Ждущий - Александр Сергеевич Ясинский

колючая, седая щетина покрывала усталое, осунувшееся лицо, под глазами набухли мешки. Роман заметил испарину на лбу отца – с каждым годом все труднее делался ему подъем на четвертый этаж, и эти постоянные жалобы на боли в ногах и печени… Особенно с тех пор как умерла мать…

Отец ощутимо зависел от его, Романа, поддержки; со своей-то пенсией он мог пару раз сходить на рынок, а после – разве что лечь и помереть.

И чувство собственной значимости и превосходства, а может даже мести за все бесчисленные унижения детства, наполняло эйфорией каждую клеточку души, распирало грудь, давало ощутить себя независимым. Мужчиной. Вот как сейчас.

Налив себе из стоящей на столе бутылки полстакана залпом опрокинул в себя. Водка нещадно ободрала гортань. Роман подавился, и его едва не вывернуло наизнанку, на глазах выступили слезы.

– У, жадный старый хрыч, самую дешевую взял, дерьмо самопальное.

Отец промолчал, изучая сальные пятна на скатерти. Роман удовлетворено ухмыльнулся. В бытность свою он пробавлялся портвейном в парках, потом водкой из протекающих бумажных или пластиковых стаканчиков, а то и из горла – не шампанское, можно и перебиться – времена те безвозвратно канули, растворились в дымке "цивильных" пьянок, но вкус дрянного спиртного по-прежнему напоминал о школе, так и незаконченном институте…

Постепенно голова сделалась легче и невесомее. Роман намеренно предпочел спиртное более приятному и безбодунному кайфу от травки. Ему еще не удавалось напиться до белой горячки (он с презрением бросил взгляд на отца), а вот накурившись, можно было, сидя на собственном унитазе не понимать где находишься, и глупо смеяться журчанию воды в бачке. А по сему, такой вариант был не приемлем. Роман хотел раз и навсегда разобраться с проклятущим подвалом. Хлопнув еще, – «на дорожку",– он сгреб с тарелки последний огурец и затопал на выход, откусывая по пути соленую, сочную мякоть. В подвале он запустил недоеденным огурцом в стену, с удовольствием услышав смачный шлепок, и зажег фонарь.

Дверь.

Он остановился в нерешительности, весь запал куда-то подевался. Стоя он прислушивался к звукам спящего дома наверху и абсолютной тишине там, откуда через замочную скважину дул холодный сквозняк.

Роман принюхался, но не разобрал запаха. Трусливая мыслишка закралась в разум. Ему захотелось сбежать, помириться с Игорем, непонятно за что просить прощение у отца, кричать, плакать, бросить все и уехать куда-нибудь, в другой город, деревню – не имеет значение. Но он знал, что не сможет больше жить со всей этой нерешенностью, а по сему пальцы его осторожно коснулись металла, надавили. Жутко скрипя, дверь поддалась.

Она была не заперта с той поры, когда, будучи подростком, он пришел сюда, чтобы скрыться от казавшихся тогда неразрешимыми проблем, все эти годы она ждала его, только его, и обратно пути не было. Он надавил сильнее, и та открылась. Осторожно, даже как-то робко, Роман Ковальский вошел в Дверь.

* * *

Он двигался по коридору, влажные похолодевшие ладони намертво вцепились в автомат. Коридор был узок, образован двумя серыми стенами кирпичной кладки, по одной из которых шла труба, вся в грязных обрывках изоляционной ветоши. «Ничего особенного», – подумал Роман, постепенно успокаиваясь, – «Обычные сантехнические катакомбы. А что ты хотел здесь найти?", – одернул он сам себя. «Что совсем одурел, размяк, обо…лся? Сейчас быстренько дойду до конца, а утром прямиком к Игорю, и набью морду козлу, чтоб знал, как перед бабами позорить». Он уже представлял, как все они перепьются по случаю примирения и вечной дружбы, может, даже смотаются за город, в лес, пострелять по банкам, попугать грибников и хорошенько оттра.ать девчонок на природе. Он ступал все увереннее. Нужно поскорее покончить с нудным, неприятным, но столь необходимым делом.

А где-то далеко позади бесшумно закрывалась Дверь.

* * *

-Че это еще за херня?

Роман остановился под аркой, ведущей в просторный зал, заполненный подернутым дымкой, колеблющимся светом, проникавшим из щелей под потолком, там, где, по-видимому, была мостовая. Обильно поросшие густым ржавым мхом каменные стены создавали причудливое переплетение таинственных темных углов, косых выступов, столбов и ниш. В воздухе пахло канализацией.

Посветив на пол, Роман разглядел сточные канавы, уходящие к открытому люку. Ну что, можно возвращаться.

Нет, одернул сам себя, до конца – так до конца.

И пошел дальше к теряющемуся в полумраке концу зала, светя под ноги, чтобы не вляпаться, переступая через кучи осклиского мусора и змеящиеся трубы. И сразу к мерному перестуку просачивающихся капель добавилось легкое похрустывание в такт его шагам.

Поначалу он испугался, но затем понял, что сам является причиной этого хруста. Нагнувшись, он пощупал пол – обычный шершавый камень. Но почему тогда этот подозрительный хруст? Как будто под ногами гравий, либо битые стекла. Иль вполне обычные вещи обретают здесь, под землей, иную сущность?! Роман подивился неожиданно мудреной мысли. «Недаром все великие философы были не дураки выпить», – подумал он и, отвлекшись, почувствовал себя лучше.

Из темной норы туннеля, что вгрызался в дальнюю стену зала, подул все тот же сквозняк, качнувший свисающую с потолка ржавую арматуру, отозвавшуюся в свою очередь жалобным скрипом. Роман вздрогнул и шепотом помянул строителей. Он огляделся – зал был по-прежнему пустынен, однако неведомо откуда набежавший ветерок, обозначивший присутствие где-то сквозного прохода, пробудил к жизни нечто умершее под этими сводами многие лета назад. А может, оно давно уже не спало. Тем не менее, там, в сердце мрачных катакомб, послышалась отдаленная возня, шарканье, и вдруг – плач; да, плач. Забытый всеми, покинутый младенец в отчаяние заходился.

Роман заорал от ужаса и омерзенья. Он ощутил всю свою ничтожность и величие лабиринта, где тьма таит терпеливых стервятников, а может готовящихся напасть тварей. Не разбирая дороги, он ринулся напролом, плохо соображая, где выход, то и дело налетая на обросшую грязью, мохнатую паутину, которую в истерике рвал в клочья. Единственным желанием его было оказаться как можно дальше отсюда.

Вот уже близко, выход, сейчас… стена?! Вдруг перед Романом открылось такое, что исторгло дикий животный вопль из груди. На небольшом возвышении в свете фонаря лежал изуродованный, частично разложившийся труп, покрытый вспухшими багровыми корками, с вывороченными из недр организма спрессованными и потемневшими внутренностями. Еще несколько продолговатых предметов свисали подвешенные за крючья. Вокруг были разбросаны какие-то железки, некоторые все еще торчали в телах жертв. Отшатнувшись, Роман поскользнулся в жиже и тяжело рухнул прямо на труп, вздымая облака смрада.

Перед лицом Романа оказалась гнилая маска с вытекшими каплями глаз, на которой деловито копошился ожиревший коричневый червь.