Граф де Габалис, или Разговоры о тайных науках - де Виллар Николя Монфокон

«Нет сомнений, — повторял я себе, — что этот человек принадлежит к знатному роду и что у него тысяч пятьдесят наследственной ренты; кроме того, он кажется по-настоящему образованным. Но как согласовать со всем этим его безумные речи? Уж слишком невежливо отозвался он о своих сильфах. Уж не колдун ли он и не ошибался ли я, считая, что таковых более не существует? А если он из колдунов, то все ли они столь же благочестивы, как он мне показался?»

Так и не разобравшись в этих вопросах, я решил дождаться, чем все это кончится, хотя и предвидел, что мне придется наслушаться скучнейших проповедей, ибо вселившийся в моего гостя демон отличался, судя по всему, завидной склонностью к морализаторству и нравоучениям.

Второй разговор

Следуя наставлениям графа, я провел всю ночь в молитвах, а на следующий день, едва забрезжил рассвет, мне принесли от него записку, в коей говорилось, что он зайдет ко мне часов около восьми и что, если я не не против, мы могли бы вместе прогуляться. Он явился в назначенное время и после того, как мы обменялись приветствиями, сказал:

— Давайте-ка отправимся с вами в такое место, где можно чувствовать себя непринужденно и где ничто не помешало бы нашей беседе.

— Рюэль, — отвечал я ему, — кажется мне именнo таким местом, достаточно приятным и уединенным.

Мы сели в карету. По пути я внимательно вглядывался в моего нового знакомого. Ни в ком прежде не доводилось мне замечать та кой умиротворенности и безмятежности, какие сквозили в каждом его жесте и, как мне казалось, были вовсе не свойственны для колдуна. Во всем его обличье не было ничего, что говорило бы о муках нечистой совести, и я сгорал от нетерпения, ожидая, когда он начнет разговор. Я был не в силах уразуметь, как это человек, выглядящий во всех отношениях спокойным и рассудительным, может морочить себе голову видениями, о которых он мне давеча распространялся. А теперь он заговорил со мной о политике и был рад услышать, что я читал сочинения Платона, посвященные этой теме.

— Когда-нибудь все эти познания пригодятся вам, — молвил он, — и пригодятся в большей мере, чем вы думаете. И если уже сегодня мы с вами находим общий язык, вполне возможно, что со временем вы сможете употребить в дело сии мудрые изречения.

Добравшись до Рюэля, мы пошли в тамошние сады. Но вместо того, чтобы полюбоваться их красотами, граф направился прямиком к лабиринту. Удостоверившись, что теперь ничто не сможет нарушить нашего уединения, коего он так желал, мой спутник воскликнул, воздев глаза и руки к небу:

— Слава вечной мудрости за то, что она повелела мне не скрывать от вас ни одной из ее неизреченных истин. Как счастливы будете вы, сын мой, если она соблаговолит расположить вашу душу к принятию сих возвышенных тайн! Вы научитесь повелевать всею природой; только Бог будет вашим господином, только Мудрецы будут вашей ровней. Высшие разумные сущности почтут за честь исполнять все ваши желании, демоны не дерзнут появиться там, где вы пребываете; ваш голос заставит их трепетать в кладезях бездны, и все незримые существа, жители четырех стихий, пожелают стать наперсниками ваших наслаждении Славлю Тебя, великий Боже, за то, что Ты увенчал человека такою славой и поставил его самодержавным владыкой надо всеми творениями рук Твоих! Чувствительны ли вы, сын мой, — продолжал граф, оборотясь ко мне, — чувствительны ли вы к тем героическим порывам, кои составляют главную черту характера сынов мудрости? Достанет ли у вас мужества не служить никому, кроме единого Бога, и повелевать всем тем, что Богом не является? Уразумели ли вы, что такое быть человеком? И не разохотились ли оставаться рабом, ибо рождены, чтобы быть господином? И если вы успели проникнуться этими благородными мыслями — в чем я не сомневаюсь, зная ваш гороскоп, — поразмыслите хорошенько, достанет ли у вас храбрости и сил отречься от всего, что препятствует вам достичь того возвышенного состояния, к коему вы предназначены от самого рождения?

Тут он умолк и вперился в меня пристальным взглядом, словно ожидая моего ответа или пытаясь проникнуть в мои мысли.

