Капсула бессмертия - Бильжо Антон

– Может быть, используем гиперболу? – спросил Дима, снимая очки и растирая всей пятерней навощенную челку. – Самый старый старик на свете. Это кто? Мастер Йода?

Герман пожал плечами. Он никогда не прибегал к растиражированным приемам вовлечения. Абсурдная альтернатива, депривация, переворот и перемена функций – много ума не надо. Попробуй представить себе, что может заменить капсулу Herz und herz. Десять килограммов брокколи? Пятьсот головок чеснока? Вот и готова идея. Гора овощей либо таблетка? К тому же работает на натуральность. Некоторые бездарные рекламщики ухватились бы. Каковым и является Дима, с которого мгновенно облезла вся спесь.

– А экстремальные последствия… – продолжал мыслить, а значит, существовать стажер, схватившись за голову теперь уже двумя руками.

Они сидели в большой переговорной – официальной комнате для встреч с важными клиентами: стол, экран для презентаций, флипчарт в углу, на белой стене огромный синий логотип ASAP, в углу – стенд с фестивальными наградами, у стены, украшенной дипломами в рамках, в качестве символа креативности – старый велосипед.

Герман почти спал, так ему было скучно.

Судя по всему, пока он допивал бурбон на пятом этаже «Цветного», Дима обиделся и успел нажаловаться Роджеру на то, что старший копирайтер с ним не разговаривает, не штормит, никак его не направляет. За свой порядочный срок в агентстве Третьяковский понял: здесь можно годами глубокомысленно молчать на брейнштормингах, подлизываться к начальству, воровать идеи или просто сидеть с умным видом за компьютером, но нельзя оставаться в одиночестве.

– Ааа! – Дима наконец положил челку на место и хлопнул себя по ляжке. – Гениально! Фааак! Конечно… Представьте себе, что они – дети!

– Кто?

– Старики – как дети, понимаете. Когда сердце нормальное, все хорошо и возвращается детство. Ковыряются в песочнице, смеются…

– Ну, это уже перебор.

– Почему?

Герман поморщился.

– Не знаю даже, как объяснить.

Дима сел и злобно уставился на него. Перевел взгляд на часы.

– Через пятнадцать минут они начнут брифовать талантливую команду, – произнес он обреченно.

– Ты не волнуйся.

Стажер вдруг заливисто рассмеялся.

– Я не пройду испытательный срок.

– Пройдешь.

В 2014 году молодежью в отличие от старого, романтичного поколения креативщиков правил расчет. Они были самыми ярыми поборниками маркетинговых стандартов, плескались в них, как дети в аквапарке, не отдавая себе отчет в том, что все эти запутанные разноцветные желобы и трассы, все эти «Цунами», «Виражи» и «Циклоны» являются на самом деле жерновами большого перерабатывающего их комбината. Однажды на вечеринке в саду «Эрмитаж» Герман слышал, как такой же вот слишком хорошо впитавший новые веяния отличник пытался обхаять серьезный культурный журнал, закрывшийся недавно, за то, что люди, работавшие в нем, «понятия не имели, откуда берутся их зарплаты», не знали «экономику СМИ», то есть были далеки от «самоокупаемости». Юноша блистал терминами, подчерпнутыми в пособиях для начинающих медиаменеджеров. Зато никому не известная газета, где работал он сам, была лучше всех, потому что обзоры котиков и анализ лулзов находили читателей и приносили доход.

Дима зарычал, встал рывком, прошелся по комнате.

– Старики, старики, старики…

Отвернувшись, он ударил себя кулаком по подбородку. Нервный жест, которого раньше Герман не замечал.

Да-а-а… между ними вряд ли когда-нибудь возникнет то, что так высоко ценят эйчары, – «химия», клейкая питательная среда, поддерживаемая гормонами, которые выделяют при стрессе два понимающих друг друга организма, оказавшиеся во враждебной среде рекламного агентства. Внешне химия напоминает дружбу или даже любовь и позволяет балансировать в турбулентности агентских перипетий.

Между тем стажер забился в угол самого дальнего дивана. После разговора с креативным директором он позволяет себе сидеть в суперзакрытой позе, скрестив руки и ноги, и делано рассматривать свои фиолетовые шнурки. «Быстро же у тебя закончились идеи, – подумал Герман. – В твое время меня было не остановить».

