Примечания к сборнику "Сказки для вундеркиндов" - Сигизмунд Кржижановский

Глава вторая ведёт происхождение от строк в „Записной тетради“: „Последний метафизик Гамлет - сплошное бытие нельзя убить; и небытие пронизано снами - ужас бессмертия“. Эту главу очень высоко ценил А.Аникст, считавший, что современному режиссёру, намеревающемуся ставить „Гамлета“, знакомство с нею весьма полезно.

Повесть была завершена к середине лета и впервые прочитана в Коктебеле - Волошину: „В мастерской Максимилиана Александровича по утрам дочитал ему - с глазу на глаз - „Клуб убийц букв“ и прочёл „Швы“. С радостью выслушал и похвалу и осуждение; вижу: мне ещё много надо поработать над отточкой образа…“ (к А.Бовшек, 2 августа 1926 года). Последнее замечание относится к новелле „Швы“, окончательная редакция которой была сделана лишь в 1928 году. Есть сведения, что Кржижановский пытался в конце двадцатых годов издать „Клуб убийц букв“ отдельной книгой; но установить - в каком издательстве - не удалось.

„Материалы к биографии Горгиса Катафалаки“. Главы из этой повести автор в начале тридцатых годов читал на „Никитинских субботниках“. Однако целиком публиковать её не пытался. Герою, в котором есть некоторые черты „автошаржа“ (о „самозванстве“ своём - „человека без профессии“ - Кржижановский иронически писал и в письмах, и в „Записных тетрадях“), автор „передоверил“ одно из сокровенных своих желаний. „Он страстно мечтал о поездке в Англию.

Работая над повестью „Материалы к биографии Горгиса Катафалаки“, он долго просиживал над картой Лондона, тщательно изучая его улицы, сплетения переулков, скверы, памятники старины, и, вероятно, знал их не хуже прирождённых жителей этого города“ (А.Бовшек. Глазами друга). „Лондонская тема“ позже вызвала к жизни одну из лучших новелл Кржижановского „Одиночество“ (см. „Воспоминания о будущем“, с.69-79). Ещё один сюжет - не осуществлённый - сохранился в „Записных тетрадях“. „Сон: Я и любимая подъезжаем к Лондону. Но поезд заблудился среди стрелок и завозит куда-то в окрестности окрестностей города. Приходится, взяв вещи, идти по дороге к городу. Вечереет. Всё как-то гравюрно. Жёлтые цепи огней. Говорю ей о странной графитности. Смутно я уже подозреваю слишком обобщённую - из глаз, а не в глаза - природу в несуществовании. Но любимая: „Это туман London particular. Ничего, дойдём“. Ударяю (случайно) носком о куст: сначала клубок пыли, а потом и он - точечками пыльцы - в ничто. Странная тоска: не дойдём; раньше что-то произойдёт. Ставлю на шоссе чемодан и говорю: „Мне кажется, я сейчас проснусь“. Она: „А как же я? Вы уйдёте в явь, а я?“ Она удерживает меня за руку, вижу слёзы на её глазах, но я уже не могу: прилёг головой на её руки, сон агонизирует во мне, смутно вижу удаляющийся образ подруги и… умираю в явь“.

„Возвращение Мюнхгаузена“. Первая редакция повести закончена к середине 1927 года. Тогда же - по ней - написан сценарий (принятый было киностудией, но фильмом так и не ставший). В конце лета главы из „Мюнхгаузена“ автор читал в Коктебеле. На чтении присутствовал критик Я.З.Черняк - сотрудник издательства „Земля и Фабрика“ (а затем - Госиздата). По его настоянию Кржижановский отдал повесть в „ЗиФ“.

„Мюнхгаузена“ читал Ланнам, Антокольскому›, Шторму и 2-м артисткам из 3-й студии (имеется в виду 3-я студия МХТ, ставшая Театром имени Е.Вахтангова. - В.П.): дамы помалкивали, мужчины „восхищались“ формой, но разошлись во мнениях относительно содержания последних двух глав - Ланн находит, что здесь я изменил чистой „иронике“ первых шести глав, сорвавшись в „немецкий сентиментализм“, - Антокольскому это-то и нравится больше всего. Впрочем, многое в их восприятии осталось для меня неясным. Редактора меня пока не беспокоят, - я и рад. „Зачем, - говоря словами моего М‹юнхгаузена›, - блюду торопиться к ужину?“ (к А.Бовшек, 7 июля 1928 года).

Радость была искусственной. Издательская судьба повести тревожила Кржижановского - шанс выйти к читателю с крупной и значительной вещью выглядел реальным, может быть, последним. Ни об одном другом произведении не сохранилось столько сведений, позволяющих в подробностях восстановить „историю неудачи“.

