Логово - Джеймс Херберт

Треск веток за спиной напугал ее, и она отдернула руку.

— Джози! Ты где? — донесся до нее испуганный голос отца.

— Здесь, папа, — отозвалась она. — Здесь собачка. Терри раздвинул ветки и увидел свою дочь, стоявшую в грязи на коленях, а возле нее белый мяч. На ее лице, обращенном к нему, он прочитал нескрываемую радость.

— Вот мама посмотрит на тебя, — проворчал он и нагнулся, чтобы взять дочь на руки.

— Папа, здесь собачка. Давай возьмем ее? Терри посмотрел по сторонам. Джози тоже оглянулась показать, где она прячется, но собаки и след простыл.

Гнедая лошадка легко бежала по вьющейся между деревьями тропинке, неся на спине главного лесничего Эппинг-форест Чарльза Денисона в безукоризненной светло-коричневой униформе и темном кепи, откровенно наслаждавшегося солнечным октябрьским утром.

Больше всего он любил именно это время года. Зелено-желто-коричневый лес словно обретал новую жизнь, становясь прекраснее, чем когда-либо. Умирающие листья покрыли землю золотым ковром, который, медленно сгнивая в течение зимы, напитает ее животворными соками. Пронзительно чистый воздух бодрил его. Но самое замечательное заключалось в полном отсутствии заезжей публики.

Сотни акров лесов, безбрежные луга и поля привлекали к себе лондонцев и жителей многих городишек поблизости. Летом, в отпуск и на выходные, дикие орды налетали на эти места, загаживая все вокруг, пугая робких лесных жителей разрушительными походами в лес, криками, смехом, калеча по пути все, что попадалось под руку: дерево — так дерево, куст — так куст. Эти дикари считали своей собственностью здешнюю плодоносную землю, не сомневаясь, что все, растущее в ней и на ней, явилось из их налогов. А это не так. Налоги только давали возможность сохранить святилище.

И вот теперь все наконец-то разъехались, оставив лес тем, кто о нем заботился, кто его любил за первозданное миролюбие, за изменчивость, за его робость. Мало-помалу исчезли маленькие крикуны, стихли радиоприемники. В выходные, правда, народ еще появлялся, какая бы ни была погода, зато в будни было пусто. И он был счастлив. Денисон подвел лошадь к березе, чтобы поближе рассмотреть свежие следы, появившиеся на стволе.

Кто-то сгрыз с нее кору возле, самой земли, обнажив беззащитный ствол. Рана была совсем свежая. Он тихонько стукнул пятками в бока лошади, и она еще придвинулась к березе. «Белки», — решил он. Вот еще зараза, хоть и хвост красивый. Если бы он мог, то, наверно, всех переубивал или отравил. Серые белки обычно нападают в начале лета, чтобы полакомиться сладкой и сочной массой под грубой корой. И деревья умирают. Неспециалист не знает, какой вред наносят эти крошечные существа, забывает, что они тоже принадлежат к племени грызунов. А красной белки здесь давно уже нет в помине. Они были выжиты серыми много лет назад, после чего серые очень расплодились, но в этом году, как ни странно, их поголовье вроде бы сократилось.

Денисон повернул лошадь и оторвал взгляд от сочной травы. Направляясь к тропинке, он внимательно глядел по сторонам, выискивая еще повреждения. Неожиданный шум слева заставил его опять остановиться. По другую сторону тропинки в густом подлеске шла борьба не на жизнь, а на смерть, потом все стихло. В лесу такое часто случается. То появляется человек, то один зверь нападает на другого — именно это делает жизнь здесь такой насыщенной.

Взвихрившиеся листья и тоненький, еле слышный писк убедили его окончательно, что какая-то лесная мышка попала на зуб более крупному зверю. О жалости не было и речи, закон природы, но ему было любопытно взглянуть на обоих участников драмы. Причмокнув, он слегка коснулся пятками боков лошади, и она сделала несколько шагов в сторону зарослей, но тут же остановилась как вкопанная.

Больше ничего не было слышно, даже шуршания падающих листьев.

— Иди, девочка, — попросил Денисон, обеспокоенный необычным поведением лошади. — Ну же.

Но лошадь отказывалась повиноваться. Она глядела на заросли во все глаза, и постепенно Денисон начинал терять терпение, не зная, чем объяснить ее неожиданный страх, а то, что это был страх, лесничий чувствовал по ее напрягшемуся телу. Он хорошо понимал лошадей, чувствовал их настроение и, конечно же, чувствовал настроение своей лошади, которая готова была мчаться без оглядки подальше от этого места.

— Успокойся, Беттина. Что ты так разволновалась? — Он потрепал ее по холке, стараясь говорить как можно ласковее. Беттина была умницей, и ее не пугали никакие лесные неожиданности. — Тише, тише, девочка, не хочешь — не надо.

Лошадь высоко переступала копытами, задрав кверху морду и не желая глядеть в сторону зарослей. Лесничий подтолкнул ее левым коленом и натянул правый повод, чтобы побыстрее выйти на тропинку. И тут лошадь не выдержала напряжения и помчалась прочь, оставляя позади себя глубокие следы и выбрасывая в воздух комья грязи. Денисон натянул поводья, уперся изо всех сил ногами в стремена, откинулся назад, но ничего не мог поделать. Страх был сильнее привычки к послушанию. Нижние ветки на деревьях чудом не задевали лица Денисона, когда лошадь несла его по раскисшей тропинке, и он решил дать ей волю, позволить ей бежать, как ей хочется, пока она не выбьется из сил и не станет более восприимчивой к его приказам.

Деревья кончились, и Денисон молча возблагодарил за это Бога. Теперь перед ними расстилалось огромное поле, и лошадь устремилась в него, не давая себе ни секунды передышки, а лесничий лишь молился про себя, чтобы она не попала ногой в нору и не сломала ее. Или, что было не менее реально, шею.

Он еще раз попробовал натянуть поводья и почувствовал, что Беттина немного успокоилась, оказавшись на открытом месте.

— Э-эй, девочка! Стой! Эй, Беттина!

Денисон старался как можно тише произносить слова, но ему было трудно сохранить спокойный вид и не выдать своих чувств.

Неожиданно перед ним оказался крутой спуск — лошадь замешкалась, но не упала, хотя одну ногу все-таки подвернула. По инерции она продолжала мчаться вперед, не разбирая дороги. Лесничего ее секундное промедление чуть не выбросило из седла, и он отчаянно вцепился ей в шею, безуспешно пытаясь отыскать потерянные стремена и чувствуя, как неудержимо его тянет вниз. Но ему повезло. Когда он коснулся ногами земли, его руки еще держались за лошадиную шею, и он висел на ней и рвал сапогами высокую траву, пока лошадь, отчасти, вероятно, под тяжестью непривычного груза на шее, не замедлила бег. В конце концов она остановилась, судорожно вдыхая воздух, выпучив глаза, и клубы пара вылетали у нее из ноздрей и изо рта. Все ее тело было покрыто потом и блестело, и она опускала голову, стараясь освободиться от вцепившегося в нее человека.