Видимо, Роджер успел сказать ему что-то типа – «не обращай внимания, положение Третьяковского сейчас очень шаткое, попробуй еще немного поработать с ним, а не получится, найдем тебе другого копирайтера». Обычный прием, с помощью которого они метят неугодного сотрудника, обрекают его на изоляцию, гниение и уход по собственной воле.

В 17.40 началась внутренняя встреча. Кроме по-прежнему дувшегося Димы в большой переговорной присутствовала Жульетта, эккаунт на Herz und herz, одинокая полнеющая восточная девушка без личной жизни, засахарившаяся в агентстве. Она тоже давно тут работала. Заставкой на дэсктопе ее компьютера была рисованная Золушка из мультфильма Уолта Диснея, на лампе болтался золотистый рождественский ангелок. Похоже, эккаунт была тайно влюблена в Роджера, во всяком случае, Герман однажды видел ее выбегающей в слезах из раскрашенного кляксами кабинета.

По офису она ходила медленно и плавно, будто боялась проколоть радужный пузырь счастья, который каждый день наполняла сладковато-вагинальными запахами, льющимися откуда-то из органзы оборчатых цветочных юбок.

Герман боялся, что она чувствует, как он ее ненавидит. Его бесил каждый квадратный миллиметр этой густо покрытой тональным кремом угреватой кожи. Он заставлял себя ей улыбаться – она воспринимала это как должное.

На отшибе, положив ладошки на колени и глядя прямо перед собой, застыла обесточенным роботом бедняжка Трушкина.

Наконец новые звезды Ваня и Миша явились. Естественно, просто войти они не могли, поэтому вначале из-за двери вылезла голова копирайтера Вани, через секунду над ним – голова арт-директора Миши. И только после этого мультяшного трюка с криком «та-дам» они выпрыгнули целиком. Их так и называли – Лелик и Болик.

– Ну, наконец-то, – заерзала, заулыбалась и захлопала накладными ресницами Жульетта. – Вы – наше спасение. Только на вас мы и рассчитываем. Ребят, ну серьезно. Презентация уже завтра. Нам очень нужно выиграть тендер.

– А Герман Антонович как же?

Копирайтер Ваня – острый на язык карлик-горбун с бородавкой на носу, широко улыбаясь, подлез на полусогнутых к Герману и сунул свою узкую влажную ладошку.

– Это же Herz und herz, да? Мы-то тут при чем? Мы об этой теме ничего не знаем.

Вслед за ним вразвалочку подошел арт-директор Миша – здоровенный, длиннорукий, косноязычный гамадрил. Он, напротив, схватил руку Германа, как голодный пес – кусок мяса, и, обнажив десна, повторил:

– Мы об этой теме ничего не знаем.

Герман ничего не ответил, сохраняя достоинство.

Когда Миша и Ваня успокоились, Жульетта села поудобней и начала:

– Так, ну… речь идет о бренде Herz und herz, который принадлежит одноименной фармацевтической компании. Сейчас у нее русские владельцы, но франшиза немецкая…

Герман взял тонкий альбом в жестком переплете «Прерафаэлиты – викторианские революционеры», неизвестно как оказавшийся среди журналов, буклетов и календарей, наводнявших агентство, положил на него лист А4, готовясь записывать. Вот уже больше года посещать встречи с альбомом прерафаэлитов было его фишкой.

– Нам нужно предложить кампанию по ребрендингу обычных витаминов, которые сняли с производства восемь лет назад, потому что их никто не покупал.

– А тут вдруг станут покупать? – спросил Ваня.

Жульетта блаженно улыбнулась:

– Станут – благодаря вам.

Дима покусывал уголок брифа, хмурил бровки и с обожанием смотрел на ребят.

– Восемьдесят процентов нашей аудитории – мужчины старше пятидесяти лет, – продолжала Жульетта. – Доход выше среднего. Их семьи находятся в стадии «покинутого гнезда». То есть взрослые дети живут отдельно. Поэтому они посвящают больше времени себе, своим интересам: хобби, путешествиям, заботе о здоровье. То есть считают, что «заслужили право пожить», понимаете?