В катакомбах времени - Василий Владимирович Тарасенко

были тверже камня. Виктор вспомнил, как год назад запретил Сане соваться в реакторную корабля. Там действительно было опасно — удары лучевых взвихрений монополя не выдержит ни один скафандр, кроме громоздкого аппарат-сейфа поля-статика. С той поры Санька ни разу не нарушил данного слова, да еще Виктор заметил, что сын стал меньше рассказывать о своих приключениях. Потом Виктор догадался, что Санька опасался, и не напрасно, что папа еще к чему-нибудь придерется…

Виктор в ожидании повернулся к каютной шлюзодвери, заслышав в коридоре щелчки сандалий «кошмара всей своей жизни», как он в сердцах сказал однажды старпому. Ту вспышку тогда вызвал скандал с дройдами-рудокопами, внезапно вышедшими из повиновения на планете Хиндира. Всегда послушные андроиды вдруг забросили свою прямую работу и принялись строить замок из кусков черного кварца. Как оказалось, Санька перепрограммировал дройдов на свой лад и вкус. Виктор тогда крупно поругался с Николаем Мохом, начальником научной группы баркента.

Еще раньше, в самом начале путешествия, вся команда буквально заболела лихорадкой игр и гиканья боевых коней из конюшни капитанского сына. Взрослые дядьки, опытные космические волки, с топотом носились по коридорам корабля с хохочущим Санькой на закорках. Пришлось тогда сурово призвать к порядку самых резвых «лошадей». Буйные скачки переросли в тихопротекающую погоню — кто сделает Саньке лучшую самодельную игрушку. Победителем был единогласно признан Йог, терпеливый учитель подрастающего «чудовища». Дройд подарил мальчику парусный кораблик, любовно склеенный из белоснежного чайного сервиза, раскоканного на кусочки кем-то из команды. Виктор уже и не помнил, кем… Теперь подарок дройда стоял в Санькиной каюте, под картиной «Фрегат „Паллада“ у берегов Дальнего Востока», написанной каким-то современным художником-консерватором.

Шлюзодверь бесшумно распустила лепестки мембраны, и в каюту влетел мальчишка в потрепанных шортах и рубашке цвета хаки навыпуск. Виктор отметил, что Саня успел снять скафандр монополя — дань отцовскому беспокойству. Пусть уж хотя бы минует его дерущая боль от острых иголок колючника, да и немало в окрестностях всяких нервных насекомых, из-за которых подняли восторженный вой в научной части корабля…

Санька скинул сандалеты, бухнулся с ногами в мягкое кресло и с аппетитом вонзил зубы в пирожок, излучавший безумный аромат картошки, лука и печенки. Виктор Степанович Лебедев сел в кресло напротив и сказал:

— Итак, молодой человек соизволил явиться, что свидетельствует о том, что он сегодня не успел свернуть себе шею на «графских развалинах»… Пора тебе, Саня, браться за ум.

— Ага, — Санька довольно облизал жир с пальцев. — Давно пора.

— Выдрать тебя пора, — улыбнулся отец. — Завтра мы отправляем к Синим Скалам роту андроидов для добычи минералов. Видишь ли, сегодня все страшно заняты непонятно чем, а в программе их работы надо кое-что подправить. Рискнешь? Я все конкретно объясню.

— Хоть щас… А сам не можешь, что ли?

— Некогда мне.

— Ой уж, — протянул Санька, — просто ты хочешь отбить интерес к вольной жизни…

— А если и так? — Виктор отвлекся от созерцания потолка и глянул на сына. Санька сидел притихший, взъерошенный и смотрел на портрет на стене каюты. Виктор почувствовал глухую боль в сердце. Наташа, язвительная и всегда добрая Наташка Лебедева-Герц, мать Саньки… Резко сгустились никогда не уходившие далеко тени давнего горя. С чувством щемящей нежности Виктор снова посмотрел на сына: «Не забыл… Помнит маму…» Санька встал с кресла, прижался лицом к плечу отца. Виктор пригладил взъерошенные волосы сына:

— Ничего, малыш… Главное, помнить… И мама всегда будет рядом.

В полумраке каюты раздался всхлип, и Санька торопливо утер проступившие слезы, снова прижался… Лебедев-старший осторожно тронул кисточку волос на макушке сына. Старая боль притупилась, но все так же пульсировала в душе: «Ната… Наташка…» Виктор встряхнулся, еще раз прошелся по Санькиным волосам и сказал:

— Сань, ты вот что… Сходи к Сырому. Наш старпом нашел сегодня что-то интересное и хотел тебе показать. Потом приходи снова. Сегодня по почте пришла новая книга. Почитаем…

Саня сумрачно кивнул, потер глаза и пошел к двери, но вот пружинисто вскинул голову и выскочил в коридор. Виктор устало улыбнулся и, как бы извиняясь, посмотрел на голограмму Натальи: «Извини, Ната, он мальчишка. Пять лет все-таки прошло…»

В душе у Саньки было сумрачно, когда он появился в кубрике, где в то время всегда обитал старпом. Авдей Казимирович Сырой, которого все, кроме капитана, стали называть Тамерланом после случая на Хиндире, вышагивал по просторному помещению, пыхтя трубкой и припадая на левую ногу. Хромал он после того, когда на Хиндире первым примчался на руины обвалившегося «замка», вытащил пацана из-под обломков, а потом три дня просидел у постели больного Сашки… И они прикипели друг к другу.

Седовласый мужчина с окладистой бородой и желтыми от табачного дыма усами окинул взглядом голенастого темнорусого мальчишку с припухшими от слез глазами, с серьезным пониманием положил ему руку на плечо и сказал:

— Я хотел тебе показать кое-что, но, если хочешь, можно отложить это занятие на потом…

— Не… — Санька вскинул глаза, брызнув синевой, — показывай…

Авдей Казимировимч сглотнул, утихомиривая подступившую к горлу теплую колючую ласковость, внезапно подхватил взвизгнувшего Саньку и перекинул себе на плечо. Тот обрадовано взбрыкнул поцарапанными ногами. Старпом подошел к старому дивану и сбросил мальчика на теплый потертый сатин неопределимого за давностью лет цвета, под которым обиженно взвизгнули пружины…Из-за этого дивана была настоящая война между старпомом и боцманом. Моложавый, всегда опрятно одетый боцман Тахтамышев Стас Тарасович около года прицеливался выбросить в пасть аннигилятора «эту реликвию ржавой ностальгии, которую один впавший в детство бородач, не будем показывать пальцем, потащил на научный корабль…». На что Авдей сначала сдержанно возражал, а потом распалялся, превращаясь в грозную смолокурню (без трубки старпома практически никогда не видели), и громко неистовствовал по поводу некоего «склеротичного очкарика, который забыл, как сам протащил на корабль груду ржавого железа, чересчур громко названную коллекцией металлов… Он, старпом, тогда посмотрел на такое самоуправство сквозь пальцы, но ведь память у него,