Обличия тьмы - Мария Кущиди

медленно заходило в свой призрачный домик, напевала мою любимую колыбельную, и делала она так, словно во дворе был кто-то живой, кто-то из детей, которых она безмерно любила.

Это были красивые цветы, но мне никогда не нравился их запах. Я знала, как пахнут лилии, и этот запах был совсем на него не похож. Когда я говорила об этом бабушке, она смеялась, говоря, что запах этих лилий нужно понять, ведь он особенный. Но что особенного было в этих светлых цветах? Только запах, который отпугивал меня каждый раз, когда я хотела найти в нем то очарование, о котором вечно твердила бабушка.

Таинственный цветок всегда встречал нас и провожал. Иногда мне даже казалось, будто он ждет нашего возвращения, причем ждет терпеливо. И это странное ощущение было сложным, пугающим временами. Правда, понять, пугает ли оно на самом деле или что-то прячет за этим чувством, было невероятно сложно. А бабушка ведь могла бы мне рассказать об этом больше. И она рассказывала, вот только я никогда не слушала ее.

Выйдя из машины, я невольно посмотрела в сторону пшеничного поля, которое заканчивалось густым лесом. Именно там, в начале леса, стоит наш полуразвалившийся шалаш, который Езеф с друзьями трудолюбиво сооружали вчера. От воспоминаний прошлого вечера становится страшно. Помню эту устрашающую грозу. Чувствую, она будет являться мне в самых лютых кошмарах еще очень долго, а затем – и всю жизнь.

За обедом родители молчали. Я же поддерживала это молчание, ковыряясь в овощном рагу, пытаясь найти в нем хоть какой-то маленький овощ, бережно нарезанный моей мамой. Обычно она всегда трепетна в плане готовки, но сегодня в тарелках – крупно порезанные, огромные овощи, которые я едва могла проглотить. Лица родителей, кажется, ничуть не живые. Они словно застыли, как изваяния. Молчание висело в столовой. И было неловко его почему-то нарушать.

Когда я сдалась этому скверному неудобству, то поспешила поблагодарить маму за ужин, а после поспешила в свою комнату. Она медленно подняла на меня опустошенные глаза, сказав, что зайдет ко мне перед сном, чтобы пожелать добрых снов. Ее голос был подавлен, отчего сердце мое сжалось в какой-то жалкий комочек.

Качнув головой, я быстро покинула столовую, поднявшись на третий этаж, где и находилась моя уютная небольшая комната.

Меня беспокоят мысли о брате. Родители едва держат себя в руках, пытаясь не сорваться. Им больно и грустно, как и мне самой. Потерять Езефа для всех нас было большим ударом. После ужина мы обычно бежали с братом в библиотеку, чтобы порыться в старых дедушкиных книгах, найти в них что-то особенное, о чем он мог забыть при жизни. У него была огромная библиотека с толстыми книгами, истории в которых жили своим чередом, каждый раз маня меня с братом к новым открытиям.

Удивительный, хоть и неприятный запах сигар по-прежнему наполнял собой стены, надежно зарывшись в старых узорчатых обоях. Находясь в этом месте, нам с братом казалось, что рядом с нами в этот момент находится дедушка, рассматривая свои любимые книги вместе с нами. Их у него было настолько много, что мы с Езефом терялись в их счете, когда решали пересчитать.

Эти пожелтевшие страницы всегда мне нравились. Когда листаешь их, возникает такое чувство, словно держишь в руках нечто особенно ценное, чего нет у других. Мне нравится называть это тайной, которую когда-нибудь я раскрою, прочитав все книги, собранные здесь дедушкой. Но сейчас мне не хотелось идти в библиотеку, не было желания даже думать о ней. Мы с братом ходили туда только вместе. Я не могу пойти туда одна. Так я предам его, ведь мы всегда были надежными хранителями старой дедушкиной тайны.

Через открытое окно я долго смотрела на поле, заканчивающееся лесом. Только с высоты можно увидеть, как вчерашняя непогода испортила пшеницу, буквально уложив ее на землю. Ветки деревьев были разбросаны всюду, да так, что эта картина отныне напоминала невероятный хаос. Где-то там стоит наш шалаш. Где-то там Езеф… Интересно, ищут ли его сейчас? Надеюсь, завтра утром нам сообщат, что он найден. Это будет для нашей семьи лучшей новостью, которую можно только услышать. Ведь все ждут возвращения тех, кого любят просто, но откровенно. Да?

Я уже давно была в постели. Свет в коридоре приглушенно горел, освещая часть моей кровати. Я ждала родителей, как и всегда. Каждый раз перед сном они приходили ко мне, чтобы пожелать добрых снов. Я ждала их и сегодня, нетерпеливо бросая взгляд на настенные часы. Уже одиннадцать. Родители заходят ко мне в десять. Они не могли забыть, я знаю. Тем более мама сама обещала мне зайти ко мне, и она не могла нарушить слово. Никто в нашей семье не нарушал свои обещания, даже самые мелкие. А если мама действительно забыла обо мне? А если… Нет. Да сколько можно думать только о себе? Понимаю, глупо просить чего-то от родителей сейчас, когда наша надежда голыми ногами ходит по острию ножа, не то готовясь сорваться, не то наконец-то дойти до твердой поверхности. Если я по-настоящему люблю свою семью, то должна принять сейчас свое одиночество. Оно не будет длиться вечно. Все когда-нибудь заканчивается, как и та жуткая гроза, начавшаяся совсем внезапно.

Глава 3. Новая жизнь

Этой ночью мне снился кошмар, который целиком и полностью поглотил меня, как какое-то невероятное чудовище из самых страшных детских фантазий. Мне чудилось, будто я стою во дворе незнакомого мне дома, смотря в немую, беспроглядную даль, в которой все казалось до удушья мертвым и неестественным. Пшеничное поле было недвижно, даже легкий холодный ветерок не касался их золотистых макушек. Ровным шагом я направлялась в сторону пшеницы, шепча чье-то имя, которое нахально срывал с моих губ проказный ветер, унося его куда-то ввысь. Чье это было имя? Я не знаю его и даже никогда не слышала. Но зачем тогда я его произношу? Для кого? Вокруг ведь тишина, да и если бы я хотела кого-то позвать, тогда должна ранее знать этого человека. Но странно здесь даже не это, а то, что я не могу прекратить называть его.

Все перед глазами было мертво, и только это пшеничное поле, уводящее меня все дальше и дальше от страшного дома, из окон которого на меня смотрели десятки чужих глаз, ни разу не двинувшись в сторону. Мои босые ноги больно протыкали острые камни, впиваясь в ступни все сильнее, но я не чувствовала эту боль. Меня точно и не существовало в этом обездоленном, незнакомом мне мире.

Среди густых зарослей леса, что встали передо мной неприступной стеной,