Солдат никому не пишет (СИ) - "Маркеллиан Летучий"

— Квинтиллиан Туллий Магнификус, — отчеканил он, внимательно вперив свой взгляд на охотника, ожидая его реакции. Охотник заколебался, знатный дворянин вражеской державы демонстративно подчёркивал, что признает его равным, это просто невозможная история! Должен быть, он спит, хотя… нет-нет, это не сон, даже мрачная голова безумца, витающая в миражах и видениях, не может породить такого. Быть может, это западня? Но, в сущности, кому-то нужна его скромная персона? Всё ещё недоумевая в себе, охотник медленно, как выползающий после травли зверь, и робко, как запуганный заяц, протянул свою руку в ответ, сломленный выжидательным видом незнакомца.

— Рохард Гейбрин, — представился в свою очередь охотник, крепко сжав руку.

— Думается, это ваше? — вежливо осведомился Магнификус, изящно протягивая вынутый из спины кинжал.

На губах Квинтиллиана заиграла слабая довольная улыбка, понять причину которой Рохард был решительно не в состоянии. Решив не тратить зря время на пустые догадки, он прямо спросил об этом.

— Забавно, — медленно протянул Магнификус, — забавно, что вы решили прийти мне на помощь, рискуя жизнью, хотя нисколько не были обязаны это делать, не говоря уже о том, что, по всей видимости, вам так же необходимо блюсти благополучие своей семьи.

— Как вы узнали? — единственное, что пришло в голову Рохарду.

Вместо словесного ответа Квинтиллиан молча устремил свой взор на безымянный палец охотника, где, как это было принято в Флодмунде, находилось серебряное обручальное кольцо.

Сконфуженный Рохард, осознав неуместность вопроса, быстро попытался перевести нить разговора в другую плоскость.

— Прошу прощения, господин, за столь дерзкий вопрос, но мне хотелось бы узнать, что привело Вас в эти забытые Небом края и почему вы так открыто и по-равному со мной общаетесь? — Конечно, вопрос был в наивысшей мере дерзкий для простолюдина, но, поскольку Магнификус весьма странным образом обращался к Рохару на вы, то тот решил всё-таки рискнуть. И не ошибся.

— Понимаю ваше любопытство, — без тени смущения или раздражительности ответил Квинтиллиан, — хоть и не одобряю подобное. Ответ, о причине моего местопребывании в данной стране, боюсь, разочарует вас, ибо он прост и прозаичен: я странник. Этим же и объясняется моё столь странное, как вы верное заметили, поведение.

Ответ был достаточно туманен и неясен, как и подобает тем ответам, которые даются с целью сказать нечто ничего не сказав конкретно, но Гейбрин решил не настаивать на своём, а проявить должный такт и удовлетворится тем, что ему предоставили.

— Прошу прощения, — вновь заговорил Магнификус, — у меня есть к вам одна маленькая просьба, в которой вы мне, надеюсь, не откажете.

— Какую же?

— Сейчас расскажу, только выйдем, для начала, из этого гиблого переулка, а то стоим здесь, словно истуканы, без цели.

Стоило Магнификусу окончить свою фразу, как внезапно он резко обернулся и со всей силы ударил поднявшегося было грабителя, — успешно обработанного до этого Рохардом, — по лицу, окончательно сломав ему нос.

— Проклятье, — процедил Квинтиллиан осматривая некогда белую перчатку, — придётся теперь из-за этого негодяя возиться с кровью. Ладно, идём отсюда…

Просьба дартадца, взаправду, оказалась достаточно легкоисполнимой: по крайней мере, по субъективной шкале Рохарда, — он попросил охотника рассказать ему как можно больше о его Родине, её обычаях, нравах и порядках. На удивление, Гейбрин был достаточно словоохотлив и в красках исполнил прошение, поведав большую часть того, что он знал. Под час почти всего разговора рука Магнификуса то и дело непрестанно совала туда-сюда, фиксируя нечто, — если заглянуть через его плечо, то можно было приметить торопливые наброски, — в записной книжечке, предусмотрительно достанутой перед разговором из верхнего кармана полукафтанья. Наконец, когда альгама из историй, фактов, баек, побасенок и бабьих россказней были исчерпана, Квинтиллиан быстро захлопнул книжечку, положив её на подобающее место, а затем молча достал из внутреннего кармана таинственный мешочек. Не отводя взгляда от Рохарда, он властно взял его за правую руку, заставил раскрыть ладонь и положил на неё мешочек, заигравший хорошо знакомым каждой разумной твари звоном, звоном, свёдшим с ума многих людей, звоном, разрушавшим многие семьи, звоном, убившим многих ради себя самого.

