Художественный музей Адати Япония - С. Хромченко

Представленный здесь сюжет навеян образами китайского поэта Ду Фу, но собственный стиль Кансэцу опирается также на японские традиции школы Кано, на протяжении четырех столетий воплощавшей идеалы правящей власти, стремившейся доказать свою силу и могущество роскошным убранством замков. Их украшали торжественными, монументальными, крупными и яркими росписями. Сюжетами произведений чаще всего были пейзажи, цветы и птицы, животные. Отличительной чертой росписи Кано являлся золотой фон стен и ширм, красиво мерцавший в полутемных помещениях замков с небольшими окнами.

В названии данной работы художник использует поэтическое определение весны — «Тидзицу». «Ти» означает «медленно», «дзицу» — «день», то есть «длинный день, темнеет медленно». В японской литературе весна и конь часто отождествляются — «идут» медленно, спокойно, словно в дреме. За спиной главного героя ширмы — бледные цветы глицинии, которые ассоциируются с женской красотой, мимолетной, располагающей к печали и меланхолии.

Хашимото Кансэцу — непревзойденный мастер в изображении животных. Их повадки, телодвижения, выражения морды, переливы шерстки — все это художник великолепно знал и передавал в своей манере, поразительно убедительно, тончайшими оттенками цвета, контуром или, как здесь, тщательно, штрихами, сухой кистью. Однако он никогда не переходил грань натурализма. Нельзя не восхититься жизнеподобием шустрой обезьянки, тянущейся к лакомству. Сообразительное, ловкое, с выразительной мордочкой животное стало героем многих японских сказок. Оно отбирало хурму у краба и, обманув медузу, не отдало свою печень дракону.

Такие свитки особенно популярны у коллекционеров и, поскольку хурма — осенний плод, используются для украшения квартир и офисов осенью.

Нельзя не залюбоваться этими редкими по красоте, элегантными, грациозными собаками, являвшимися, вероятно, подарком знатному господину. Во всяком случае, ширмы, написанные на золотом фоне, — достойное украшение любого дворца. Борзые и грейхаунды нечасто встречаются в Европе, а тем более в Японии, где к собакам издавна отношение особое.

Сёгун (военачальник) Токугава Цунаёси, который был человеком эксцентричным, строгим поборником конфуцианства и одновременно буддистом — противником всяческого кровопролития, даже получил прозвище Собачий сёгун. В 1687 он издал указ «О запрете лишения жизни живых существ», возможно, потому, что поверил: причина многих несчастий, постигших его, родившегося в год Собаки по восточному календарю, объясняется тем, что в одной из прошлых жизней он обижал собак. Закон под страхом смерти запрещал убивать бродячих псов, кошек, загнанных лошадей и наделял собак большими правами, чем людей, даже если они портили посевы. К этим животным надлежало обращаться вежливо и почтительно: «госпожа Собака».

В настоящее время ритм жизни и плотность населения привели к тому, что обладание домашним животным в Японии — часто непозволительная роскошь, а содержание больших собак — просто подвиг. Пес, попавший в японскую семью, становится ее полноправным членом, о котором все заботятся, строго соблюдая правила ухода.

Поэтичность и непосредственность в сочетании с точностью и расчетом — важные черты стиля Хашимото Кансэцу. Красивы гармоничные переливы теплых и холодных оттенков белых цветов и шкурки животного, тонущие в серых сумерках. Темные выразительные листья и тонкие росчерки кисти, прорисовывающие контуры, демонстрируют, насколько свободно и элегантно художник владеет техникой живописи тушью. Хотя изображение монохромно, ощущение богатства цвета не покидает зрителя.

За свои почти девяносто лет Томиока Тессай был путешественником, историком, каллиграфом, священнослужителем, реставратором исторических памятников, поэтом и художником. Многогранность его деятельности подтверждает идею, что живопись — лишь одно из проявлений активной и насыщенной духовной жизни художника-интеллектуала. К этому направлению китайской живописи, построенному на синтезе живописи, литературы и каллиграфии, стремящемуся к содержательности, эмоциональному комментарию философских понятий, он тяготел.