„Сегодня мне звонил секретать Нарбута (В.И.Нарбут возглавлял „ЗиФ“. - В.П.): рукопись моя, отданная Нарбутом „на рецензию“, вернулась к нему, но он сам уезжает в Одессу на 1 1/2 недели и просит разрешения взять рукопись с собой. Я не возражал: пусть изучает. Относительно того, какова рецензия, я не спросил, зная, что она вправе на это не ответить“ (к А.Бовшек, 12 июня 1928 года). Рецензия, которую написал критик А.Цейтлин, была благожелательной, но „осторожной“: рецензент, отметив несомненные литературные достоинства рукописи, поспорил с авторским решением темы (не удержавшись от искушения рассказать, каким бы путём следовало идти автору, чтобы оказаться созвучным времени) и… не рекомендовал её к изданию, оставив это на усмотрение редакции, потому что повесть - „для немногих“.

Более решителен был сотрудник издательства А.Зонин: „Замысел явно не удался автору, - писал он. - Пытаясь иронически отнестись к обывательской клевете на СССР, он сам впал в этот тон. Всего лучше воздержаться от издания…“

Случай, как говорил булгаковский герой, „так называемого вранья“: никакой попытки „иронически“ и т.д. в „Мюнхгаузене“ нет и помину.

Не в силах бездеятельно ожидать в Москве издательского ответа Кржижановский уехал в Коктебель. Тем временем в дело вмешался влиятельный в ту пору С.Д.Мстиславский. И как будто добился успеха. „Начинаю с самой важной новости: вчера получил телеграмму из Москвы следующего) содержания:

„Землефабрика приняла вашу книгу к изданию. Привет. Мстиславский“. Я тотчас же ответил Серг‹ею› Дмит‹риевичу› письмом, в котором благодарил его за новость, чувствуя себя весь день именинником. Это ещё, конечно, не победа, но предвестие борьбы „до победного конца“. И надо запасаться силами и хладнокровием, чтобы и в этом литерат‹урном› сезоне „иттить и иттить“, никуда не сворачивая и не сдавая без борьбы ни единой запятой“ (к А.Бовшек, из Коктебеля, 11 августа).

Он поторопился в Москву. Однако радость оказалась преждевременной. „С Зифом дело затягивается ввиду нового отъезда Нарбута, притом рукопись оказывается принятой „условно“ (что они хотят с нею делать, пока не знаю), а книга, если выйдет, то с предисловием, в котором меня, вероятно, здорово разругают. Пусть“ (к А.Бовшек, 22 августа). „Что они хотят с нею делать“ - вскоре выяснилось: не печатать. Борьбы не получилось - до неё попросту не дошло.

„…человек, который вразрез сказанному захочет писать о „непогашенной луне…“ - намек на „Повесть непогашенной луны“ Б.Пильняка.

„…ходят подошвами по облакам…“ - см. на эту тему новеллу „Грайи“ (1922) („Воспоминания о будущем“, с.230-240).

„…Профессор Коробкин дома?..“ - профессор Коробкин, „московский чудак“, - персонаж романа Андрея Белого „Москва“.

„…посетил скромного коллекционера, собирающего щели…“ - под этим „псевдонимом“ Кржижановский выводит в повести себя (см. примеч. к новелле „Собиратель щелей“ в наст. изд.).

„…назвав достаточно известное имя автора книг о грядущих судьбах России…“ - вскоре после переезда в Москву Кржижановский посетил Н.Бердяева, к которому у него было рекомендательное письмо (скорее „опасное“, нежели „полезное“; Бердяев уже пребывал в опале у новой власти и вскоре был выслан из России). Одна из последних написанных до эмиграции книг Бердяева - „Судьба России“.

„…посоветовал ему поставить гоголевского «Ревизора»… - пародирование постановок классики В.Мейерхольдом (ср.: «Театр имени покойного Всеволода Мейерхольда, погибшего, как известно, в 1927 году, при постановке пушкинского „Бориса Годунова“, когда обрушились трапеции с голыми боярами…» - М.Булгаков. Роковые яйца. 1924).

«…предание о том, как строился этот удивительный город…» - книга И.Е.Забелина использована Кржижановским и в повести «Штемпель: Москва» (см. «Воспоминания о будущем», с.372).

«…Вы спрашиваете, что я делаю? Прощаюсь с алфавитом…» - этот финальный эпизод выглядит поистине пророческим для судьбы автора повести (см. примеч. к «эскизу» «Бумага теряет терпение» в наст. изд.).

1991