Завтра не наступит никогда - Галина Романова

Она ничего не ела, не пила, не вставала, не ходила. Она лежала, безотрывно смотрела на кроватку сына, на которой теперь сиротливо жался к подушкам старенький медвежонок с обтрепавшимися лапами. Маша лежала и ждала прихода избавления. А потом вдруг пришли страшные мысли о возможном несчастливом будущем ее миленького Гаврюшки. И еще додумалось потом, что эта семья может мальчика взять и вернуть, если он вдруг надоест им или станет мешать. А куда вернут? Да снова в детский дом. И он опять будет страдать. Первый раз страдания ему выпали, когда его забрали у родной матери – у нее то есть. Во второй раз могут настигнуть – если его новой и очень хорошей семье он вдруг станет почему-то не нужен.

Кто же тогда поможет ему, кто?! Кто, если она умрет?! Никто! И уж точно не та рыжая мерзость, по милости которой Гаврюшку и забрали у Маши.

Вспомнив о соседке, что появилась в их коммуналке совершенно неожиданно, будто бы на время, но вдруг обжилась и успела за короткий промежуток времени отравить жизнь всем жильцам, а сильнее всех ей, Маша застонала.

– Ненавижу! – всхлипнула она, выпустив на волю пару слезинок, плакать она зареклась с того дня, как потеряла Гаврюшку. – Чтоб ты сдохла!!!

Но Маргарита, Марго, Маргусик, так называли соседку многочисленные ее любовники, собиралась жить долго и счастливо, а главное – громко. Она громко зевала по утрам за стенкой у Маши, комната Марго как раз располагалась там. Громко разговаривала по всем своим трем мобильным телефонам. Громко стонала во время сексуальных забав. И очень громко и с наслаждением скандалила.

Как же Марго обожала скандалить! Маше Гавриловой за свои тридцать два года не довелось встретить ни одного человека, который бы с таким сознанием дела, с таким удовольствием скандалил все равно по какому поводу. Все Машины собутыльники, все скопом, в подметки не годились горластой рыжей Марго, могущей заткнуть рот сразу десятку жильцов из четырех разных комнат.

– А ну заткнулись все, я сказала! – орала она, когда ее пытались выдворить из ванной отключением света и гневным гулом под дверью ванной. – Заткнулись и включили свет, или я вообще не выйду, стану тут спать!

Она могла и уснуть там. С ее-то пухлыми боками, громадным задом и грудью, Марго могла уснуть на бетонной плите, ей мягко будет.

Свет включали, конечно же, и быстренько так разбегались, чтобы разгневанная, распаренная Марго не застукала зачинщиков. Маша однажды удрать не успела, и Марго всю силу своего гнева обрушила на нее.

– Ах ты, шмакодявка ссаная, свет она мне отключать будет!!! – бесновалась рыжая, тыча Маше в лицо бесстыдно выпирающими сосками из-под тончайшей ночной сорочки. – Я тебе выключу свет!!! Я тебе такой свет выключу, что небо с овчинку покажется!!! Пошла вон, гадина худосочная!!!

Маша не орала в ответ, не спорила, она просто рассматривала Марго и дивилась. И почему в ней всего так много – в этой рыжеволосой вульгарной кобыле? И роста много, и мяса на широких костях ужас просто сколько, и гонора, и, главное – силы в легких и голосовых связках на десятерых.

Как такое чудовище может нравиться мужчинам?! И каким мужчинам!!! С ней же в эту коммуналку кто только не является! И Маше ни разу не удалось рассмотреть в ночных гостях Марго уродов или юродивых. Будто конкурсный отбор ее гости где проходили по стати и красоте.

Что в ней такого, чего вот, например, в Маше нет?

Никогда она, дурочка, не умела владеть чувствами, никогда не умела играть, все вырисовывая на личике своем невыразительном: и любовь, и ненависть, и неприязнь, и брезгливость.

И тогда-то вот именно брезгливость она к этой громадной бабище почувствовала. Угораздило ее! Марго, разумеется, безошибочно все это угадала на бесхитростной Машиной мордахе, оскорбилась так, как не оскорблялась за испорченные свои щи, в которые ненавистные соседи бухнули пачку соли. Втянула ноздрями половину воздуха коридорного, выдохнула с шумом и прошипела Маше в ухо самое:

– Ну, сука мокрохвостая, ты меня еще запомнишь! На всю свою замызганную поганую жизнь запомнишь меня!..

Маша запомнила. На всю жизнь запомнила, как явились к ней впервые представители органов опеки, милиция, кто-то еще – скорбный и суровый, и как стыдили ее за то, что напилась, имея на руках младенца.

А она ведь и не пьяная тогда была совершенно, еще не злоупотребляла, работала даже, оформив сына в ясли. И выпила совсем чуть-чуть у подруги по работе на дне рождения. Гаврюшка с ней был, она никогда его одного не оставляла и к кровати не привязывала, как некоторые. Они только-только домой явились, она сына раздела, в кроватку уложила, а сама раздеться не успела. Ее с мороза в теплых вещах да в жаркой комнате и повело немного. И тут эти гости.

Говорили с ней недолго, строго, оставили копию какого-то протокола, будто предупреждение какое-то, и ушли. Маша тогда по наивности своей всерьез к этому визиту не отнеслась. Решила, что либо ошиблись, либо рейд у них какой-то и они во все квартиры заходят. И забыла даже. Но история повторилась еще трижды.

Именины у друзей случились с интервалами в месяц, две недели и пятнадцать дней. А потом визиты той же самой комиссии и написание таких же бумаг и точно в те дни, когда у ее друзей случились именины.

– Да вы что, очумели?! – попыталась она возмутиться во второй и в третий раз, когда от прозрачных намеков представители строжайшей комиссии перешли к явным угрозам. – Сами-то вы, что же, вовсе не употребляете?! В жизни не поверю! Сама обслуживаю зал в супермаркете, вижу, кто и сколько выпивки покупает! Вас же никто не проверяет, с чего ко мне-то повадились?!

Такое некорректное замечание с ее стороны оскорбило членов комиссии. Головы закачались с пущим осуждением. Писавший заключение комиссии застрочил с утроенной энергией. Сразу заметили отсутствие ремонта в тесной комнате. Старенький холодильник и телевизор не цветной. И шторы дешевыми, на их взгляд, в ее комнате оказались. О том, что в комнате чисто, в холодильнике полно еды, а подоконник за дешевыми шторами весь в цветах, не обмолвился никто. Метраж ее комнаты не устроил, на двоих будто бы тесно! А пройдись по коридору, третья дверь налево, там-то что? Там не тесно? Там Кузнецовы впятером на двенадцати метрах живут, и глава семьи через день пьяный.

Машу никто не услышал. Строго и в последний раз предупредили и ушли. Пятый их визит оказался последним. Последним для них с Гаврюшкой. Тогда она нарвалась на приглашение заведующей отделом бытовой химии, отмечавшей свой семейный юбилей. Отказать было нельзя. Обиды та не прощала.

И Маша приглашение приняла, притащив в подсобку и Гаврюшку. Выпили, закусили, потом снова выпили. Да, она перебрала немного. К тому же целый день на ногах с этой непрерывной выкладкой товара. Много ли ей было надо на голодный-то желудок? Развезло маленько. Добрались до дома, не успели с сыном вещи в шкаф убрать, как стук в дверь. И все…