Кто эти персонажи с выразительными некрасивыми лицами и экспрессивными жестами — подгулявшие простолюдины, забывшие о церемониях и приличии? В клубке тел, линий, пятен зритель обнаруживает сосуд в виде двойной тыквы, меч, посох, нефритовую пластину и другие атрибуты восьми бессмертных и, наконец, журавля, с помощью которого они отправлялись на небеса. Высокий стиль мифа художник снижает до уровня бытовой сценки, но какой жизненной силы исполнены герои! Как они свободны и раскованы! По сути, таким приемом он выражает свое отношение к догматизму и обесцениванию личности, характерным для Японии его времени.

Томиока Тессай был знатоком различных этико-философских систем: не только традиционного японского синтоизма и пришедшего на острова из Китая и прочно укрепившегося в японской культурной традиции буддизма, но и конфуцианства, а также даосизма — учения о своего рода законе бытия, космоса, универсальном единстве мира.

Нравственный идеал даосизма — это отшельник, который с помощью религиозной медитации, дыхательных и гимнастических упражнений добивается высокого духовного состояния, позволяющего ему преодолеть все страсти и желания, погрузиться в общение с божественным Дао.

Мифическая гора Пенглай, где, по одной из легенд, обитали даосские бессмертные (ее, разумеется, не стоит отождествлять с одноименным китайским городом), в представлении Тессая становится местом спокойного, уединенного размышления, своего рода заброшенным и забытым уголком, лишенным связи с суетным миром.

Если предыдущий свиток выполнен в характерном для художника широком, свободном, сильном, раскованном «угловато-мужественном» стиле, то данное произведение говорит о внимательном изучении и творческом осмыслении стиля старых китайских живописцев — мастеров «сине-зеленого пейзажа».

Работы Тессая широко известны за границами Японии, есть они и в России, в частности в коллекции Государственного музея Востока.

Наверное, трудно сегодня найти человека, не слышавшего об икебане — традиционном японском искусстве создания композиций из срезанных цветов, его символике и эстетике. Именно в Японии икебана, выйдя за рамки ритуального обряда подношения символически значимых цветов Будде, а также почитаемым предкам, стала особым видом искусства, широко внедрившимся в самые различные сферы общественной жизни.

Европейцы в составлении букетов по большей части стремятся к пышности, нарядности, богатству колорита, тогда как японские мастера икебаны — к предельной строгости, даже лаконизму в форме, ограничиваясь порой двумя-тремя веточками и уделяя особое внимание самым простым и скромным растениям. «В икебане мы аранжируем одну маленькую ветку и один цветок в безграничном космическом пространстве и бесконечном времени, и эта работа вмещает всю душу человека. В этот момент единственный цветок в нашем сознании символизирует вечную жизнь», — писал один из мастеров этого искусства.

Но японцы внимательны к тому, что происходит и происходило в мире вокруг них. Натюрморт Сакакибары Сихо с плотной массой листьев и обилием разных цветов — красных и белых камелий, календулы, нарциссов, сливы — свидетельствует о его интересе к голландской живописи XVII века. Использование голубых и синих теней в изображении листьев и цветов показывает, что мастер стремится быть в курсе современного ему западного искусства и использовать опыт импрессионистов. Знаток же заметит в стиле японца еще и отголоски китайской живописи «цветов и птиц» периода Юань.

В этой композиции художник следует принципам традиционного жанра дальневосточной живописи «цветы и птицы», словно выделяя часть пейзажа, в данном случае — сада, и пристально рассматривая его. Но, как известно, в таком изображении помимо чарующего мастерства и убедительности, воссоздающих не только облик, но, кажется, и аромат роскошных нежных пионов, венчающих зеленое кружево куста, заключено и пожелание богатства, процветания. Самозабвенно поющая птичка усиливает ощущение счастья и полноты бытия. В Японии предметы, украшенные такой благопожелательной символикой, принято дарить молодоженам.