Логово - Джеймс Херберт

Проблема заключалась в том, что ему нравилось обнажать свое тело, или, опять же точнее, гениталии. Сначала его совершенно удовлетворяло делать это на природе в укромных местечках, но показывать себя людям оказалось куда более возбуждающим. Он обнаружил это в один прекрасный день в новой школе, куда был назначен учителем физкультуры. Его мать — глупая корова — забывала следить за резинками в его спортивных костюмах, и, когда он показывал мальчикам (дело было в мужской школе), как надо кувыркаться в воздухе, приземляясь на корточки, тридцать раз без остановки, штаны у него упали до колен, к великой радости учеников. Наверное, это стало началом, по крайней мере, в этой школе, но на ребят он тогда здорово накричал. Правда, он не столько рассердился, сколько хотел скрыть смущение, потому что понял, натянув штаны, что испытал неизвестное ему до тех пор наслаждение. Ну что ж, не стоило жалеть о случившемся. Продолжал он злобствовать или были другие причины, неизвестно, но в школе его очень не любили, и, если бы не его мать, его вообще бы никто не любил.

Все годы он был очень осторожен, потому что дорожил своей работой, позволявшей ему обеспечивать себя и больную мать — слабоумную суку, а малейший намек на нечто сомнительноеозначал немедленный конец его карьеры. Но он-то не считал, что совершает нечто сомнительное. Просто емуэто нравилось.

Он едва не терял сознание от наслаждения, когда в своем широченном пальто с бездонными карманами влезал в набитый вагон метро в час пик. От одной мысли, что лишь тонкий слой материи отделяет его возбужденный член от женского тела, притиснутого к нему, у него подгибались колени. Ему только надо было очень следить за своим дыханием. Женщины всегда понимали, что происходит, да и вряд ли это железное прикосновение можно было спутать с чем-то еще. Они обычно краснели от смущения и старались отойти подальше на следующей остановке или обращали на него уничтожающий взгляд, который он стойко выдерживал. Суровое выражение лица, коротко подстриженные волосы, тяжелая челюсть, покривленный на занятиях боксом нос всегда помогали ему выходить победителем. Не так-то легко было с ним справиться.

Любил он и кинотеатры, где сидел в темноте с расстегнутыми штанами, положив на колени пальто, которое был готов отодвинуть в любую подходящую минуту.

Общественные туалеты его не устраивали. Правда, он делал попытки постоять там над писсуаром, держась за пенис, но присутствие других мужчин, занятых тем же самым, кто бы они ни были, мешало ему. К тому же раза два к нему подъезжали, и он отчаянно испугался.

На вокзалах тоже было неплохо, если ему случалось отыскать где-нибудь в пустынном местечке одинокую женщину. Ужасно приятно было стоять перед ней и наблюдать, как она каменеет от страха, а потом медленно расстегивать пальто — с этим вообще ничто не могло сравниться. Конечно, потом он быстро исчезал, но за все приходится платить. Да и сердце надо было успокоить.

А вот в электричке он больше ни за что не осмелится. Одно время все шло хорошо. Он переходил из вагона в вагон на остановках, пока не набредал на такой, где сидела одинокая женщина. Они всегда замирали на своем месте, а он спрыгивал на следующей остановке, прежде чем, опомнившись, они успевали поднять шум. Но одна дура испугалась и устроила грандиозную истерику. Несмотря на его мольбы, она дернула стоп-кран, и, хотя он упал на нее, когда поезд начал замедлять ход, ему не удалось ее успокоить. Она совсем сошла с ума от страха. Ее вопли до сих пор стоят у него в ушах. Господи, неудивительно, что их убивают.

Пришлось ему прыгать с поезда, и он ободрал себе все коленки в темноте. Хорошо еще, что не попал под встречный поезд. Ему повезло, но домой он добирался чертовски долго, потому что не посмел сесть в электричку. После этого он две недели не выходил из дому. Так она его напугала. Старая дура вконец извела его своим нытьем, еще хотела позвать врача, решила, что он заболел, но он сказал ей, что всего лишь упал, отлежится несколько дней, и все будет в порядке.

