Банда слепых и трое на костылях[истерический антидетектив] - Елена Кутинова

— Сам знаю, — ядовито отозвался Серега и со всей дури гахнул ногой в обшарпанную, но без сомнений бронированную дверь.

Дверь со скрежетом отворилась, и за ней показалось знакомое дуло ветхозаветного пулемета.

— Эй! Чего вы этой байдой в меня тычете? Может, она заржавела со второй мировой, а? — завопил Серега.

Вместо ответа в комнату впихнули картонный ящик и зловеще заскрежетали засовами. Ужаленные любопытством, мы бросились его распаковывать и обнаружили два ватных матраца, два одеяла, две порции теплой гречки в пластиковых тарелках, трехлитровую банку персикового компота и — самое безобразное — две эмалированные ночные вазы! Их Впальтохин шумно запустил в стенку. Стало ясно, что нас здесь собираются поселить надолго.

На дне ящика алела глянцевая папка с июльским номером «Вечернего вестника». На передовице красовались наши с Впальтохиным заметки, кем–то заботливо обведенные красным. Моя называлась:

МЕДАЛЬ ЗА ДОБЛЕСТЬ

4 июля в литературном музее состоялась встреча руководства города с участниками обороны Одессы.

Встреча была приурочена к 60‑й годовщине начала обороны города. На встрече выступили первый заместитель городского головы Серафим Леонидович Мушкин, Герой Советского Союза, председатель совета ветеранов Евгений Валерьевич Сарматов, представители районных администраций, командующий войсками Южного оперативного командования Иван Александрович Матусевин.

На встречу съехались ветераны из городов–героев, участвовавшие в обороне Одессы. Выступили представители делегаций из Москвы, Севастополя, Киева, Волгограда, Минска, Смоленска, а также представитель Ветеранского движения Израиля.

Собравшиеся делились воспоминаниями, почтили память павших минутой молчания.

Представители делегаций обменялись книгами и сувенирами. Ветеранам были вручены медали в честь 60-летия обороны Одессы.

Воскресным утром 4 июля, злая и не выспавшаяся, я стояла у входа величественного здания литературного музея. Кому охота по выходным трудиться? Меня встретили фрагмент филармонического оркестра, подхалтуривающий оглушительными маршами, и бывшая однокурсница Надя, стажерка музея.

— Ой, привет, ты кто, пресса?

— В данном случае, да.

— А я здесь работаю. Вам сколько платят?

— Двести пятьдесят — триста, как выйдет.

— А нам сто, хотя лично мне — шестьдесят, на правах ученицы. Я уходить собираюсь в телефонную компанию, секретарем.

— Что здесь сегодня?

— Черт его знает! Народу валом — ветераны да журналисты.

— Ну спасибо, я побежала.

— Всем нашим привет!

Микрофонов не было, галдели громко. Я пристроилась в последнем ряду и напрягла слух. Поздравили, вспомнили, вручили — мероприятие объявили закрытым.

— Простите, вы не записывали выступающих? — обратилась я к сидящим рядом телевизионщикам.

— А зачем? — удивился ироничный тип с бородкой. — Камера все запишет. Вы устроителей побеспокойте. Они все знают. А я, слава Богу, имею счастье память свою не захламлять. Вы к той дамочке обратитесь, она из администрации.

— Извините, — обратилась я к даме, — мне список присутствующих необходим.

— А вы, что, опоздали?

— Нет, просто не слышно было.

— Завтра в Совет ветеранов перезвоните, они подробненько и расскажут.

В понедельник утром бодрый старушечий голос продиктовал в трубку утвержденный неделю назад список. Аккуратно приписав его к своему опусу, я со спокойным сердцем сдала текст в компьютерный цех.

Через час меня вызвала замредактора Лина Хитревич.

— Никотинова, извини, но ты просто дура. Других слов у меня нет. Как ты оформила выступающих в литературном музее?

— В порядке выступления, наверное.

— Что значит «наверное»? Кто тебя так учил? Выступающих и присутствующих на мероприятии нужно оформлять по старшинству. Вначале идут городские власти, поскольку мы городская газета, затем областные, районные, а после — все остальные. Сядь и перепиши! Об оркестре вычеркни — кому это интересно? И зря ты, вообще, покрасилась. Тебе не идет. У тебя глаза голубые. Тебе пойдет рыжий, как у меня. Сколько я могу вас учить?

Позови этого деятеля, коллегу своего. Сейчас он у меня получит вспоможение…

Обведенная карадашом заметка Впальтохина была написана в том же духе в тот же незапамятный день. В ней повествовалось о том, как упомянутый мной представитель Израиля вручал одесским героям юбилейные книги собственного сочинения. Подчеркнута была фамилия деятеля — Маниович — и все связанные с ним эпитеты.