Начало его речей вселило в меня надежду, что вскорости мы перейдем к сути дела, однако окончание их повергло меня в смятение. Слово «отречься» меня просто ужаснуло: я нисколько не сомневался, что граф предложит мне отречься от крещения и от веры в силы небесные. Не зная, как выпутаться из сего затруднительного положения, я пробормотал:

— Отречься, сударь? Неужели мне предстоит от чего-то отрекаться?

— Вот именно, — отвечал он, — вам предстоит кое от чего отречься, и отречение это настолько необходимо, что с него-то и следует начинать. Не уверен, способны ли вы сие уразуметь, но мне ли не знать, что мудрость не вселится в плоть, подверженную греху, не внидет в душу, исполненную заблуждений или злобы. Мудрецы никогда не примут вас в свое сообщество, если вы тотчас не отречетесь от одной вещи, несовместимой с мудростью. Надобно, — прошептал он мне на ухо, — надобно отречься от всякой плотской связи с прекрасным полом.

Громко расхохотавшись в ответ на это предложение, я воскликнул:

— Мы квиты, сударь, мы квиты! Я-то думал, что вы предложите мне что-нибудь непосильное, но поскольку речь идет всего лишь о женщинах, считайте, мое отречение уже свершилось: я, слава Богу, девственник! Но у меня к вам один вопрос: если самому Соломону, прослывшему куда большим Мудрецом, чем, быть может, стану я, его мудрость не мешала впадать в искушение, то каким средством пользуетесь вы, чтобы обойтись без прекрасного пола? И что дурного было бы в том, если бы в раю Философов у каждого Адама была своя Ева?

— Вы спрашиваете меня о слишком серьезных вещах, — молвил мой собеседник, помолчав и словно бы прикидывая, стоит ли отвечать на мой вопрос. — Но раз для вас не составит труда отказаться от женщин, я могу открыть вам причины, в силу которых Мудрецы требуют от своих учеников соблюдения этого условия; заодно вы узнаете, в каком невежестве прозябают те, кто не принадлежит к нашему числу.

Когда вы освоитесь среди питомцев Философии и зрение ваше укрепится благодаря употреблению святейшего Эликсира, вы увидите, что стихии населены совершеннейшими существами, знания о которых и общение с коими были утрачены несчастными потомками Адама из-за греха, совершенного их не менее несчастным праотцем. Безмерное пространство между землей и небесами служит приютом для созданий куда более благородных, чем птицы или мошки; ширь морская скрывает в себе не только дельфинов и китов; в недрах земных ютятся не одни лишь кроты, да и огненная стихия, самая благородная из всех, не остается бесполезной и пустой.

Воздух полон бесчисленным множеством существ с человеческим обличьем, гордых с виду, но по сути своей покладистых; это большие почитатели тонких наук, помощники Философов и недруги безумцев и невежд. Жены и дочери этих созданий отмечены мужеподобной красотой, роднящей их с амазонками.

— Не верю своим ушам, сударь, — воскликнул я, — неужели вы хотели сказать, что эти духи женаты?

— Полно, сын мой, не горячитесь из-за таких пустяков, — отвечал мне граф. — Поверьте, что все мною сказанное истинно и верно; я излагаю вам всего лишь первоосновы древней каббалы, и только от вас зависит, захотите ли вы удостовериться во всем этом собственными глазами; примите же со спокойным сердцем тот свет, который посылает вам Господь при моем посредничестве. Забудьте все, что вы могли слышать об этих материях в школах невежд, иначе, когда вы убедитесь в истинности моих речей на собственном опыте, вам будет стыдно за ваше неуместнос упрямство.

Выслушайте же меня до конца: да будет вам ведомо, что моря и реки населены точно так же, как и воздух; древние Мудрецы именовали сих насельников ундинами или нимфами. У них мало мужчин и преизбыток женщин, их красота неописуема, дщери человеческие не могут идти с ними ни в какое сравнение.

Земля, почти до самого своего центра, переполнена гномами, существами малого роста, хранителями сокровищ, рудных жил и драгоценных камней. Эти великие искусники дружат с людьми и охотно подчиняются их приказам. Они доставляют сынам Мудрецов все необходимое им серебро, ничего не требуя взамен, но лишь гордясь тем, что делают. Гномиды, их жены, малы ростом, но весьма милы и одеваются как нельзя более причудливо.