— Здесь пятнадцать дарлингов, — без всяких предисловий заявил Магнификус, — полагаю, на ближайшее обозримое будущее этого будет достаточно, чтобы страх голода не высился грозной тенью над вашей семьёй.

От неожиданности подобного действия у Рохарда на время отнялся дар речи, верней, он всё-таки промычал пару слов, но они не несли и крупицу информации. Конечно, с одной стороны, этического порядка, ему было несколько неловко, ведь полученная сумма значительно превышала оказанные услуги, но с другой, соединённой с трезвыми и практическими соображениями, отказываться от пятнадцати дарлингов было не менее глупо, так как утопающему не подобает отдёргивать руку от спасителя. К счастью, очередная моральная дилемма была развязана извне, благодаря чему, как во всех подобных историях, совесть охотника была удовлетворена сбросом ответственности на постороннюю личность. Увидев колебания собеседника, Магнификус решительно заявил, что отговоры не принимаются, ведь это означало оскорбить его честь, после чего он пожелал здравия семье Рохарда и, резко обернувшись, ушёл вглубь города. Тем вернёмся к дороге настоящего.

Ублажив детей, впервые ощутивших радость гастрономии за две недели сурового поста, мужчина скинул с ног массивные сапоги, из которых в миг вылились могучие водяные потоки, объёма которых с лихвой хватило бы для приготовления супа на двадцатичленную семью. Наконец, онвыскользну из-под промокшего до нитки камзола, он направился в сердце дома. Теперь, когда наш герой освободился от всего наносного и внимания верхней стихии, мы можем его тщательно осмотреть во всех сторон. Это был поджарый и крепкий мужчина средних лет, в чертах его тела как будто сквозила некая коренастость, но любое малейшее телодвижения опровергало подобное наблюдение. Лицо этого человека представляло собой образец бывалости и выдержки: небольшие тёмные глаза. прикрытые сверху изломанной линией бровей, осторожно поглядывали из своих орбит, над которыми степенно возвышался высокий лоб. Разделялись же глаза аккуратным тонким носом, способным почувствовать малейшие запахи — вещь, незаменимая у охотника; снизу от этого благородного органа располагался небольшой, но решительно очерченный рот с плотно сомкнутыми губами, по всей видимости привыкшими размыкаться только по делу или после пятой кружки; на самом же дне этого ансамбля выступал слегка заострённый подбородок, придававший облику хозяина некоторую изюминку.

После снятия амуниции, он по привычке взбил волосы пятернёй и вступил в главное помещение дома, служившую и гостиной, и кухней, и спальней, и столовой. Это было достаточно обширное и длинное помещение, достигающее 20 футов вширь и 45 в глубину. Вся деревянная стропильно-балочная система, изрядно потемневшая от копоти, была обнажена. В центре комнаты стоял небольшой, массивный и простой стол, обставленный семью грубыми стульями. Восточный конец помещения был ознаменован своеобразной выставкой удач и охотничьих трофеев, тешащих тщеславие хозяина в самые тёмные для него времена — кабаньи клыки, рога быстрых оленей и благородных лосей, страшные черепа менкассов, опустошавших некогда сельские окрестности, ожерелья из медвежьих когтей, перемешанные с различными луками, кинжалами и короткими мечами сомнительного качества, честно добытых в стычках с лесными разбойниками. В крайнем левом углу воздвигалась ведущая на второй этаж лестница с крутыми ступенями, правей от неё находилась собственно говоря, кухня со всей необходимым боевым снаряжением: котёл, шкафчики, черпаки, ножи, кастрюли, сушилки для мяса, меланхолично пустовавшие в ожидании работы, ветки различных трав, грибов и корешков, горшки и прочие не менее маловажные предметы. Подле же этого царства пиши располагалось у торцовой стены истинное сердце и душа дома — очаг, с стоящим перед ним креслом, единственным в доме. Именно здесь Рохард, как и ожидал, застал свою дражайшую половинку, погружённую в тёмные и тяжкие думы.