Чем нашим агрессорам не угодили Маниович и командующий Южного оперативного командования, мы с Впальтохиным так и не поняли. Тайна нашего бредового похищения становилась еще таинственней и бредовей.

— А гречку, пожалуй, сожру, — прорычал Впальтохин после напряженного молчания. Всегда жрать хочу, когда нервный. Ты будешь?

— Нет, я когда нервничаю, не ем. Подожди, а если там яд?

— Вряд ли. Если б убить хотели, из этого пердомета — сразу бы!

— Ты сам говорил, что он не работает.

Впальтохин растянулся на ворохе макулатуры и стал бесстрашно поглощать гречку. Пытаясь заглушить бешеный приступ тоски, и как–то избавиться от сознания собственного бессилия, я стала копаться в окрестном хламе.

…Тяжкие времена, переживаемые хозяйством во всех отраслях технического перевооружения, показали успехи обобщенных вкладов предвоенного динамизма. Единодушное признание в грандиозном сражении получила инициатива комитета дружбы и урегулирования. В стране развернулась кампания по развитию достижений огромного влияния на комплексные соревнования героических сооружений. Миллионы людей вовлечены на орбиту непрерывного производства технического направления.

Поистине мировой известностью пользуются уникальные успехи трудовых конференций, являясь вечным праздником для людей всех возрастов и проблем современности…

Ненавидя первую в мире страну социализма, массированными ударами авиации противник продолжал наступление…

Помню, как–то сидим в окопе (я тогда фронтовым репортером была — следила за отступлением второй дивизии), едим кашу из одного котелка с голубоглазеньким, страсть каким симпатичным сержантиком. Я голодная, но стесняюсь. А он — хрям–хрям — в четыре раза быстрее меня кушает. — Молодой человек, оставили бы слегка даме! Он улыбнулся, на губах перловка, и извинительно так обнял. Вдруг — пуля шальная в голову. Не стало сержанта. Только кровь, еще теплая, вырвалась и побрела по моей щеке, как страшный, отчаянно запоздалый, несвершившийся поцелуй…

Антигитлеровская коалиция политической сатиры создавала полнометражные обязательства сокрушительного наступления…

— А это что, Впальтохин?

— А!

— Кончай жрать, смотри, здесь проводок какой–то.

— Покажи.

Серега отлепил из–под крышки стола самодельный приборчик с проводом и антенной.

— Батарейка, динамик — сто пудов, подслушивающее устройство!

Он прокричал в миниатюрную штучку дюжину грязных ругательств и раскрошил ее ботинком. Когда от устройства осталась крохотная горстка мусора, Впальтохин вытер лицо платком и объявил:

— Сейчас заявятся! Приволокут свой пердомет, тогда и узнаем, что им от нас нужно.

— А может здесь тьма тьмущая таких приборов, да еще видеокамеры понаставлены!

— Я понял, это реал-ТВ. Нас в прямом эфире транслируют. Попал же я в «Смехокамеру». Может быть это прелюдией к передаче было.

Перевернув весь имеющийся хлам вверх дном, мы с Серегой ничего подозрительного не обнаружили. Никто из стариканов не появился. Мы решили воспользоваться матрацами и поспать.

— Утро вечера утренее — сказал Серега, укомплектовываясь под столом.

— Как трудно засыпать без очищающего молочка и питательного крема, — пожаловалась я.

— Мне бы твои проблемы! Я вот пописать хочу и тебя стесняюсь!

Давай, чего уж там! — я нажала на выключатель и накрылась с головой одеялом. Сознание плавно обрастало сюрреалистическими бяками и растворялось в глубинах необъяснимого…

В камере кроме меня томилось еще несколько арестантов обоего пола. Я с животным остервенением выкусывала из собственного плеча чудовищную язву.

— Наконец–то — прошептал мне в ухо пожилой зэк. Я обернулась.

— Наконец–то я вас дождался!

— И долго ждали? — поинтересовалась я.

— Шестьдесят лет. Чтобы рассказать тайну. Скоро вас вызовут на допрос — знайте, — в кабинете Фуфкина есть лазейка в царство теней.

За мной пришли два омерзительных вертухая. Они выволокли мое тело в коридор и долго били его ботинками. Боли не чувствовалось — как–никак сон. Злую, в кровоподтеках, меня повели в кабинет следователя, и, как мокрую тряпку, швырнули на пол. Кабинет был поразительно похож на комнату, в которой сопело мое земное тело, разве в нем было идеально прибрано. Тот же монументальный стол, только отполированный, с блеском. Тот же флаг, те же книги, аккуратно разложенные по полкам. Над столом нависала стальная рожа с тошнотворно бессмысленными глазами, которые на мгновенье сверкнули, обожгли и разом потухли, будто провалились. «Я могу сделать так, что ты никогда не проснешься!» — заскрежетала рожа. Я затряслась и превратилась в истошный крик:: А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а-а!!!