложках.

— Эти дамы никак не могли взять в толк, что Линди строила грандиозные планы на будущее. И взгляните на нее сейчас. Богата, красива, изъездила весь мир. А тамошние учителки — где они сегодня? Какую жизнь ведут? Полистай же они тогда немного усердней глянцевые журналы, дай побольше воли мечтам — и, кто знает, быть может, им тоже перепала бы хоть капелька из того, чем обладает Линди.