Когда же его выздоровление затянулось больше чем на неделю, она опять принялась изводить его своим ворчанием, и он с радостью вернулся к работе. Удивительно, где эта слабая женщина находила силы для безостановочного словоизвержения. А иногда ему приходило в голову: уж не подозревает ли она чего? В последнее время он ловил на себе какие-то непонятные взгляды. Да нет, откуда ей знать? Ведь он всегда был очень осторожен и сам замывал подкладку пальто после каждого приключения. Просто она стареет и дряхлеет. В этом все дело. Боится, что он оставит ее одну.

Тот случай заставил его быть еще более осторожным, чем раньше, и избегать таких мест, где он мог оказаться в ловушке. И он полюбил Эппинг-форест.

Он никак не мог понять, почему не приходил сюда прежде, ведь это так естественно. Здесь было много укромных местечек, где взрослые дуры прогуливали собачек, девушки катались на лошадях, мальчишки играли в футбол и было где спрятаться: хочешь — в высоком и густом подлеске, хочешь — за деревьями. Конечно, постоянно приходилось быть начеку, чтобы не попасться на глаза лесничим, не всегда носившим униформу, да и полицейские машины не обходили эти места своим вниманием. Однако мужчина в спортивном костюме вряд ли мог вызвать тут подозрение. Лучше места не придумаешь, просто рай для таких, как он. Да и для здоровья полезно.

Он вылез из машины, побитого «Морриса-1100», прямо возле главной дороги, и вся поездка от их маленького домика с терраской в Лейтонстоуне заняла не больше десяти минут. В школе он был свободен и решил использовать солнечный денек. Мало удовольствия стоять под дождем и выставлять себя на холод. В плохую погоду к тому же труднее найти зрителя, а без зрителя не то удовольствие. В прошлую зиму он здорово простудился.

Сегодня наверняка будет немного любителей пикников и просто праздношатающихся, день ведь не выходной. Зато не надо так бояться соглядатаев, хотя всегда найдется какая-нибудь дамочка с дошколенком. Итак, терпение.

У него перехватило дыхание, когда он понял, что будет вознагражден. Неподалеку прогуливалась — совершенно одна — женщина. Их разделяла зеленая лужайка. Она шла по тропинке к лесу, а он знал эту тропинку и знал, что она ведет в довольно густые заросли. Если поторопиться, то можно добраться до укромного местечка раньше ее. Он умел быть быстрым в таких случаях или когда ему приходилось убегать, так что он помчался вперед, и возбужденный пенис указывал ему путь.

Стараясь двигаться быстро и по возможности тихо, Моллисон держался подальше от тропинки. Если она услышит или увидит, как он бежит, то может повернуть обратно. Обогнав ее на приличное расстояние, он гораздо медленнее и еще осторожнее свернул на тропу, а там быстро нашел подходящий уголок. Тропа упиралась в довольно большую лужайку, от которой в разные стороны расходились другие тропинки. Пожалуй, он спрячется в кустах и возьмет ее на испуг. Прекрасно! Забираясь подальше, он еще тяжело дышал после быстрого бега и, увы, был весьма разочарован состоянием своего пениса. Несколько движений, и тот опять принял надлежащий вид, но дышалось ему хуже прежнего. Он еще хрипел, но уже гораздо ритмичнее, когда она появилась. И тогда он совсем потерял власть над собой, потому что не ожидал ничего подобного, — она была красива! Даже издалека можно было разглядеть, что у нее хорошая фигура и все на месте, хотя она вовсе не толстая, и у нее коротко постриженные каштановые волосы и лодыжки что надо. Наверное, ей около тридцати. Какая же она симпатичная. Женщина подошла к лужайке и почему-то остановилась. Может, заметила его? Нет. Он хорошо спрятался. Она смотрела немного влево и, казалось, к чему-то прислушивалась. Черт возьми, до чего же хороша! Это было как дополнительный выигрыш, ведь найти такую красавицу удавалось не часто. Он не мог себе позволить упустить ее и решил действовать на всю катушку.