Примечания к сборнику "Сказки для вундеркиндов" - Сигизмунд Кржижановский

Кстати говоря, полемика по поводу этой даты не затихает и по сей день, и это - не академический интерес, но принципиальный вопрос, от решения которого зависит верное прочтение последних пушкинских произведений - и последних лет жизни поэта.

«Разговор двух разговоров» - «Чужая тема». Весьма редкий у зрелого Кржижановского «безобразный» сюжет, диалог идеи. «Как-то он прочёл Всеволоду Вишневскому рассказ „Разговор двух разговоров“. Вишневский со свойственным ему темпераментом набросился на него: „Надо идти в издательства. Надо кричать, стучать по столу кулаком“. И он даже показал, как надо стучать.

Кржижановский молчал…» (А.Бовшек. Глазами друга).

«Мишени наступают» - «Неукушенный локоть».

«Безработное эхо» - «Чем люди мертвы».

«Мост через Стикс» - «Чем люди мертвы».

«Гусь» - «Мал мала меньше», как и две следующих новеллы. По свидетельству бывших учащихся студии художественного слова, руководимой А.Бовшек, «Гусь» довольно часто исполнялся ими в концертах. Кржижановский не раз пробовал дать определение лирики - в лирическом же (не без парадоксальности) образе (ср. строки из «Записных тетрадей»: «Даже рыба, если ей зацепить крючком за кишки или сердце, издаёт тонкий струнный звук - это и есть подлинная лирика»).

«Бумага теряет терпение» - «Неукушенный локоть». Метафора, на которой построен этот «эскиз», впервые появляется у Кржижановского в повести «Штемпель: Москва» (1925). Затем - в финале «Возвращения Мюнхгаузена» (см. в наст. изд.). Через одиннадцать лет после написания «эскиза» эта метафора трагически реализовалась в жизни автора.

«Кржижановский сидел в глубоком кресле у стола, просматривая журналы, я читала, устроившись на диване. Неожиданно почувствовав толчок в сердце, я подняла глаза: он сидел с бледным, застывшим, испуганным лицом, откинув голову на спинку кресла.

- Что с вами?

- Не понимаю… ничего не могу прочесть… чёрный ворон… чёрный ворон…

Ясно было: случилось нечто непоправимое… Врач констатировал спазмы в мозгу: парализовался участок памяти, хранивший алфавит…» (А.Бовшек. Глазами друга).

«Салыр-Гюль. Узбекистанские импрессии». В сентябре 1932 года Кржижановский получил возможность осуществить давнюю мечту - побывать в Средней Азии. К этой поездке он увлечённо готовился: читал книги, разглядывал старинные и новые карты, начал изучать узбекский язык.

«Пишу Вам, не дожидаясь прибытия и устроения в Самарканде… Дорога пока идёт хорошо. Поезд настроен исследовательски - он останавливается на каждой станции, полустанке и разъезде. Но ведь и я хочу рассмотреть всё поподробнее и пообстоятельнее. На каждой остановке - шумливый восточный базар. Мы приезжаем - съедаем весь базар - едем до следующего - опять его проглатываем - и так далее до… очевидно, до Самарканда… Сейчас - тоже спасибо медлительности поезда - только что вернулся после довольно обстоятельного обхода и объезда Ташкента. 3-4 часов, которыми я располагал, конечно, мало, но как раз накануне в поезде я познакомился с одним знатоком Средней Азии,…который оказался прекрасным чичероне. В первый день в Самарканде я тоже буду под его крылышком… Впечатлений так много, Неточка, что я еле успеваю их осмыслить. Не знаю, конечно, пока трудно забегать вперёд, но, кажется, это путешествие принесёт мне довольно много материала.

Понемногу делаю наброски, попытки заговаривать по-узбекски…» (к А.Бовшек, 11 сентября).

«Я уже пятый день в Самарканде. Очень любопытно. Первый день я метался, стараясь сразу охватить всё, а затем понял, что лучше не форсировать неизвестное и брать его постепенно. Упрямо подучиваю узбекский язык, но опыты восточных конверсаций - обычно - кончаются довольно мизерно…

Завтра вечером собираюсь уехать дня на два в Бухару… В голове у меня сейчас не совсем пусто. Особенно по утрам, когда я сижу в чайхане над своей пиалой и разглядываю посетителей и прохожих…» (к А.Бовшек, 16 сентября).

Цикл «узбекистанских импрессий» Кржижановский - по возвращении в Москву - писал почти безотрывно и завершил очень быстро, в начале 1933 года. На друзей, которым он читал «Салыр-Поль» (а среди них были отнюдь не неофиты - люди, знающие Восток не понаслышке), очерки произвели самое благоприятное впечатление. Однако издатели сочли их недостаточно «социальными» - для публикации целиком (удалось напечатать лишь фрагменты в журнале «Тридцать дней»). Тем не менее «узбекский опыт» Кржижановского едва не получил, так сказать, практического применения.

