Когда мы вернемся - Борис Борисович Батыршин

символами, — контейнеры с датчиками. Операция эта была рутинная, выполнявшаяся раз в месяц, так что космонавты не ожидали от неё никаких сюрпризов.

И, как выяснилось, ошибались.

Бархатно-чёрная пустота внутри «звёздного обруча» вспыхнула ослепительной белой точкой. Края засветились отражённым светом, напрочь забивая сияние звёзд, обычно хорошо различимых в межзвёздной пустоте. Это продолжалось несколько секунд; потом точка вспухла светящимся пузырём, стремительно меняя цвет на бледно-лиловый, и выметнулась из «обруча» по направлению к «Гауссу», прямо в экран, в лица ошеломлённых космонавтов. Оба отшатнулись, ударившись затылками о подголовники — казалось, неистовый выброс энергии не дотянулся до корабля каких-то двух-трёх десятков метров. Но это, разумеется, было не так — лиловый язык простирался не больше, чем на километр, и только казался на фоне чёрной пустоты таким грандиозным, способными поглотить не только грузовик, но и всю видимую Вселенную…

Выброс, бурля и клубясь, втянулся обратно и расплылся в лилово-голубую плоскость тахионного зеркала — рядовое, явление, если бы речь шла об обыкновенных «батутах», вроде того, что помещался сейчас в «дырке от бублика» станции «Лагранж-II», служа для мгновенного перемещения в пространстве. Такое происходило ежедневно, а если брать всю Солнечную систему с её десятками станций и кораблей, оснащённых «батутами» и давным-давно стало рутиной, способной удивить разве что обывателя, ни разу не выбиравшегося за пределы гравитационного колодца Земли. Но то обычные «батуты», изготовленные на Земле — что же касается «звёздных обручей», то уже почти сорок лет не было зафиксировано ни единого срабатывания их «тахионных зеркал». До сих пор для этого требовались некие внешние факторы: либо активизировавшийся в непосредственной близости «батут» (так были в своё время втянуты в «обручи» и станция «Лагранж», и космический грузовик «Тихо Браге) либо взрыв тахионной торпеды в плоскости тахионного зеркала. Вроде того, что когда-то отправил в последний полёт японский 'Фубуки» а позже, вслед за ним, так же ушла в свой беспримерный рейд и «Заря-2».

Именно после её отбытия и был наложен категорический запрет на любые подобные эксперименты со «звёздными обручами». В итоге эти создания древнего инопланетного разума (некоторые учёные определяли их возраст не менее, чем в пять миллионов лет) оставались в неактивном состоянии, не доставляя наблюдателям ни малейших хлопот. За каждым из «обруче», разумеется, велось наблюдение, их поверхность непрерывно сканировали разнообразные датчики, лазерные, оптические, инфракрасные, радарные — словом, всё, что могла предоставить современная наука. Время от времени исследователи предпринимали попытки просветить «обручи» ультразвуком или жёстким излучением — увы, без всякого видимого результата. Кольца из неизвестного металла упрямо хранили свои тайны и год за годом не подавали хотя бы ничтожных признаков активности. И вот — такой сюрприз!

Эти мысли, несомненно, мелькнули с головах наблюдателей, но не успели облачиться в слова. Они успели лишь обменяться недоумёнными взглядами; второй пилот потянулся к пульту передатчика, чтобы сообщить о происходящем, когда лиловое озерко, замкнутое в «обруче», пошло круговой рябью, засветилось, и сквозь колышущуюся плёнку прорвалось что-то крупное, бело-серебристое. Прорвалось — и поплыло по направлению к «Гауссу», всплывая из мембраны тахионного зеркала, словно из стены лилового тумана, с каждой секундой приобретая отчётливые, узнаваемые очертания. Объект рос, он оставил позадисветящегося марева, и теперь даже без помощи фотоумножителей можно было рассмотреть и сплюснутый параллелепипед командного мостика, и неспешно вращающиеся цилиндры гравитационных отсеков, и тарелки антенне на решётчатых выносных фермах. Десять, пятнадцать секунд утекли в потрясённой тишине; корабль — а это, несомненно, был корабль — приближался, рос на обзорном экране различались крупная красная надпись из четырёх букв. «СССР».

— Это же «Заря-2»! — просипел пилот. Он, как и его напарник, безошибочно опознал гостя. Да и кто из обитателей Внеземелья не опознал бы корабль, на котором Первая Межзвёздная Экспедиция покинул Солнечную систему тридцать семь лет назад — и с тех оставался самым известным со времён гагаринского «Востока» или «Апполона-11». — Алексей Монахов, Штарёва, Кащеев, остальные… Они вернулись!

* * *

— Собираетесь встретиться с Лидией Андреевной, капитан? — вежливо осведомился Зурлов. — Она ведь сейчас там, на «Арго?»

И дёрнул подбородком, указывая на ту часть звёздного неба, где по соседству с Большой и Малой Медведицами и Волопасом красовалось созвездие Дракона. Среди них яркой точкой выделялся Турбан — Альфа Дракона, белый гигант, удалённый от Солнца на двести семьдесят световых лет — почти втрое дальше двойного красного карлика двойного красного карлика TOI 1452, возле которого находился сейчас звездолёт «Арго-2», базовый корабль Второй Межзвёздной экспедиции, к которой в качестве научного руководителя приписана Лидия Андреевна Монахова, для друзей — Юлька. В из число Зурлов никогда не входил, но, как и многие работающие во Внеземелье, знал о происхождении этого прозвища, которое она получила почти полвека назад.

Данила поморщился — вопрос был задан исключительно чтобы заполнить затянувшуюся паузу. Вряд ли на всей станции «Барьер» нашёлся бы хоть один человек, не знавший, где сейчас мать капитана буксира-прыгуна «Ермак Тимофеевич», уж тем более был осведомлён об этом го собеседник, этой самой станцией руководивший. Шестидесятипятилетний ветеран Внеземелья хорошо был знаком и с Юлькой-Лидией, и с её супругом, — и, как Даниле порой казалось, иногда тому казалось, исподволь тому завидовал. Оба они состояли когда-то в одной учебной группе Космодесантного Факультета, но в дальнейшем их карьеры сложились по-разному. Алексей Монахов улетел на «Заре-2» к звёздам, а его однокашник так и кочевал все эти сорок лет с одной космической станции на другую, пока не оказался здесь, на самом краю освоенного людьми космоса, на своей последней внеземельной должности — шестьдесят пять лет это не шутки, пора на Землю, перебирать бумажки в одном из департаментов Проекта, или, в лучшем случае, и передавать опыт молодым в своей альма матер…

Впрочем, «освоенного» — это слишком громко сказано. станция располагалась на самом конце длинной цепочки других станций, протянувшейся от самой Земли. Расположенная у так называемого «барьера Штарёвой», области в пространстве, где гравитационное воздействие двух соседних звёзд уравнивается, она отделялась от родной планеты не десятками — сотнями астрономических единиц, далеко за границами пояса Койпера и орбитами самых дальних транснептуновых малых планет, называемых «плутоидами».

Чтобы забраться в такую чудовищную даль, тахионному планетолёту «Арго» — командовал им старинный, со школьных времён друг отца Данилы — понадобилось полтора года и не меньше семидесяти пусков тахионных торпед. «Арго» двигался к цели прыжками, закладывая по пути станции, оснащённые мощными батутами — всего их в этойцепочке было три. В 1990-м году, всего через полгода после прибытия «Арго» к крайней точке маршрута, пересадочные