«Шенгели получил новую службу - редактора восточной секции в ГИХЛ'е.

Рекомендовал меня как „переводчика“ (горе мне) с узбекского. А я вполовину забыл то немногое, что знал…» (к А.Бовшек, 24 августа 1933 года). Эта попытка Шенгели обеспечить Кржижановскому переводческие заработки не удалась.

«Хорошее море» - «Сборник рассказов». Четыре фрагмента очерка напечатаны в журнале «Тридцать дней» (1939, ЉЉ 8-9). В библиографии, составленной Кржижановским, очерк датируется 1939 годом. Это - ошибка памяти. Очерк написан двумя годами раньше, во время поездки Кржижановского в Одессу, где Бовшек проводила лето. «Дом, в котором мы теперь жили, стоял на высоком обрыве у самого моря. Ритмичный шум прибоя, морской воздух и дружеские, полные уважения отношения всех членов семьи к Сигизмунду Доминиковичу создавали хорошие условия для лечения нервов и общей поправки здоровья… Отдыхал, как обычно, работая над небольшими новеллами („Мал мала меньше“. - В.П.), очерком об Одессе „Хорошее море“… Через два года (через год. - В.П.) в том же приветливом доме происходило нечто иное. Мы с СД сидели вечером на террасе. У нас в гостях был Юрий Карлович Олеша с женой Ольгой Густавовной. Писатели только что впервые познакомились: завязалась беседа на волнующие литературные темы. Неожиданно на террасу вошёл незнакомый мне человек. Извинившись, он объяснил, что приехал к Юрию Карловичу поговорить с ним о деле, и вдруг сказал: „Арестован Бабель“… (А.Бовшек. Глазами друга).

„Автобиография трупа“ - „Чем люди мертвы“. Первая публикация - „Литературная Армения“, 1989, Љ 5. Авторская машинопись, хранящаяся в ЦГАЛИ, датирована 1927 годом. Это ошибка. Все упоминания Кржижановского об этой новелле относятся к 1925 году. Нет никаких указаний на то, что в дальшейшем он возвращался к работе над ней. Тем более, что уже весной двадцать пятого отдал новеллу редактору „России“ И.Лежнёву, который намеревался поместить её в июньском номере журнала. На публикацию этой крупной вещи автор возлагал большие надежды, будучи уверен, что она пробьёт дорогу другим, помельче, вещам. Однако сбыться этому было не суждено. „Источник моих всегдашних горестей - литературная невезятина - и летом не иссякает - „Авт‹обиографию› трупа“ переселяют (ввиду сокращения объёма „России“ наполовину) из 6 Љ в 8 Љ. Можно сказать, дождался мой „Труп“ приличных похорон. Но у меня большой запас „пустей“: пусть. Тем более что Лежнёв по-прежнему очень сердечно относится ко мне… Сам он: в тисках. Отсюда - беды…“ (к А.Бовшек, 17 июля 1925 года). Начало сотрудничества Кржижановского с „Россией“, увы, совпало с удушением этого журнала. Уход И.Лежнёва из редакции лишь оттянул предопределённый „свыше“ финал. Отношения с новым редактором у Кржижановского не сложились (см. предисловие). Как, впрочем, и с редакторами других изданий. И дело было не в них, редакторах, но в резком ужесточении внутренней политики, идеологических требований, предъявляемых к печати партийно-государственной системой, во введении государственной монополии на все средства массовой информации. Отлучение писателя от печати замечательно описано Кржижановским в повести „Книжная закладка“ (1927) (см. „Воспоминания о будущем“, с.78-82). По всему по этому ошибочны представления, будто репрессии против культуры - дабы превратить её в продолжение общегосударственного дела - начались в тридцатых годах: это было уже завершением, а начало следует датировать десятилетием раньше.

„Клуб убийц букв“. Первая публикация - „Чистые пруды“, М., 1990. Начало работы над повестью, вероятно, относится к лету 1925 года: „Сейчас читаю „Историю социальных утопий“: тема щекочет мозг. Иногда возникают замыслы…“ (к А.Бовшек, 27 июля 1925 года). Один из этих замыслов реализован в четвёртой главе повести - в антиутопии, жёсткостью построения и некоторой философической сухостью напоминающей „Государство“ Платона. Нет никаких указаний на то, что Кржижановский был знаком с „Мы“ Е.Замятина, но почти наверняка читал немногим уступавшую тогда в известности замятинской повести антиутопию М.Козырева „Ленинград“. С Козыревым Кржижановский был дружески связан „Никитинскими субботниками“ (где, кстати, авторами были читаны обе повести); тематические и сюжетные переклички бывали у этих двух писателей и впоследствии, достаточно упомянуть, что в середине тридцатых годов Козыревым написана повесть о Гулливере.